Александр Тамоников - Бандеровский схрон Страница 3

В июне сорок первого немцы ворвались на Западную Украину как ураган. Рычали танки, гремели орудия. Красные бежали, как от чумы, бросая все.

Карьеру при новых хозяевах Бабула начинал рядовым шуцманом – служащим украинской полиции. Гонялся за евреями во Львове, собственноручно их расстреливал. Выявлял неблагонадежных среди украинского населения, изгонял поляков из сел и городов. Стоял в оцеплении, когда натренированные специалисты из айнзатцгрупп и зондеркоманд сжигали села и целые городские кварталы, населенные евреями и поляками.

Потом он четыре месяца служил в батальоне германской вспомогательной полиции, был шарфюрером. Это целый унтер-фельдфебель. Вслед за этим Нестор поступил на службу в батальон «Нахтигаль», сформированный из националистов. Он участвовал в стычках с неугомонной Армией Крайовой, тотальном истреблении польского населения.

Весной сорок третьего немцы начали формировать из добровольцев украинского происхождения гренадерскую дивизию СС «Галичина». Только в первые дни на призывные пункты явились 80 тысяч человек! Отбирали молодых, здоровых, спортивных, и все равно оказалось много. Дивизию укомплектовали полностью, остальных запихивали во вспомогательные подразделения.

Но уже без Нестора Бабулы. Он понял, что нельзя делать ставку на немцев. Им служить – постоянно чувствовать себя человеком второго сорта. С конца сорок второго он снова в ОУН, в борьбе за украинскую идею. Нестор стал сотником.

Снова показалась Ганка. Она вынесла из дома таз помоев, продефилировала по двору, покачивая бедрами. Потом пошла обратно, демонстративно игнорируя Бабулу.

В закутке, пристроенном к казарме, запищала рация. Нестор насторожился. Через пару минут вышел ефрейтор Василь Зозуля, поправил кепку-мазепинку, сползающую на загривок, повертел головой и потащился к командиру, отдыхающему на завалинке.

Он небрежно козырнул, сунул листок серой бумаги.

– Сообщение из Злобина, пан поручик.

Бабула поморщился, лист не взял.

– Что хотят?

– Спрашивают, сколько у нас бойцов, каков моральный дух, как проходит зачистка от польского населения. Требуют активизировать борьбу с советскими и польскими партизанами. По их сведениям, в район со стороны Костополя идут до трех десятков ковпаковцев. Приказывают их уничтожить.

– Что? – вспылил Бабула. – Как я их должен уничтожать? Сколько нас?

– Вот они и спрашивают… – Зозуля потупился.

– Ладно, иди отсюда. – Бабула скорчил раздраженную мину. – Отстучи, что я проверяю посты, отчитаюсь позже.

Пока ему удавалось контролировать злобу, не выпускать ее за рамки.

Радист почувствовал настроение командира и умчался. Знал, что в гневе Бабула неподражаем.

Опять эти хреновы подпольщики со своими ценными указаниями! Можно подумать, не знают, что у Нестора из всей сотни осталось девятнадцать активных штыков! Он – двадцатый! Откуда возьмутся еще – от плесени?

Раньше были машины, теперь их нет. А на тачанках далеко не уедешь.

В середине июля устроили засаду на ковпаковцев, выходящих из Турьинского леса. По сведениям разведки, их было не больше двадцати. На опушке появился только десяток и успел вовремя залечь. Второй обошел отряд Бабулы и ударил с тыла из трофейных «MG-34»! Несколько минут поливали огнем, вдавливали в землю, потом снялись и ушли.

Пока приходили в себя, зализывали раны, москалей и след простыл. Двадцать два бойца полегли насмерть, трое были тяжело ранены. Их пришлось пристрелить, все равно не вылечить. Четверо в тот же вечер дезертировали, слабы оказались духом.

В начале июля столкнулись с поляками. Те ехали на грузовике, переодетые в форму саперов вермахта. Только родная речь их и выдала. Полтора часа шел бой. Хлопцы перестреляли половину ляхов, но и своих семерых потеряли, боевых, бывалых, опытных.

Поляки стараются не оставаться в долгу. Они поступают на службу к немцам в полицию, получают форму, оружие и мстят украинцам, выжигают дотла их селения, истребляют жителей. А уж как радуются, встречая подразделения УПА. Мимо не проходят, бьются до последнего.

Немцы задумчиво взирают, как поляки и украинцы уничтожают друг друга. Они не видят в этом ничего ужасного. Все равно эти земли надо освобождать для колонистов из Германии.

Из казармы донесся взрыв хохота. Все, довольно!

Нестор слез с завалинки, вышел на середину двора и заорал:

– Становись!

На объем легких он никогда не жаловался. Даже птицы слетели с веток!

Дважды повторять не требовалось. Народ повалил из казармы так, словно враг уже топтался у ворот. Бренчало оружие, бойцы на ходу поправляли головные уборы, подтягивали спадающие штаны. Не прошло и тридцати секунд, как все воинство стояло в одну шеренгу, вытянувшись во фрунт.

Пятнадцать небритых рыл. Трое на передовой заставе, еще один у разрушенного обрыва, откуда открывалась панорама прилегающей местности.

Хлопцы научились чувствовать состояние командира, стояли, не дыша. А он неприязненно поедал их глазами. Вроде все правильно, по ранжиру, помнят еще свои места. На правом фланге заместитель Сморчук, рядом дылда Адам Буткевич. Крайний слева – коротышка Фадей Горбаш, лупоглазый, плюгавый, весь какой-то шелушащийся, словно линять собрался.

Люди крепкие, обветренные, проверенные в бою, и не только. У каждого свой счет к врагам Украины.

Но на кого похожи, мать их за ногу! Кто в чем! В штанах из драной холстины, в ватных брюках, кирзовых сапогах, гражданских ботинках, громоздких армейских бутсах. Одни в немецких френчах с оторванными знаками различия, другие в советских гимнастерках под крестьянскими безрукавками, третьи в польских или венгерских френчах. На головах и того хлеще – грязные мазепинки с клинообразным передом и вырезанным из жести трезубцем в качестве кокарды, немецкие кепи с козырьками, красноармейские пилотки, польские конфедератки.

С вооружением тоже полная чехарда – советские «ППШ», пистолеты-пулеметы Судаева, германские «МР-40», разные винтовки. Рядом со здоровяком Богданом Клычко стоит крупнокалиберный пулемет Дегтярева – Шпагина. На поясах подсумки с обоймами и магазинами, немецкие патронташи, ножи в чехлах. Какое потрясающее разнообразие!

– Что, бойцы, вкусили запорожской вольницы? – процедил Бабула, исподлобья озирая остатки своего воинства. – С этого дня никакой анархии, зарубите на носу. Строгое выполнение распорядка дня, никаких карт и других азартных игр. Подъем и пробуждение – по расписанию. Прием пищи, физическая зарядка, занятия по рукопашному бою, разборка и чистка оружия. Дважды в день кросс по пересеченной местности, от лагеря до передового поста и обратно. Каждый день обязательная политинформация. Проводить ее будут пан хорунжий и я. Коваль, все понятно? Чего глазами хлопаешь?

Гаврила Коваль был хорош в бою, но не отличался смышленостью. Этому медленно соображающему мужику нужно было все повторять дважды. Он выпучил глаза, сглотнул.

– В течение получаса навести порядок в казарме и на прилегающей территории, – продолжал командир. – Всем постираться, а то подойти к вам невозможно, воняете. Приведите в порядок ваши физиономии, обезображенные судьбой. – Бабула криво усмехнулся. – Побриться, постричься. На кого похожи – смотреть стыдно, тьфу. Всем понятно? Разойдись! Все за работу, я проверю. Никакого спиртного!

– Пан поручик, разрешите вопрос? – подал голос молодой светловолосый Азар Жмелик, тоже бывший учитель, успевший послужить в полевой жандармерии и пристрелить собственную невесту, у которой обнаружилась по линии матери еврейская примесь. – На дело скоро пойдем?

– Ты про какое дело сейчас говоришь, Азар? – осведомился Бабула, уходя от прямого ответа. – Скоро уже, не волнуйся. Будет вам работа, всем хватит.

– Кстати, Нестор, насчет приема пищи, – проворчал заместитель Сморчук. – На складе все плохо, провиант кончается. Если так пойдет, скоро Яшкину живность жрать будем, а потом и его самого вместе с семейством.

Бабула скрипнул зубами и зашагал на другой край хутора, где в подвале под пустующим амбаром хранились запасы съестного. Вавила увязался за ним. Сотник спустился по скрипучей лестнице, поджал губы, оглядел помещение. Осталось полтора мешка муки, горка картошки за загородкой, несколько вилков гниющей капусты. С потолка свисал кусок вяленого мяса, завернутый в марлю.

Действительно мало. Для одного – нормально, но для двадцати вечно голодных ртов, которых нужно кормить трижды на дню, – катастрофа!

За спиной послышалось многозначительное покашливание.

– Послушай меня, Нестор. – Яков, прихрамывая, подошел к сотнику.

– Говори, – бросил Бабула.

– Ты же знаешь, я ездил четвертого дня в Бережаны. Повидаться надо было с вашим парнем из самообороны. На обратном пути на рынок заглянул, Ганка просила кое-что из посуды купить. Дальнего знакомого встретил. Это Влас Раковский с хутора Белого. Он харчей закупил полную телегу. Одной муки мешков семь, а еще картошку, соленья, соль с сахаром. Семья у него, конечно, большая, шесть ртов, но все равно много. Немцев он дюже не любит, но это ладно. Влас и вашего брата, Нестор, не любит. Неласково отзывался про УПА, прихвостнями фашистскими обзывал, бандитами с большой дороги, головорезами, которые только прикрываются идеей, а сами полные негодяи. Я, понятно, не стал ему говорить, кто у меня на хуторе живет, улыбался, кивал.