Александр Каменский-Мальцев - Лёшка-"студент" Страница 29

На экране телевизора бесстрашные диверсанты, под условным названием «наши», дрались кулаками, ногами, палками и лопатами, а если в их руках оказывался пулемет, то «наши» косили людей десятками. Лешка бурно переживал увлекательные погони, засады и перестрелки блистательных героев, а Вера, расположившись в кресле под уютным зеленым торшером, вязала свитер. Костя, разглядывающий картинки в книжке, поднял голову, внимательно посмотрел на отца, перевел взгляд на экран, где в этот момент трое в десантных костюмах, испуская дикие крики, закидали гранатами спящих вражеских солдат. Фильм был снят недавно, и, в соответствии с модой, на экране показывали все подробности битвы — отчетливо было видно кровь, струей брызнувшую из головы раненого офицера, медленно пролетела по комнате оторванная кисть руки солдата, а Лешка горящими глазами смотрел на перипетии битвы.

— Папа! — громко сказал Костя. — А зачем эти дяди дерутся?

В это время «наши» уже победили и сейчас собирали трофеи, благодаря чему гром сражения на какое-то время затих. Ковалев повернулся к сыну, неохотно оторвавшись от экрана.

— Да понимаешь, малыш… — Лешка задумался. — Это враги, они пришли к нам в страну и решили нас покорить.

Он опять уткнулся в телевизор, где начинался очередной бой.

— А как это?

Лешка хотел досмотреть фильм, но он любил сына и никогда не увиливал от трудных вопросов, чтобы не потерять уважение малыша, поэтому он скрепя сердце отвернулся от экрана, чтобы не искушать себя, и приступил к объяснениям.

— Видишь ли, Костик, много лет назад, когда еще и нас с мамой не было, началась война. Эти люди, немцы, — Лешка показал на экран, — убивали наших солдат, а наши их…

— А что такое «наши»?

— Это те, кто идет за нас.

— Нас с тобой?

Лешка вдруг понял, что следующий вопрос может быть о том, относятся ли к «нашим» солдаты, охранявшие здание, или…

— Ну, не совсем… — замялся Лешка. — Понимаешь, вот мы с тобой живем одной семьей — я, ты и мама. А вокруг нас город, где живут почти одинаковые люди, значит, они друг другу — наши. А есть еще государство, наша страна. Так вот, если на нас нападет другое государство, как когда-то напали немцы, то будет война, наши будут драться с врагами.

— А что такое страна?

— Это много городов, где говорят на одном языке.

— А города друг с другом воюют?

— Сейчас нет. Раньше воевали.

Ковалеву вдруг расхотелось смотреть этот дурацкий фильм.

Костя о чем-то усиленно думал, об этом достаточно ясно говорила привычка водить по чему-нибудь пальцем при сильных сомнениях, что он сейчас и делал.

— Значит, города сейчас не воюют?

— Нет.

— Воюют только те, кто говорит на разных языках?

— Ну, не совсем так… Вот в нашей стране говорят на очень многих языках, но живут дружно, а в других странах… Впрочем, и у нас уже воюют, — сказал он, вспомнив про Карабах.

— А семьи воюют?

— Только дикари. Понимаешь, есть люди, которых хорошо воспитывали, и они не дерутся друг с другом, а есть другие, которых воспитывали плохо, вот они любят подраться, а иногда и убивают.

Вера слушала терпеливые объяснения мужа и улыбалась, понимая, что с такой логикой рассуждений он рано или поздно запутается.

— Те дяди плохо воспитывались! — вынес заключение Костя.

Вера рассмеялась.

— Нет, — не согласился Ковалев. — Эти люди защищали страну.

— И им можно драться?

Ковалев растерялся.

От Костиных вопросов нельзя было отмахнуться, сынишка, в свои неполные шесть лет, соображал на удивление хорошо. Он свободно читал, отлично играл в шахматы и все новые знания схватывал на лету. Сейчас малыш ждал ответа.

— Понимаешь, наши воюют за свою землю, но и враги тоже воюют за землю, которую считают своей, так что и те, и другие со своей точки зрения правы.

— У них мало земли? — не понял Костя.

— Да.

— А если попросить?

— Да кто же просто так даст?

— Самим нужна? — сообразил малыш.

— Конечно!

— А когда наши убьют врагов, они заберут землю?

— Да.

Ковалев понимал, что в его объяснениях не все концы сходятся, но лучших аргументов он не знал. Костя несколько минут молчал, и Ковалев уже было подумал, что вечер вопросов и ответов закончился.

— А если бы враги убили наших?

— Тогда нас с тобой не было бы, — с улыбкой ответил Лешка.

— А где бы мы были?

— На том свете.

Ковалев ждал, что Костя спросит про тот свет, но опять ошибся.

— Я бы не стал убивать! — категорически заявил Костя.

— Тебя трусом назовут.

— Значит, тот, кто убивает, не трус?

— Да.

— Тогда зачем он убивает?

Этот заколдованный круг детских вопросов, из которого невозможно выбраться, начал бесить Ковалева.

— Но если он не убьет, тогда его убьют!

— Значит, он сам боится! — вынес заключение Костя.

— Нет. Он приготовит автоматы, танки и самолеты, чтобы быстро убить врагов, если они полезут, и перестанет бояться!..

— А враг тоже приготовит.

— А он еще ракеты сделает!

— А враг пушками ракеты убьет! — не уступал Костя.

— А он еще чего-нибудь придумает!

Ковалев начал злиться и уже был готов резко оборвать малыша, чтобы прекратить бессмысленный спор.

— А я все равно не стал бы убивать! — упрямо выговорил мальчик.

— А что бы ты сделал?

— Я бы пришел к врагу и сказал: «Давай не будем больше драться. Если тебе нужно что-то, ты приди ко мне, и я, если смогу, дам тебе, а ты мне дашь то, что нужно мне!» Он ведь поймет, если мы все будем убивать, то его ведь могут убить!..

— Умница! — воскликнула Вера. — Иди ко мне, мальчик ты мой самый умный, я тебя поцелую!

Костя, гордясь собой и все же смущаясь, ведь только что он победил в споре папу, и он уже большой, чтобы целоваться, о чем заявлял не раз, медленно подошел к матери.

— А до этого додумались еще до твоего рождения! — ласково, сердясь уже не на сына, а на себя, сказал Ковалев. — Уже идут переговоры между странами, и они хотят все ракеты уничтожить…

— А танки?

— До танков пока очередь не дошла. Но если наши правители не дураки, то твоя мысль дойдет и до них.

— А правители, это кто?

Костя вывернулся из-под руки Веры и забрался на колени к отцу, как бы извиняясь за тупик, в который в разговоре загнал папу.

— Бывают и враги, — улыбнулся Ковалев. — Хоть и правители…

— Тогда надо других позвать, а то они не дадут танки сломать..

— Ага, так они и согласились…

— Их надо заставить!

— А как это сделать?

— Тебя все слушаются, я знаю. Даже дяденька Каверзнев говорил, что с тобой нельзя спорить, вот ты и попроси!

Костя смотрел на Ковалева такими ясными, чистыми глазами, что Лешка, всегда уверенный в себе, не терявшийся ни под пулями, ни на допросе у следователя, растерялся и не знал, что ответить.

— Ведь если плохой правитель, — объяснял Костя неразумному папочке, — то он обманет с ракетами и начнется война, а вдруг она будет в нашем городе?.. Надо другого правителя, и пусть он разговаривает с врагами. Договорятся и выбросят все, чем убивают!

От правильно излагаемых мыслей, требующих определенного напряжения, от внимания родителей к его словам у Кости разгорелись щеки, все-таки такая умственная нагрузка малышу не дается легко.

— Молодец! — не мог не сказать Ковалев. — Ты у меня самый хороший, самый добрый мальчик на земле!

— А еще у вас есть мама! — заметила Вера и уселась на свободное колено Ковалева, не занятое Костей. — А мама у вас, между прочим, довольно симпатичная, и на нее еще мужчины на улице оборачиваются… И не дура вроде…

Ковалев сделал строгое лицо, погрозив жене пальцем, но тут же рассмеялся. Вера чмокнула папу в щеку, то же самое проделала с сыном и счастливо рассмеялась.

Распахнулась дверь, и в лабораторию вкатили каталку с распростертым на ней телом, накрытым простыней. Анестезиолог шел рядом с каталкой, придерживая капельницу, из которой непрерывно вливалось в вену больного лекарство. Лицо пациента было закрыто.

Лешка энергично потер рукой лицо, чтобы сбросить остатки сна. Его разбудили полчаса назад, привели в лабораторию, хотя на дворе стояла глубокая ночь.

— Что мы должны делать? — спросил Ковалев Черного.

— Все то же самое. Ввести в транс, закодировать.

— Он тоже пьет?

— Нет. Ему отвращение к спиртному внушать не надо.

Черный нервничал, это было видно по его напряженным губам и немного суетливым движениям.

— Значит, только код?

— Да. Начинайте.

Ковалев глубоко вздохнул и склонился к голове больного.

— Вы сейчас находитесь на операционном столе, — медленно заговорил он. — У вас отказало сердце, но на этот раз вас спасут. Вам страшно, вам не хочется умирать, а вы знаете, насколько близко стоите вы у этой черты! Мой голос, моя воля помогут вам выкарабкаться. Слушайте меня внимательно, так, чтобы каждое слово, каждая интонация осталась в вас навсегда!!!