Михаил Нестеров - Группа особого назначения Страница 29

На секунду Марковцев задумался. Затем быстро поднялся. По его приказу через две минуты перед ним предстал пленник: по-прежнему бледный, но не сломленный. Настоящий мужик, невольно одобрил Марк. Ему всегда нравились люди с твердым характером, независимо от того, враги они или друзья.

– Садись, – Сергей гостеприимно подвинул мальчику стул. – Сейчас мы посмотрим с тобой телевизор. Не хочешь раздеться?

Санька сел, но куртку не снял. На экран телевизора демонстративно не смотрел. У него свое кино в камере на нижнем этаже. Крыс-то не очень много, но на-аглые. Смело ходят по камере, не боятся. И Санька не очень испугался. Он просто не обращал на них никакого внимания. Вспоминал мать, Таню, Николая, часто думал о Витьке. Как все быстро произошло! Ведь только что перед ним был живой человек, и вот раз – и нет его.

Страх прошел, а вот неприятное чувство, наверное, останется в нем навсегда. Для себя Санька вывел собственную формулу страха: это боязнь и жуть. Без жути нет настоящего страха, так же как и без боязни. Боязно – еще не страшно. Потом он понял, что неприятное чувство, связанное со смертью друга, скорее не неприятное, а жуткое. Или какая-то смесь. У него много было времени, чтобы посидеть и пофилософствовать, хотя он и не понимал, что занимается чем-то сверхсерьезным. И постоянно терзался воспоминаниями, гоня от себя страшную картину кончины друга, его мертвые полуоткрытые глаза и кровь, брызнувшую из раны. И еще эта прилипчивая фраза: раз – и нет его.

А убийцы виделись ему неодушевленными, словно они сошли с экрана телевизора. Какие-то они плоские были в его воображении, но так быстро поворачиваются, что кажутся объемными, как в видеоигре.

Санька невольно посмотрел на телевизор, боковым зрением уловив жест хозяина. Монотонный голос с экрана назвал Санькину фамилию, имя, а до этого сказал: «Пропал мальчик» – как в мультике про почтальона Печкина.

И вдруг Санька увидел… себя? Да нет, это не он. Хотя… Вон он, значок с «беркутом», у него на груди; куртка такая же, шапка. Но как-то глупо он улыбается, почему-то схватился за подбородок, словно небрит. Эх, чуть бы покрупнее показали, он бы сразу определил.

Коля…

Это Коля дает ему знать, что помнит о нем.

«Мальчик был одет… в этой одежде он ушел и не вернулся… фотография сделана за неделю… просьба сообщить… большое вознаграждение… родители…»

Санька уткнулся лицом в ладони. Нет, он не плакал, он прятал свои горящие глаза. А этот проницательный человек мог многое прочесть в них.

Марковцев рассчитывал именно на такой результат, он понял состояние мальчика, угнетающая действительность, «плохие дяди» и – где-то рядом близкие ему люди, которые встревожены, ищут его. И еще неизвестно, у кого сердце болело больше – у них или у самого мальчика.

Сергей громко рассмеялся:

– Ну вот ты и попался, маленький врун! Теперь мне есть куда позвонить и поговорить с твоими родителями.

«Давай, – думал Санька. – Коля тебя уже заждался».

Сергей увидел все, что хотел. Теперь предстояло серьезно обдумать дальнейшие шаги.

– Вот и все, мой маленький друг, – сказал он. – Вечерняя сказка для малышей окончена. Ступай в свою комнату, там тебя ждут твои мохнатые игрушки.

Еще долго Марк мерил шагами то свою комнату, то полутемный коридор монастыря, изредка бросая взгляды на часы. Он думал, стоит ли сообщать о заложнике своему компаньону.

«Если бы не предательство Виктора Толкушкина…» – в который раз пришли мысли. И так же ушли.

Думать можно до конца своих дней, а решение принимать нужно сейчас.

Ну, подстегнул себя Марк, давай.

Он вернулся в свою комнату и, накинув поверх спортивного костюма пуховик, вышел на мороз.

Десять километров по промерзшей грунтовке, и он сделает очередной телефонный звонок. Ему ответит голос с кавказским акцентом и на предложение срочно встретиться ответит утвердительно. Только утвердительно. Ваха Бараев от подобных сделок еще ни разу не отказался. Это его работа.

«И моя тоже». – Сергей завел двигатель и, включив дальний свет, выехал со двора.

Глава десятая

Рутинная работа по дополнительному осмотру места происшествия заняла немного времени. Практически Аксенов только прослушал обстоятельный доклад своего помощника. Теперь предстояло ознакомиться с материалами первоначального осмотра, проведенного следственной группой капитана милиции Бочарова, прочитать кипу протоколов, ознакомиться с показаниями соседей и прочее, прочее.

Капитан передал следователю прокуратуры полуобгоревший фотоальбом – одну из немногих вещей, которая так или иначе заинтересовала его. Вчера Бочаров успел побеседовать с родителями погибшей. Их ответы почти полностью совпали с показаниями Радеева. Дочь позвонила им, сказав, что надолго уезжает. Нет, они не обеспокоились, она и раньше уезжала: в Москву за товаром, часто ездила отдыхать за границу, два или три раза была на Кипре. Дочь самостоятельная. Несколько отдалилась от них, перестала родниться, но такова уж теперешняя жизнь. В последний раз она звонила им неделю назад, сказала, что отдыхает в Афинах, скоро приедет. Голос у Елены был усталый, да и связь плохая, успели обменяться только несколькими фразами. А родители звонили ей буквально вчера, выслушав ее голос по автоответчику. Какое сообщение оставили? Родители, мол, звонят, что же еще…

Теперь самому Аксенову предстояло побеседовать с родителями погибшей. И задать вопрос про ее знакомого Виктора.

Кавлис постоянно находился рядом. Что-то неприятное шевельнулось в Аксенове: как телохранитель. Неужели так чувствуют себя те, кто вверяет свою жизнь охранникам? В нем сразу зародилась обеспокоенность, появилась неуверенность в себе, ожидание… «Да, не сладко приходится важным персонам», – подумал следователь. Не хотел бы он оказаться на их месте. А может, они быстро свыкаются с такими ощущениями? «Не знаю, я бы не свыкся».

Так или иначе, но двоюродный брат стал действовать ему на нервы, Дмитрий не мог сосредоточиться на простых мыслях. Сейчас Николай сидел в его кабинете. В отсутствие Прокопца занял место помощника.

– Коля, как ты думаешь, – спросил следователь, – мне что-нибудь угрожает?

Кавлис оторвался от полуобгоревшего фотоальбома Окладниковой и удивленно посмотрел на брата.

– В каком смысле?

– Ты был когда-нибудь телохранителем?

– Нет.

– Я так и понял. У тебя это получается непрофессионально. Я видел, как работают профессиональные телохранители. Один раз возле банка остановился громадный лимузин. Спереди и сзади него взвизгнули тормозами джипы с мигалками. Из них вывалились… – следователь тщетно подыскивал определение. – Даже и не знаю, как их назвать. Одним словом, вывалились. Мне-то ничего не угрожало, но, честное слово, стало не по себе, когда они провожали своего босса в банк. А он словно и не замечал их, спокойно думая о своем, даже как-то рассеянно шагая к дверям банка. Понимаешь, о чем я хочу сказать?

– Понимаю, – отозвался Кавлис. И пояснил: – Это все видимость. Тебя они напугали, клиентам банка стало нехорошо. Но снайперу на крыше эта суета до лампочки.

– Да, здорово ты понял, – вздохнул Аксенов. – Я просто удивляюсь твоей сообразительности. Ты закончил разглядывать альбом?

– А что?

– Дай его мне, – потребовал следователь. Изображая нетерпение, он пощелкал пальцами.

– Одну минутку. Я нашел одну интересную фотографию.

– Знаешь, Коля, мне лавры триумфатора ни к чему, и ты всю свою жизнь от них отказывался. Но, честное слово, я бы первым хотел обратить внимание на одну интересную фотографию. Дай сюда альбом.

Кавлис вынул из него один снимок и передал альбом брату.

Аксенов даже не взглянул в него. Он сердито стал рыться в бумагах дела.

– Очень четкий снимок, – через какое-то время сообщил Николай. – На удостоверении Виктора отчетливо просматриваются три золотистые буквы. Ниже – то ли «Щит», то ли… Не разберу.

У Аксенова не получилось выйти из-за стола спокойно: опрокинув стул, он мгновенно оказался за спиной брата.

В тот день было очень жарко. Июль. Бетонные коробки домов раскалились до предела. Редкий случай, но корейский кондиционер в квартире Елены вышел из строя. Животворный микроклимат в ее комнате, который благоприятно влиял на организм, сменился духотой. Пришлось открыть балконную дверь. Квартира тотчас наполнилась уличными звуками, снизу донесся запах пыли и выхлопных газов. Такие запахи особенно остро ощущаются человеком в период болезни, ранней весной, когда организм подвержен авитаминозу. Человек с глубокого похмелья порой не различает других запахов, вся атмосфера кажется ему зараженной.

Они обедали вдвоем. Виктор снял легкую рубашку с коротким рукавом, повесив ее на спинку стула. На пол упала пачка сигарет и удостоверение. Он поднял их и положил на стол.