Сергей Зверев - Бастион: Ответный удар Страница 28

Последующие два часа, как и предыдущие, ушли коту под хвост. Поговорка «Хвали день к вечеру» сегодня не срабатывала. Утро вечера мудренее – вот как я решила. Не спускаясь вниз, проверила с пульта блокировку двери и отправилась в соседнюю спальню, где приняла душ, сжевала засохшую булочку и голышом завалилась спать. Не могу я спать в ночнушке. Кусает она меня.

Четыре года я не переживала кошмары наяву. Года два – во сне. Нынешняя ночь подарила редкую возможность испытать все заново. Я увидела стоящего на взлетной полосе Туманова… Мой самолетик улетал, а он стоял, махал платочком и не замечал, как черные тени его окружают, как уже нависают над ним, обвивают безобразными клешнями. Он их просто не видел, он со мной прощался, и по глазам его текли слезы. А я ничего не могла поделать, потому что летела в самолете, а самолет остановить нельзя, на то он и самолет – его можно только сбить… Я улетала все дальше, ревела взахлеб, беспомощная, а он превращался в точку, которую густеющим саркофагом накрывала мерзкая слизь… Потом я услышала скрип на лестнице. Там есть скрипучие места – на первой и пятой ступени (если сверху). Через кошмар продралось недоумение. На своей лестнице скрипеть могла только я! Еще Антошка, но Антошка этой ночью никак не мог на ней скрипеть, поскольку он у нас нынче бойскаут и где-то в Судетах с боем берет гору Снежку. Да и дверь блокирована, с улицы не отопрешь, не та конституция… Тьфу! Конструкция.

Я ударила по ночнику. Подскочила, как из пушки. На часах – начало первого. Из фигуристого венского зеркала ошеломленно пялилась нагая мадам неопределенных лет. Слабое физиогномическое сходство с лелеемым в памяти образом еще сохранялось, но не более. Скорее, менее. На перечень дефектов и потерь – гигабайта не хватит… Я потянулась к халату. Что такое? Почему вскочила?

И опять по ушам – этот ужасный скрип. Нате вам! Первая ступень… Я перепугалась, встала на ноги, но мышцы одеревенели – плюхнулась обратно. И почувствовала, как глаза вылазят из орбит: открылась дверь в мою «компьютерную»! От нее три шага влево – спальня! Что такое три шага? Вчувствуйся!..

Душа осталась в переживаниях, а тело подскочило на деревянных ногах и подлетело к двери, щелкнув примитивной задвижкой. Потом вернулось в душу, попутно – в халат и полетело к запасному ходу в противоположной стене. Какое чудо, что он есть! Там коридор. Он огибает спальню и параллельно основному идет через галерею в холл. А в холле множество дверей, среди них есть и входная…

Но хвост, как известно, вертит собакой. Без аллегорий. Я запнулась о тумбочку и, не сдержав горьких эмоций, заорала! Задвижка уже ходила ходуном, дверь тряслась, издавая клацающие звуки. Я криво вписалась в проем и по узкому коридору метнулась в обход спальни. Темнота жуткая… Где галерея? Я по этому коридору даже днем не хожу!

Вот она – лунное мерцание освещает паркет и дурацкую глиняную вазу под лестницей. Ободрав бока, я вылетела на ограждение. Туловище уже опрокинулось, но руки впились в перила. Задница перетянула (хотя и не здоровая). Перебирая руками, я засеменила вправо и, благополучно попав на лестницу, прыгая через ступени, рванулась вниз. И слишком поздно обнаружила, что по соседней лестнице параллельно мне несется еще кто-то! Очевидно, посетив спальню и найдя в ней пустые стены, он вник в ситуацию и заспешил обратно, полагая перехватить меня не дальше холла. А как я могла остановиться? Проще остановить самолет… Повизгивая от ужаса, я спрыгнула на паркет. На всех парах влетела в этажерку с дурацкой вазой, больно ударилась пузом. Опять заорала как ненормальная. Этажерка не прогнулась, лишь откатилась на колесиках, а ваза из тонкой керамики взмыла ввысь, карамболем ударила в стену и осыпала меня и того, что набегал, мелкими осколками. Тут мы и сшиблись, как Пересвет с Кочубеем. Я еще разглядела в лунном глянце длинный ствол, а чуть выше – приплюснутую голову с вислыми ушами. Да это телефонный мастер, осенило меня. В обед приходил, хотел замочить – вот оно что! Каков наглец! А Тамарка с гренадером не дали!.. От него несло какой-то прорезиненной тканью. Или серой? Задыхаясь, я вырвалась (он, кажется, выдрал клок халата) и упала ему в ноги. Он потерял равновесие, выругался:

– С-сука!..

По-русски! (Или по-чешски? Не знаю, и некогда.) Шмякнулся на осиротевшую этажерку (жардиньерку, по-нашему) и поехал куда-то, гремя железом. Пистолет выпал. А я получила пару секунд на принятие серьезного решения. Единственного, между прочим. Метнулась к стеклянной двери, ведущей на улицу. И запоздало сообразила, что дверь блокирована – для ее открытия нужно воспользоваться либо панелью на кухне, либо пультом наверху. Но крик отчаяния застрял в горле. Что я увидела! В центре стекла вырезано идеально круглое отверстие – сантиметров сорок в диаметре. Вот как он проник в дом! (Он еще и резчик!) Как я туда пролезла – решительно не помню. Изрезанные в кровь пальцы впоследствии свидетельствовали: нет, я не влетела в отверстие рыбкой… Где-то на полпути меня сцапали за ногу, и я повисла головой вниз. Близость свободы поддала жару. «Ситуации в жизни, Дина Александровна, бывают самые разнообразные, – поучал меня в прошлом тысячелетии инженер человеческих душ покойный Аркадий Иванович. – Тем более на вашей новой работе. Помните, в экстренной ситуации женщину может спасти только тот поступок, который банальным мышлением не просчитывается. Только непредсказуемость, запомните это слово. Три-четыре секунды шокового воздействия – поверьте, для умной и быстроногой леди это более чем достаточно. И меняйте ситуацию как вам угодно…» Не знаю, не знаю. Боюсь, Аркадий Иванович никогда не был женщиной. И уж точно – женщиной в экстренной ситуации! Какое шоковое воздействие, если вы, простите, висите как сосулька, и в голове – ну ни одной дельной задумки?.. Одни рефлексы. Слава богу, он сцапал меня за левую пятку. Левая как раз нерабочая. Я оттянула правую и резко ударила. Что-то хрустнуло – не то далеко, не то рядом. Пятка у меня дубовая, затертая, боли я не испытала. Что там произошло? Но повеяло свободой (что встретит радостно… хотя бы у выхода) – пальцы разжались. Крик по ту сторону двери возвестил о начале нового этапа моего бегства. Я замолотила сразу обеими пятками, а потом, извиваясь ужом, обдирая в кровь ноги, полезла дальше…

Через несколько секунд, развевая лохмотья халата, я уже неслась босоножкой по саду и вопила как ненормальная:

– Полиция! Полиция!..

– Поручик Болеслав Кречек, – откозырял рослый полисмен с манерами.

Хомяк, стало быть, по-нашенски. Его щекастая физиономия и вправду напоминала физиономию какого-то разросшегося грызуна.

– А это поручик Годар. Яцек Годар.

Помощник, кургузый и худосочный, согласно закивал. Рот у него был занят. Он как бы невзначай грыз национальный кнедлик (ненавижу, особенно с рыбой) и представлял собой эталон благодушия, что, кстати, характерно почти для всех ментов государства чешского.

Чины пожиже к тому времени уже провели зачистку моей территории и отрапортовали, что все путем, пани погорячилась. То есть никаких посторонних лиц с пистолетами. На паркете, в двух шагах от входной двери, зафиксировали размазанные пятна крови – клянусь, не мои. Мои остались на острых гранях вырезанного стеклорезом отверстия.

– Поздравляю вас, пани, – хмыкнул Кречек. – Сдается мне, вы своротили кому-то нос.

– О, да, – прочавкал Годар. – Нанесли телесные повреждения.

Да уж, кто-то здесь поработал…

– Бедненькая панночка… Экий мерзавец, – тетушка Моржена, добрая бабушка, к которой я рванула за помощью, возмущенно покачала сединами и продолжила вазюкать мои кровоподтеки тампоном с йодом. Содержимое пузырька стремительно таяло.

Я молчала. Все слова были сказаны. И про «телефонного мастера», и про шаги на лестнице, и про отчаянные ночные гонки с преградами. На вопрос, зачем грабителю меня убивать, я совершенно искренне пожала плечами и скорчила, очевидно, такую кислую мину, что все присутствующие чины вздохнули с неподдельным участием.

– Вы не возражаете, если я пойду наверх и немного прилягу? – промямлила я.

– О, конечно, пани! – воскликнул Кречек. – Отдохните до утра, а там мы с вами еще раз поговорим. Ничего не бойтесь, в доме останутся наши сотрудники. Один в холле, другой у калитки.

«Третьего – ко мне в постель», – подумала я…

Разумеется, я не уснула. Голова трещала. Я рылась в таблетках, тупо разглядывала надписи на стандартах. С моим-то умением отличать стафилококк от элеутерококка… Лежала и ничегошеньки не понимала. Что произошло? Попытка ограбления? Нападение многосерийного убийцы? Или еще хуже? Почему он выражался по-русски? Привет из страны вечных кошмаров? Или у меня винтики за шпунтики заезжают?

Сто тысяч почему. Нет, переживать катаклизмы нам не в диковинку. Было и покруче. Наша с Тумановым одиссея на тайной базе, занимающейся психологической обработкой сограждан, невзирая на прошедшие годы свежа в памяти и уходить оттуда не намерена. Такие ужасы не проходят. Помню, в первый год своего прозябания в эмиграции, когда очень хотелось кушать, я даже написала роман о произошедших с нами несчастьях, озаглавив его крайне туманно: «Точка возврата», и, естественно, потащила эту лабуду в ближайшее издательство, где попыталась сбагрить.