Андрей Воронин - Слепой против бен Ладена Страница 28

Он затянул ручной тормоз и, не выключая двигатель, выбрался из машины. Широко открытые глаза Хасана смотрели в небо. Аль-Фаттах вынул из-под пальто пистолет, тяжелую и безотказную "беретту", хорошо послужившую ему еще в Йемене, и привычным движением прикрепил глушитель: что бы ни случилось, привлекать внимание местной полиции он не хотел.

Он еще колебался, не зная, с какого конца взяться за дело, которое обещало быть очень неприятным, когда дверь дома беззвучно и резко распахнулась ему навстречу. Аль-Фаттах вскинул пистолет и замер – в дверях появился Халид бен Вазир собственной персоной. Одет он был по-домашнему – в мягкий спортивный костюм и шлепанцы, а вид имел такой, словно в отсутствие аль-Фаттаха вовсе не работал, а предавался беспробудному пьянству. Он и шел как-то странно – мелкими, неуверенными шажками, запрокинув голову; красные припухшие глаза выделялись на побледневшем и мокром не то от пота, не то от слез лице. Очков на нем не было, волосы торчали в разные стороны, а движения были неуверенными и порывистыми, как у пьяного или человека, находящегося под действием какого-то наркотика.

Он был не один. За спиной у Халида, прикрываясь им как щитом, стоял какой-то человек. Аль-Фаттах мысленно ужаснулся: что же это за неверный, которому оказалось под силу в одиночку нейтрализовать Хасана с его людьми?!

– Ба! Кого я вижу! – на хорошем немецком воскликнул неверный. – Ты поступил очень глупо, Фарух аль-Фаттах, явившись сюда не раньше и не позже, а именно сейчас. Но я рад тебя видеть. Теперь, по крайней мере, мне не придется бегать за тобой по всей Европе.

Аль-Фаттах ужаснулся вторично, услышав свое имя, знать которое не полагалось никому, кроме его собратьев по оружию. Неизвестно, какой вред этот неверный успел нанести священному делу джихада, но то, что Фарух аль-Фаттах потерян для этого дела окончательно и бесповоротно, не вызывало сомнений.

У неверного было два пистолета, оба с глушителями – как и сам аль-Фаттах, он явно не хотел впутывать в это дело местную полицию. Один пистолет был приставлен к виску Халида, а другой неприветливо смотрел из-под его локтя – смотрел не куда-нибудь, а прямо в лицо Фаруху, хотя неверный, державший его в руке, не мог его видеть из-за плеча Халида, а значит, по идее, не мог и по-настоящему прицелиться. Не мог, это верно; но ведь целился же! Аль-Фаттах проверил это, немного сместившись влево, и ствол пистолета плавно повернулся, снова нацелившись ему в лоб.

Бежать было поздно и некуда, а главное – незачем. Халида бен Вазира постигла участь худшая, чем смерть, – худшая, разумеется, с точки зрения его уважаемого дяди и Фаруха аль-Фаттаха. Халид имел неосторожность живым попасть в плен к неверным, а он, да сократит Аллах оставшиеся часы его жизни, слишком много знал.

– Самое лучшее, что ты можешь сделать, аль-Фаттах, это застрелиться, – сказал неверный из-за спины бен Вазира, который стоял на крыльце с отсутствующим видом. Он явно не соображал, где находится и что происходит.

– Не понимаю, – презрительно обронил аль-Фаттах, стоя посреди ярко освещенного двора, как живая мишень, – к чему эти разговоры.

– Обычно, – с насмешкой ответил неверный, – у меня просто не хватает времени сказать таким, как ты, что я считаю их просто комками засохшего навоза, что застряли в хвосте больной верблюдицы. Ты, сын хромого шакала и шелудивой ослицы, смотришь в глаза собственной смерти и ничего не можешь сделать! Скажи, грязный ублюдок, каково это – смотреть в лицо смерти и быть беспомощным?

Фарух аль-Фаттах с трудом подавил вспыхнувший гнев. Никто не смел так разговаривать с ним, никто! После таких слов кто-то из них двоих был просто обязан умереть. Но... К чему, действительно, вся эта болтовня? Неверный намеренно старался его оскорбить, заставить потерять голову, хотя ничто, казалось бы, не мешало ему просто спустить курок...

Или что-нибудь мешало? В душе аль-Фаттаха, пробившись сквозь холодную как лед и горькую, как морская соль, жгучую ненависть, робко распустился цветок надежды. Профессионалы не тратят времени на пустую болтовню, если это им не нужно. Аллах свидетель, Хасан и его люди не могли умереть без боя. Здесь была перестрелка, и... А что, если у неверного просто не осталось патронов?

– Я знаю, кто ты, – снова заговорил незнакомец, – знаю, на кого работаешь, кому служишь...

– Я служу Аллаху! – надменно сообщил араб.

"Беретта" в его руке была нацелена в голову Халида – по той простой причине, что прицелиться в прятавшегося за бен Вазиром человека было невозможно, и еще потому, что Халид в любом случае должен был умереть. Он был полезным человеком и многое сделал для воинов Аллаха, но теперь пробил его час. Халид мог послужить – или уже послужил – бесценным источником информации о своем уважаемом дяде и его планах, а о том, что любого человека можно без особых усилий заставить говорить, Фарух аль-Фаттах знал не понаслышке.

– Я бы посоветовал тебе рассказать эту сказочку самому Аллаху, – насмешливо возразил неверный, – но ваша встреча невозможна. Упасть с шинвата – значит изжариться, а тебе по шинвату не пройти, аль-Фаттах.

В воображении Фаруха аль-Фаттаха на мгновение возник образ: узкий мост, по которому душа мусульманина попадает в рай. Душа грешника, ступив на шинват, неизбежно падает с него в пропасть, на дне которой ее ожидают вечные муки ада. Уважаемый дядя Халида любил поговорить о том, что их дело угодно Аллаху, но не он ли не далее как сегодня утром довольно резко напомнил аль-Фаттаху о том, что никому из смертных не дано знать, какова на самом деле воля Всевышнего?

Отправление религиозных обрядов давным-давно превратилось для Фаруха в необходимую формальность, которая не имела глубинного смысла и не приносила удовольствия. Разумеется, атеистом он не был, но честно ответить на вопрос, насколько крепка и глубока его вера, затруднился бы. Собственно, его об этом никто и не спрашивал; в тех кругах, где он вырос и возмужал, меткая пулеметная очередь или удачно проведенная диверсия приравнивались к намазу, а организация крупного теракта ценилась чуть ли не наравне с хаджем. Но сейчас, стоя перед лицом неминуемой гибели и имея время подумать о душе, он вдруг ощутил неприятный холодок между лопаток: а что, если ему и впрямь придется пройти по шинвату? Что, если мост над адской пропастью окажется для его души чересчур узок?

– К чему эти пустые разговоры? – резко, чтобы не выдать своего смущения, повторил он вопрос, который не давал ему покоя. – Проповедь ислама в устах неверного звучит так, словно кто-то выпускает газы в мечети. И кто ты такой, чтобы предсказывать мне будущее?

– Верно, ты меня не знаешь, – прозвучало в ответ. – Зато, повторяю, я точно знаю, кто ты такой. И еще я знаю, кому приходится племянником вот этот бурдюк с овечьим дерьмом. – С этими словами неверный слегка встряхнул Халида, продолжавшего стоять на крыльце с отсутствующим видом. – Вы двое – бесценный кладезь информации. С вашей помощью, надеюсь, удастся крепко дать по рукам этому одноглазому ублюдку, однокашнику принца Чарльза. Брось пистолет, аль-Фаттах, и я сохраню вам обоим жизнь.

Фарух полной грудью вдохнул чистый, пахнущий морозом горный воздух и, запрокинув голову, в последний раз посмотрел на небо. Холодные зимние звезды уже затянуло невидимыми в темноте облаками, лишь на месте луны виднелось мутное пятно неяркого серебристого сияния.

Араб опустил голову. Главные слова были произнесены, последние сомнения развеялись, как дым. Намерения врага стали ясны и понятны, для колебаний не осталось места. Вечерами, за бутылкой виски и шахматами в компании Халида, можно было сколько угодно сомневаться в себе, собственной вере и правоте человека, которого неверный только что обозвал одноглазым ублюдком. Но в такие моменты, как сейчас, у настоящего воина остается только один путь – отбросить сомнения и делать лишь то, чего от него требуют обстоятельства и долг.

– Аллах акбар! – громко объявил аль-Фаттах и вполголоса добавил: – Прости меня, Халид.

В следующее мгновение "беретта" в его правой руке ожила, и высокоученые мозги бен Вазира веером разлетелись в разные стороны, обильно окропив все вокруг, в том числе и неверного. Аль-Фаттах пригнулся и начал отступать к машине, продолжая нажимать на спусковой крючок в надежде, что хотя бы одна из пуль отыщет врага в его ненадежном укрытии.

Он скорее угадал, чем услышал одинокий хлопок ответного выстрела. Пуля влетела в его оскаленный рот. Фарух аль-Фаттах упал на теплый капот своего автомобиля, под которым все еще продолжал почти беззвучно работать отличный немецкий мотор, а затем медленно сполз на покрытые морозными узорами гладкие плиты подъездной дорожки. Его черная "беретта" лязгнула о бетон, из отверстия в глушителе все еще лениво вытекал синеватый пороховой дымок.

Все было кончено.

– И на Фаруха бывает проруха, – ни к кому не обращаясь, сообщил Глеб Сиверов и, перешагнув через распростертые на ступенях тела программиста и его телохранителя Хасана, направился к машине.