Черный подснежник - Сергей Иванович Зверев Страница 3

свое слово – танкисты не получили благодарности или награды за спасение пленных, но и избежали военного трибунала и штрафной роты за общий тяжелый проступок. Поэтому так было удивительно услышать, что не только комдив, но и политрук в курсе произошедшего. Хотя разговор в таком направлении генерал явно хотел прекратить, на бревне вдруг встрепенулся поникший офицер. Он повернулся к Котову и хриплым густым голосом с нотками отчаяния попросил:

– Товарищ комдив, ведь это дорога жизни! Город ждет. Что нам делать? Я своих опять подставлять под немецкие мины отказываюсь, у меня потери почти два десятка людей, машины сгорели, провиант к голодающим не доставили… Как мне-то действовать, товарищ командир? Мне что же, под немецкие пули бросаться? А толку, до города даже половины дороги полуторки не прошли. Весь обоз в «коридоре смерти» остался. Машины, шофера, продукты…

– Отставить, Прохорчук. – Тон у комдива вдруг стал суровым. – Мы тут все на войне, за любым углом смерть поджидает. А ты командир автомобильной роты, а не баба.

– Нету роты, нету! – Алексей даже в полумраке видел, как командира затрясло от нахлынувшей безысходности. Его трясло мелко, а пальцы перебирали широкий ремень. – Осталось два «ГАЗа», два! И один водитель!

Прохорчук вдруг с трудом поднялся, и танкисты поняли, что вместо одной ноги у него деревянный протез. Губы у инвалида вдруг скривились от той боли, что разрывала мужчину изнутри. Все замолчали, остановил свое движение по каморке политрук, комдив с досадой отдернул пальцы, обжегшись о почти сгоревшую самокрутку. Командир автороты же, испытывая чувство безысходности, воскликнул:

– Как же так, а? Ведь три года в любую погоду. И ремонт сами, сутками за баранками. Все везли, раненых, боеприпасы, связь. Неужели немцы сильнее нас? Неужели нет никакого спасения, ведь отвоевали дорогу к городу, сняли блокаду?! И что же получается, обман это?! Где же правда? Ребята! – Он вдруг повернулся к танкистам: – Вы же на фронте на передовой, что же в таких случаях делаете, а?! Ведь перекрыли нам фрицы дорогу, косят каждый день пулями машины для блокадников, мертвыми дорога выстлана. Я-то сам не вояка больше, но за своих ребят готов хоть с голыми руками на фашиста идти! Они же специально на колонну напали, знали, что у нас в кузовах продукты для Ленинграда. Знали!

Он был такой потерянный и беспомощный, что лейтенанта окатило волной стыда, будто это он отказал сейчас ротному командиру в помощи.

– Так, пойдем-ка на воздух, а то тут от дыма голова раскалывается. – Политрук вдруг подхватил инвалида под локоть и потащил к выходу.

Тот даже не пытался сопротивляться, лишь с немым вопросом в глазах дальше обводил взглядом остальных – мол, как же так, ребята, неужели никто не может помочь? И Соколов не выдержал, задал вопрос вышестоящему начальнику, нарушая устав:

– Товарищ генерал, что случилось? – Знал, что нарушает субординацию, лезет туда, куда не просят, но до сих пор внутри горел стыд от растерянного и беспомощного выкрика командира автороты.

Котов одарив его коротким недовольным взглядом, все-таки ответил:

– Немцы устроили засаду и в коридоре вдоль Ладожского озера обстреляли из минометов продуктовый обоз, ехавший в Ленинград. И это уже третье нападение с момента прорыва блокады.

Алексей еле сдержался от восклицания, внутри так все и передернуло от злости. Мало страдали мирные жители, сотни дней умирая от голода, так теперь фашисты исподтишка громят технические службы, расстреливают батальон материального обеспечения. Ведь это ничего не дает им в рамках сражений двух армий, просто очередной подлый поступок, удар в спину еле живого человека – проявление жуткой звериной натуры гитлеровцев.

– Необходимо отправлять продуктовые колонны под прикрытием бронированной техники, чтобы защитить их от германской артиллерии и огневых взводов!

От его несдержанного замечания генерал сверкнул колючим взглядом:

– Вот спасибо, лейтенант, без тебя не разобрался бы. Только еще штаб запросил опытных танкистов двадцать человек личного состава для обучения броневойск маневрам в условиях эшелонирования. Задача стоит – в кратчайшие сроки подготовить в районе Мги операцию. Прежде всего танковый батальон выставлен на «невский пятачок», чтобы сдерживать попытки вермахта вернуть себе мосты и автомагистраль. И личный состав недоукомплектован почти на пятьдесят процентов. Тоже расскажешь, как сто танкистов в триста превратить? Сразу тебя в Ставку отправим армией командовать, с такими-то способностями.

Смущенный его резким тоном и едким замечанием, лейтенант молчал, опустив голову. За спиной затихли члены экипажа командирской «семерки». Соколов, еле сдерживая досаду, выдавил:

– Разрешите идти, товарищ генерал?

Только генерал Котов уже остыл после своего приступа раздражения, теперь ему было совестно, что сорвался на подчиненных, позволил себе резкие слова. Не виноват молодой лейтенант, что Ленинградский фронт задыхается от дефицита личного состава. Ставка требует наступать, требует новых побед и успешных атак, а командующий дивизией не знает, как прикрыть все щели на освобожденной территории Ленобласти, куда обратно лезет противник.

– Нет, лейтенант, от тебя требуется участие. Выделяй из своего экипажа одного человека, чтобы отправить в учебный лагерь. Самого опытного. А сам с ротой временно поступишь под командование капитана Прохорчука. С ним пойдете в один рейс для сопровождения машин отдельной роты матобеспечения в город Ленинград по дороге вдоль Ладожского. Туда и обратно, потом так же в учебный лагерь отправитесь. Выполняйте приказ!

– Есть! – коротко отозвался Алексей и, резко отдав честь, шагнул за расхлябанную дощатую дверь.

Промолчал, хоть и саднило внутри от обиды. Просто он помнил, что именно комдив Котов закрыл глаза на нарушение танкистами его приказа и помог им избежать трибунала. Да и имел право генерал на такой резкий тон, в армии с дисциплиной и субординацией строго – приказ выполняют без пререканий. Тем более когда лейтенант делает замечание генералу – совсем неслыханная дерзость. Ему, Соколову, казалось, что сейчас важнее всего сдерживать нападения немцев на «невском пятачке». Но если приказал комдив отправиться в сопровождение автоколонны, то так тому и быть. Осталось лишь выделить самого опытного танкиста из экипажа «тэшки» для отправки на учебный полигон. Здесь у Алексея сомнений не было – конечно, старшина Логунов, у которого опыт финской войны и три года сражений против гитлеровских войск. Василий не только меткий башнер танка Т-34, но и по-отечески ласково и понятно сможет объяснить танковую науку молодым бойцам, рассказать о том, как действует каждый узел в советской бронированной машине. Поэтому, не дойдя до капитана с политруком, что теперь дымили вдвоем возле шаткой заваленной оградки старой церквушки, Соколов повернулся к могучему сибиряку:

– Василий Иванович, вы самая лучшая кандидатура для отправки на учебный полигон. Будете передавать опыт молодым танкистам, заодно и подберете мне состав для роты, чтобы наконец обученный и в полном комплекте экипаж был у нас в каждом отделении.

– Хорошо, товарищ лейтенант. Мы пойдем тогда с Николаем, – кивнул старшина. – Поможет мне вещи собрать.

На самом деле и собирать было особо нечего, много ли хранится в солдатском вещмешке: сменный тельник, портянки, обмылок, трофейная бритва, сухпаек из чая, консервов и сухарей, ложка да котелок; и самое важное на войне – письма от любимой женщины, Любушки Бочкиной. Коротенькие, на осьмушке бумаги, они грели сердце старшины, напоминая о том, что его всегда ждут и беспокоятся о нем. Как он сейчас опять беспокоился за пасынка и его самостоятельную операцию. Колька, кажется, и сам осознал что-то важное после яростной порки ремнем. Парень вдруг замедлил шаг:

– Дядя Вася, обещаю, что не буду на рожон лезть. Мамой клянусь.

Логунов стремительно и коротко обнял Кольку, хлопнул ручищами по плотной мускулистой спине – вон как возмужал, налился силой мальчишка. Уже и не парнишка, который пришел служить в танковое отделение под началом старшины Логунова, а опытный вояка.

– Ты уж извини, если сгоряча я приложил жарко. Это от заботы все, матери твоей обещал, что живой ты с войны вернешься, Николай. Да и мне на твоей свадьбе погулять охота, хоть своих не дал бог детей, только ведь ты мне как сын родной. Внуков хочу увидеть, понянчиться.

– Батя, я вернусь, обязательно вернусь, – горячо пообещал Николай.

Логунов выпустил его из объятий, отвернулся смущенный, скрывая, как блестят глаза от слезной влаги, и зашагал дальше, будто не было этой минуты тепла между ними. Снова они командир и подчиненный, башнер и заряжающий одного танкового отделения.

В это время командир батальона обеспечения, одноногий Макар Прохорчук, так же горячо жал руку лейтенанту Соколову:

– Да не передать словами, товарищ танкист, как я рад, что вы с нами пойдете. Немец ведь лютует, раньше через