Александр Каменский-Мальцев - Лёшка-"студент" Страница 27

Костя, не переставая говорить, подошел к маленькому шкафчику рядом со столом, заменявшим кухонный, и открыл его.

— А где конфеты?

— Ковалев, кот на улице? — спросил голос из динамика.

Лешка усмехнулся.

— Ага. Домой идет.

— А ты откуда знаешь, что идет? — удивился голос.

— Он нам радирует! — ответила Вера и засмеялась. — А мы принимаем!

— Дядя, — сказал Костя, обращаясь к телекамере, — нам надо молока для кота и для нас. Мама еще в машине жаловалась, что есть хочет.

— Ладно… — в динамике хмыкнули. — Уже несут.

Костя по-хозяйски прошелся по комнате, как бы осваивая пространство, и включил телевизор.

— Сейчас «Спокойной ночи, малыши!» будет, — пояснил он отцу. — А вы пока говорите друг другу, как любите себя, я же знаю, вам хочется.

Вера прыснула, настолько уморительно-серьезным тоном произнес свою тираду Костя.

— Только форточку откройте, сейчас Мурлыка придет.

Лешка открыл окно, куда сразу, как будто он дежурил внизу, запрыгнул мокрый кот и устремился к блюдцу. Убедившись, что еды нет, кот вспрыгнул на колени к Косте, сидевшему перед телевизором и внимательно слушавшему беседу вороны Каркуши с поросенком Хрюшей.

— Ты скучала без меня, Верунчик? — тихо спросил Лешка.

— Еще как! — выдохнула Вера и поцеловала Лешку. — А ведь ты седеть начал…

— Стареем…

— Слушай, мне что-то так тяжело в последние дни!..

— А ты не заболела? — встревожился Лешка.

— Нет. Просто на душе как-то неспокойно. — Вера неопределенно повела рукой в воздухе. — Тебе ничего не говорят, хоть что-то изменится в нашей судьбе?

— Нет…

— Нам предлагают еще одного ребеночка родить…

— Кто?.. — удивился Лешка.

— Генерал со мной беседовал. Говорил, что ты сперму отказался дать. Они хотели другой женщине ввести, чтобы она родила…

— Да, отказался! У них в последнее время многовато непонятных экспериментов!.. А мне это не нравится.

— Генерал обещал ходатайствовать, чтобы нам разрешили жить в другом месте, посвободней. Но говорит, что надо второго ребенка…

— А если они и с ним будут так же обращаться?!

Вера тяжело вздохнула.

— В Свердловске Костя на улице испугался прохожего, ты бы видел, какая истерика с ним была! — Верины глаза блеснули влагой. — Я его еле-еле успокоила.

Вера сейчас делилась пережитыми невзгодами со своим мужчиной, защитником, который, хоть и являлся заключенным, в ее глазах был самым родным и, может быть, самым сильным. И не только в эту минуту…

— А почему он испугался? Он что-то говорил?

— Он мне только потом объяснил, на другой день. Говорил, что этот дядя злой, что он мучает людей и убивает… Неужели он все это чувствует?..

— Не знаю…

— Но кто должен знать?! — в отчаянии воскликнула Вера. — Ты только представь, насколько тяжело ему будет жить, чувствуя боль всех, кто рядом!.. И гадость всех сволочей…

Лешка вдруг подумал, а как воспримет сын его самого, Лешку, когда узнает, что и он, Лешка, убивал людей, что и он, Лешка, мучил других, и у него, у Лешки, нет достойного объяснения своим поступкам. Как объяснить, что он больше не мог видеть небо из-за колючей проволоки, ходить под прицелом автомата, тем более, что не чувствовал за собой вины… Он не мог. И он бежал. А когда его пытались задержать, убивал. Сейчас, только сейчас, он понял, что у тех, кто его ловил, оставались точно такие же дети, как его Костя, такие же любимые женщины, как Вера, любящие ничуть не меньше, чем она, и у этих женщин после всего пережитого рядом с губами появлялась и оставалась навсегда такая же горькая складка…

Жизнь мы получили от силы, гораздо более мощной, чем мы сами, и мы не имеем права лишать этой жизни других! Но все это Лешка понял только сейчас. И как ему объяснить все это сыну?..

«А может, это кара, отпущенная мне Богом за то, что так жил?.. — вдруг подумал Лешка и испугался. — Ведь говорят, что за поступки родителей отвечают дети… Но при чем здесь он?!»

Не мог согласиться Лешка на то, чтобы за грехи Лешки Ковалева по прозвищу Студент отвечал Костя. Не мог!.. Но что делать?..

Когда Вера, по настоянию Лешки, выпила пару рюмок и немного поела, настроение у нее улучшилось. Она вместе с Костей с удовольствием слушала сказку, рассказанную Лешкой, разрешила сыну взять в постель кота и даже спела ему колыбельную. Наконец Костя уснул.

Сынишка крепко спал, приоткрыв рот и показывая ровные белые зубы, а Лешка расстелил на полу матрас, расправил простыни и поставил рядом с подушкой бутылку.

— А они? — Вера показала на телекамеру.

— Эй, охрана! — крикнул Лешка телекамере, но, оглянувшись на спящего Костю, перешел на шепот. — Если кто будет подглядывать, на другой день на глазу чирий вскочит, понятно? — он смотрел прямо в темный зрачок объектива. — И болеть будет ровно три месяца! А если при этом худое будете думать, то вообще ослепнете!

Вера прыснула смешком и, зажав рот рукой, захохотала, посматривая на спящего сына.

Они пили коньяк, целовались, шептали друг другу какие-то тихие слова, снова целовались, наслаждаясь нежной силой любящих тел, теплотой того трудно передаваемого прикосновения, когда женская грудь касается мужской, прелестью всех неповторимых изгибов их жарких тел, упиваясь страстью любви. И не было в эту минуту людей счастливей! Они не замечали ни телекамер, ни толстых стен, ни колючей проволоки за окном. Они — любили…

Каверзнев остановился перед телекамерой и нажал на кнопку рядом с входом. Загудел замок, и дверь распахнулась. Каверзнев вошел в коридор и остановился перед следующей такой же массивной дверью. Отсюда один коридор вел во двор и в тюрьму, а второй — в помещение охраны.

От пульта поднялся старший смены, открыл рот, собираясь докладывать, но подполковник успокаивающе махнул рукой.

— Что это у тебя? — спросил Каверзнев, показывая на здоровенный желвак, закрывающий глаз.

Один из офицеров хихикнул, а старший лейтенант покраснел и отвел глаза.

— Эк тебя разнесло… — посочувствовал Каверзнев. — Простыл, что ли?

Лейтенант в своем углу весело рассмеялся. Старший показал ему кулак.

— В десять часов приедут люди! — предупредил Каверзнев. — Они начнут переоборудовать вторую комнату.

— Зачем? — спросил старший. — Новая система сигнализации?

— Нет. Жене Ковалева разрешили жить здесь.

— И она согласилась? — удивился старший.

Лейтенант хмыкнул.

— Ты же согласился, чтобы у тебя глаз зарос… — сказал он. — И не спорил…

Каверзнев с недоумением посмотрел на веселого лейтенанта, но переспрашивать не стал.

— А с завтрашнего дня с той стороны здания начнут сооружать пристройку, — проинформировал Каверзнев.

— А это зачем?

— Там будет новый прогулочный двор и лаборатория.

— Слава Богу! — с облегчением вздохнул старший. — Надоело носилки таскать. Да и Ковалев уж очень неохотно снотворное вводит. Раза три мухлевать пытался!

— Приготовьте костюмы для строителей. И внимательно смотреть!

Старший кивнул лейтенанту, и тот, тяжело вздохнув, направился к шкафам.

Согласно строгой инструкции, неукоснительно действующей здесь, в случае необходимости проведения каких-либо работ внутри охраняемого помещения все присутствующие, конечно, кроме заключенного, должны быть готовы к немедленному заполнению помещений газом, чтобы мгновенно нейтрализовать Ковалева и тех, кого он мог привлечь к помощи себе вопреки их желанию. А он это мог…

— Костя, а как ты разговариваешь с Мурлыкой? — спросил Ковалев, присев на пол к сыну, складывающему сложную конструкцию из кубиков.

— Просто! — ответил Костя, не прерывая работы. — Я ему говорю, что жду его здесь… Только не ртом говорю.

— А как, словами?

— Не-е-ет, — нараспев ответил Костя. — Я не так. Я передаю радость.

— Как это? — не мог понять отец.

Костя вздохнул, не в силах объяснить себе непонятливость отца, отложил кубик в сторону и повернулся к кровати, на которой, раскинув лапы, сладко спал кот. Он смотрел на пушистого друга серьезным взглядом, и Мурлыка вдруг заурчал, перевернулся кверху животом и вытянул лапы, как он делал, когда ему почесывали живот.

— Я его глажу, — пояснил Костя.

Кот замурлыкал, не открывая глаз.

— А еще что-то передать можешь?

— А что?

— Ну можешь заставить его на подоконник вспрыгнуть?

Костя задумался.

— Ладно, я ему мышь покажу.

Кот встрепенулся, его морда ощетинилась, мгновенно показав, что он не мягкая игрушка, а хищник; и серый зверь, сбросив оцепенение сна со своих мышц, прыгнул на подоконник, еще в полете выпустив когти. Он стукнулся о стекло и недоуменно оглянулся, не видя мышь, которая только что нахально сидела на том месте, где сейчас переживал разочарование он, а его хозяева громко хохотали. Мурлыка еще раз оглянулся и сладко, всем телом потянулся, издав сладострастный горловой звук, после чего вернулся на кровать и опять свернулся клубком как ни в чем не бывало.