Сергей Самаров - Краповые рабы Страница 28

– Интересная ситуация. Потом разберемся. Расспроси своих, где наши?

– Идут. Они нас прикрыли.

– Были осложнения?

– Были. Этот офицер довел нас до ворот. Входить на заставу мы отказались. Минут пятнадцать ждали. Потом он выходит, выводит пленных, – веснушчатый кивнул в сторону вызволенных парней. – А следом, ими прикрываясь, человек пятнадцать пограничников. И оружие на нас наставляют. А я смотрю, на груди офицера красная точка – лазерный целеуказатель. Сразу понял, что он на прицеле. Показал ему. Испугал. Предупредил, чтобы не дергался и убрал солдат, иначе его пристрелят, как шакала. Он и оскалился, как шакал, носом зашмыгал. Но приказал солдатам уйти. После этого и мы ушли. Погони, похоже, не было. Потом, когда вошли в лес, кто-то крикнул нам, чтобы шли быстрее, нас догонят.

И тут же, в ответ на его слова, из леса вышли не слышимые никем Кудеяров, снайпер Коноваленко и пулеметчик Снегиренков.

Старший лейтенант Самоцветов встал.

– Все! Уходим в темпе…

Глава десятая

Теперь вместе с Бабаджаном Ашуровичем шли восемь человек. Было четверо, стало восемь, он девятый. Хотя и трудно утверждать, что четверо раненых сванов смогут заменить одного раненого Рустама, такого опытного моджахеда, злого и безудержного в бою, не знающего страха участника бесчисленных боев и схваток, тем более, что сваны даже вооружиться не смогли. Одному из них Бабаджан Ашурович отдал свой автомат, потому что успел вооружиться автоматом с глушителем убитого им часового. Жалко было только нож, который остался в теле того же часового. Не хватило времени, чтобы его вытащить. Вообще, Бабаджан Ашурович знал, насколько сложно вытащить нож из человеческого тела, если вогнал его по самую рукоятку. Мышцы пораженного тела резко сокращаются и зажимают сталь, как слесарные тиски. И требуется время и усилие, чтобы высвободить нож. Наверное, именно потому «ножевой» бой обычно осуществляется с помощью многочисленных резаных ударов, но не колющих. А нож был хороший, изготовленный мастером-кузнецом, каких мало. Настоящий булат, способный легко перерубать даже гвозди. Этот нож перед аукционом эмир дал Рустаму, чтобы тот подточил его. А вернуть удалось только тогда, когда Рустам в числе других освободил своего эмира и сам отдал нож. Лезвие украшено затейливым черно-стальным узором, свойственным булату. Узор каждого булатного клинка бывает индивидуальным и не поддается правке. Бабаджан Ашурович узор своего ножа узнал бы среди тысячи подобных. Жалко потерю…

Однако долго думать о ноже эмир Дагиров не мог, потому что требовалось соображать, как лучше уходить от погони и не попасть под уже начавшийся обстрел. Выстрелов и очередей слышно, естественно, не было – глушители на автоматах спецназа хороши, но пули били в камни и в тропинку посреди ущелья. Из камней порой высекались даже искры. Хорошо, что эмир сразу сообразил и жестом разделил свою маленькую группу на две части, половину отправив к одной стене, половину к другой. Спасли положение набежавшие тучи, скрывшие луну.

Однако разница в скорости передвижения по камням под отвесными стенами ущелья и по чистой тропе посредине, пусть даже и не утоптанной, – значительная. И, как только ущелье начало поворачивать, Бабаджан Ашурович, чтобы увеличить скорость, дал команду перейти на тропу. Они не шли – они старались бежать. Сам эмир на ходу сделал себе новый укол пармедола. И протянул последний свой шприц-тюбик одному из сванов, который очевидно отставал из-за простреленной икроножной мышцы.

– Подкрепись. Знаешь, что это такое?

– Знаю.

– Пользоваться умеешь?

– Конечно.

Другие сваны держались лучше. У них ранения были в верхние конечности. И, к сожалению, только у одного из всех был автомат, который передал ему эмир, остальные бежали без оружия. Без оружия бежать, конечно, всегда проще, только вот драться, если случится, лучше все же с оружием. А драться им, возможно, придется.

Но как умеет передвигаться спецназ ГРУ, Бабаджан Ашурович Дагиров тоже хорошо знал и потому торопил свою группу. Недавно он сам едва успевал за этими проклятыми боевыми роботами. Правда, тогда беспокоила рана, и никто не предоставил ему шприц-тюбик пармедола. Шприц-тюбики принесли ему его бойцы, когда освободили. Здоровый, он вполне мог бы за счет своего характера потягаться с боевыми роботами. Характер – это то, что никакому роботу привить невозможно, считал эмир Дагиров. И именно за счет характера он в состоянии победить их. И его моджахедов Аллах тоже характером не обидел. Вместе они смогут драться не хуже спецназа ГРУ. По крайней мере, эмир на это очень надеялся…

Когда еще только приближались к ущелью, Родион издали заметил людей, взбирающихся на скалы над проходом. Луна хорошо высвечивала их. Догадаться, кто туда забирается, не трудно. Старший сержант поднял автомат, прицелился и опустил оружие. Было слишком далеко для прицельного выстрела. Здесь нужен оптический прицел, чтобы провести точный выстрел, а коллиматорного откровенно недостаточно. А простой удар пули в камень при промахе только заставит бандитов торопиться и действовать безжалостнее. Если стрелять, то наверняка. Пока они, кажется, не подозревают о преследовании. И потому еще соображают, еще выбирают момент. После промаха выбирать момент не будут и пойдут напролом.

– Сумеет кто в них попасть? – спросил старший сержант без надежды, потому что он сам был во взводе лучшим стрелком. И уж если он на свое мастерство не надеялся, то полагаться можно только на снайпера. Но снайпер взвода Коноваленко ушел в преследование сванских бандитов.

Семисилову никто не ответил. И даже оружие никто не поднял, понимая бесполезность такой стрельбы, которая только выдала бы преследование.

– Бежим. Что есть мочи бежим!..

Эта команда была понятна всем. «Низкий старт» никто не использовал, тем не менее с места все сорвались так стремительно и так мало старались соблюдать тишину, которая уже была и не важна, что спугнули большую суетливую стаю шакалов, которая с характерным для нее детским плачем побежала в холмы. Бандиты этого не услышали и не заметили. Да они уже и скрылись за камнями.

Похоже, эмир Дагиров и его бандиты не думали, что старший сержант Семисилов вычислит их направление движения и намерения и попробует догнать. А он вычислил. И почти догнал. Чуть-чуть времени не хватило. Самую малость.

Родиону казалось, что он никогда не бегал так быстро. До ущелья оставалось метров триста пятьдесят или немногим больше, а бежали спецназовцы эту дистанцию так, словно соревновались на «стометровке». Здесь уже не могло быть речи о сохранении дыхания. Здесь главный критерий – скорость. Только их скорость могла бы спасти оставшееся в ущелье отделение от смерти во сне. Была еще надежда и на часового, но старший сержант сам прекрасно умел снимать часовых и знал, что часовой на посту всегда находится в невыгодном положении перед атакующими его и нет такого часового, разве что часового с собакой, которого невозможно «снять». Собака всегда предупредит о присутствии противника раньше, чем предупредят глаза и слух человека, и часовой сумеет подготовиться или поднять тревогу.

Тем не менее при максимальной скорости бега старший сержант, даже все свои семь сил задействовав, видел, что его группа опаздывает. В ущелье можно и через проход войти. И так было бы, наверное, быстрее. Но легко можно попасть под обстрел сверху, если бандиты еще не спустились. И Родион последовал по их пути, стал быстро карабкаться на камни. Остальные от него не отставали. И, только выскочив на скалу, Семисилов увидел, что бандиты и часть освобожденных пленников направляются туда, где, скорее всего, и отдыхало отделение спецназа.

Родион дал очередь, за ней вторую, но сразу понял недостаток оружия с глушителем – этими очередями не разбудить спящих.

– Тревога! Подъем! Тревога! – закричал старший сержант во все горло и даже присел от натуги – так он надрывал криком горло.

Бандиты сразу среагировали и рванулись к проходу, который со скалы, где находился Родион с товарищами, не простреливался. Но еще кто-то из них упал, не успев скрыться. Значит, отделение услышало крик заместителя командира взвода. И кто-то дал беззвучную очередь.

Родион спрыгнул. Сначала, еще до того, как приземлился, дал короткую точную очередь и пристрелил далеко отставшего от других бандита, который, нагнувшись, что-то искал среди камней. С такого расстояния старший сержант никогда не промахивался, даже глаз к прицелу не прикладывая. Потом подошел к распростертому часовому, склонился над ним, положил руку на бронежилет. Но помощь оказывать было уже поздно. Нож с рукояткой из бересты торчал у часового из-под мышки, там, где тело не защищено бронежилетом, и уходил глубоко в сторону сердца.

Старший сержант со значительным усилием вытащил оружие из тела, стараясь при этом, чтобы резко побежавшая кровь не испачкала его башмаки, вытер лезвие о свою штанину и посмотрел на булатный клинок. Хороший клинок. Жалко, что без ножен. Чтобы не потерять нож, Родион завернул лезвие в носовой платок и, дополнительно, в письмо из дома и примотал скотчем к металлическим ножнам своего «НРС-2»[7]. Жестко сомкнув губы, дал себе мысленное обещание, что догонит бандитов и постарается найти человека, у которого будут висеть на поясе пустые ножны…