Сергей Зверев - Жиган: жестокость и воля Страница 29

— Кровь? — глаза Матвея сузились до еле приметных щелочек. — Насчет крови ты прав, боец Панфилов. Тот, кто однажды почувствовал ее вкус, никогда не забудет. Нас сделали пушечным мясом. Нам говорили, что мы защищаем родину, а потом отказались от нас.

— И что, теперь мы должны отказаться от самих себя?

— Нет, боец Панфилов, — Матвей вдруг резко наклонился, — мы должны взять все, что у нас украли.

— У кого взять?

— У жизни.

— Да ты не у жизни берешь, а у своих земляков. Твои люди сегодня чуть не сожгли Василия заживо. Он еле выбрался из подвала.

— Это было предупреждение. Его никто не собирался убивать. И запомни, Панфилов, между словами и делами я всегда выбираю последнее.

— Мира не будет?

— Мир? — Матвей издал короткий резкий смешок, за которым явственно проступало презрение. — Мира нужно добиваться.

— Добиваться с позиции силы?

— Одевай кимоно.

— Зачем? Хочешь силой со мной помериться?

— Хочу посмотреть, настолько ли ты хорош, как говорит Гаврила. Вон там чистый комплект на полке.

На этот вызов Константин не мог не ответить. Матвей явно уступал ему в физических габаритах, однако на его стороне имелись другие преимущества.

Константин даже под гипнозом не мог бы вспомнить, когда тренировался в последний раз. К тому же Панфилов дымил как паровоз и на долгую схватку ему явно не хватило бы дыхания. Впрочем, едва ли она продлится долго…

Константин переоделся, сменив свой цивильный костюм на белое борцовское кимоно с иероглифом на груди. Все это время Матвей неподвижно сидел на скамеечке, откинув голову назад, и следил за Константином одними глазами.

Наконец Панфилов был готов к спаррингу.

— Фулл контакт? — спросил он.

— Другого не признаю.

Матвей одним рывком вскочил на ноги и быстро вышел из раздевалки. Константин направился за ним, на ходу потуже затягивая пояс. Кимоно, как ни странно, оказалось чуть-чуть великоватым по размеру.

Матвей пользовался у своих бойцов безоговорочным авторитетом. Это чувствовалось по тому, с каким почтением они кланялись сенсею, произнесшему несколько команд.

Зал освободился. Бойцы прекратили занятия и заняли места вдоль стены.

Помня церемониал карате, Константин поклонился своему сопернику.

— Осс.

То же самое проделал Матвей.

— Осс.

Оба соперника в начале поединка выбрали выжидательную тактику. Никто не хотел бросаться сломя голову вперед и получить сокрушающий ответный удар.

Матвей действовал в экономной, не предполагающей размашистых ударов и низких стоек манере.

По первым же его движениям Константин понял, что Матвей является сторонником стилей, которые в карате-до называются вада-риу и шито-риу. Сам Панфилов начинал обучение боевым искусствам со стиля киокушинкай, основателем которого был легендарный Масутатсу Ояма.

В те времена, на которые пришлось начало увлечения боевыми искусствами в нашей стране, киокушинкай считался самым доступным и распространенным стилем: размашистым, с широкими и низкими стойками, с мощными сокрушающими ударами.

Курс рукопашного боя, которому обучал молодых бойцов капитан Елизаров, также основывался на стиле киокушинкай, только гораздо разнообразней его, вобрав в себя элементы кикбоксинга, таиландского бокса, боевого самбо, штыкового боя, приемов владения холодным оружием.

Первым пошел в атаку Константин. У него просто не было другого выхода. Давно не тренированный и не разогревшийся боец не может рассчитывать на победу в долгом единоборстве.

Константин попытался нанести прямой удар ногой мае-гири, целясь в пах соперника. А в случае удачи добить его своим любимым уракеном.

Но Матвей легко ушел в сторону и нанес Панфилову ответный удар ура-маваши. Константин не успел уклониться или блокировать этот удар ногой и получил довольно чувствительный тычок в плечо. К счастью для него, Матвей быстро отошел в сторону.

Противники сражались молча, не тратя сил на внешне эффектные, но не всегда полезные выкрики.

Константин снова бросился в атаку, пытаясь ограничить пространство для маневра своему сопернику и прижать его к стене. И на этот раз Матвей легко, словно порхая, ушел в сторону.

Константин понял, что его противник, понимая разницу в весовых категориях, пытается взять его измором. А первые признаки усталости уже появились.

Еще одна атака Панфилова — и снова легкий уход Матвея в сторону. Кулаки Константина со свистом рассекали воздух — и все впустую.

Он чувствовал, как кимоно прилипает к взмокшей спине. Константин понял, что

терять нечего, и бросился вперед, пытаясь провести серию мае-гири, и напоролся на свой любимый прием.

Матвей резко нырнул вниз, на одной ноге развернулся вокруг своей оси и другой подсек опорную ногу соперника.

Константин не смог удержать равновесие и упал на спину. В следующее мгновение Матвей все той же подсекавшей ногой провел удар сверху по грудной клетке. Не прошло и нескольких долей секунды, как он оказался сверху и провел мощнейший добивающий удар кулаком по корпусу.

Константин не смог ни уклониться от него, ни блокировать. Ему лишь оставалось поблагодарить своего противника за то, что он не наносил ударов в голову.

Схватка закончилась. Но Константин все же нашел в себе силы подняться и, уверенно стоя на ногах, поклониться противнику.

— Осс.

— Осс.

Матвей склонился в ответном поклоне. На его лице играла сдержанная улыбка.

Что ж, в любом поединке всегда есть проигравший. Это закон жизни.

Но Константина не покидало смутное ощущение, что за этим поражением его ожидают такие последствия, каких нельзя даже предположить. И это касалось не только его собственной жизни.

Глава 14

Вечером Жиган долго отлеживался в ванной. После поединка с Матвеем у него болели грудь, плечи, спина. Приходилось только удивляться, как уцелели ребра.

За ночь боль немного утихла, но поутру, надевая рубашку, Константин почувствовал, как опухло плечо.

— Да, Панфилов, — сказал он самому себе, стоя перед зеркалом и пристально глядя в глаза собственному отражению, — пора завязывать с куревом, пьянками и начинать тренироваться. Выбери себе время, для начала хотя бы пару раз в неделю, и потихоньку восстанавливай форму. А то в следующий раз тебя побьют уже не такие, как Матвей, а дворовые пацаны.

В прихожей зазвонил телефон. Поднимая трубку, Панфилов машинально глянул на часы. Восемь. Кто это тарабанит в такую рань?

Звонил реаниматолог городской больницы Савельев.

— Доброе утро, — сказал он.

— Доброе, — осторожно ответил Панфилов. — Что-нибудь случилось?

— А вы думаете, я просто так сказал о том, что утро доброе, — засмеялся Савельев. — Ваш брат пришел в сознание и, кстати говоря, неплохо себя чувствует. Если хотите, можете его навестить.

Константин мгновенно забыл о боли в плече и коротко бросил в трубку:

— Еду.

В прихожей он торопливо сунул ноги в туфли, схватил пиджак и выскочил из квартиры.

Сейчас Игнат выглядел намного лучше. Щеки его порозовели, глаза поблескивали. Савельев, стоявший рядом с кроватью, сказал Константину:

— Выглядит как огурчик. А вообще братишка ваш молодец.

— Здравствуй, Игнат, — Константин сжал руку Игната, лежавшую поверх одеяла.

— Привет, — шепнул Панфилов-младший.

— Конечно, он еще слаб, — сказал реаниматолог, — и силы на разговоры ему тратить не стоит. Но прогресс очевиден. Как видите, мы сняли капельницу и отключили его от аппарата искусственного дыхания.

— Спасибо вам, доктор, — искренне поблагодарил Панфилов.

Увидев брата живым и даже пытавшимся улыбаться, Константин испытал какое-то давно забытое чувство — что-то из детства, напоминавшее ребячью радость. Она, эта радость, смешивалась с благодарностью людям, возвращающим жизнь, — врачам.

— Вы тут не задерживайтесь, — предупредил Савельев. — Больной еще очень слаб, ему нужен отдых. Захотите поговорить со мной, я у себя в кабинете.

Когда Савельев вышел, Константин осторожно смахнул стекавшую по лбу Игната капельку пота.

— Больно дышать, — шепнул Игнат.

— Знаю, братишка, знаю. Надо потерпеть… Надо бороться… Скоро я отвезу тебя в Москву, там все сделают как надо. Терпи…

Через две минуты Константин вошел в кабинет Савельева. Тот по своему обыкновению курил, стряхивая пепел в маленький бумажный кулек.

— Что там? — спросил он.

— Уснул.

— Это хорошо. Пусть спит, ему надо восстанавливать силы. Черт, никак не пойму, куда моя пепельница подевалась?

— Да вон она, — Константин подошел к стеклянному шкафу и снял с него пепельницу — декоративный череп с открывающейся крышкой.

— А, спасибо, — обрадовался реаниматолог. — Что-то в последнее время я стал уставать.

Константин все-таки закурил, справедливо решив, что лучше вдыхать собственный дым, чем дышать чужим.