Сергей Дышев - До встречи в раю Страница 30

В свои шестьдесят лет Кара-Огай чувствовал себя как никогда сильным и уверенным. А к нытью «русской любовницы» относился примерно как к назойливому писку комара. Его возраст имел прекрасные преимущества: он знал, как обращаться со слабым полом. «Люське этого не понять. Ей хочется разъезжать по городу в белой красавице-машине. Чего ездить, куда? На посмешище всему народу? Вон, скажут, любовница старого дурака Огая покатила… В столице ей тоже делать нечего. Подруг пусть сюда приглашает. Пусти ее в Россию, к маме, дочку хочет увидеть. Уедет, а там… Мало ли что там может случиться! Скажет ей старая дура: сиди, не езжай никуда, мы тебе тут мужика найдем, зачем тебе азиат? Ведь так и скажет, старуха чертова… Надо денег ей переслать, пусть лопнет от радости!.. Эти женщины, как куры: один глаз в одну сторону смотрит, второй — в другую, а общую картину ни черта перед собой не видят…»

Кара-Огай ехал не просто на встречу, а на праздник, который он приказал устроить по поводу полного освобождения города от фундаменталистов. Сегодня вечером в пригородном колхозе, которому уже присвоили его, Кара-Огая, имя, соберутся все командиры и самые лучшие боевики. Дома он оставил младшего брата, хотя тот очень просил взять его с собой. «Пусть присматривает за цветочком. Еще надо заслужить свое место среди героев».

А перед воротами поставил зэка Сирегу. Надежный парень, свой, уже успел отличиться. Ему и трофей в награду распределили — почти новые «Жигули», «шестерку». Лидер решил приблизить его. К людям, имевшим тюремное прошлое, у него было неровное отношение.

Они поехали к зданию клуба, на котором еще сохранились коммунистические лозунги, обогнули памятник Ленину, остановились у входа. Человек десять вышли встречать его. Лидер грузно уселся, все разговоры стихли.

— Ну что, ты — хозяин, — Кара-Огай сделал жест рукой в сторону Джеги, — ты и начинай!

Все одобрительно загудели. Джеги вскочил, несколько смущенный оказанной ему честью.

Потом все было именно так, как и представлял себе Лидер: долгие речи, аплодисменты, тосты, восславление его, Кара-Огая, полководческого, политического таланта, щедрого сердца, открытой души, зоркого глаза и твердой руки.

Вдруг у него защемило сердце, он вышел на улицу: со стороны города донесся едва различимый отзвук взрыва, будто дальняя гроза за горизонтом. Но никакой грозы, конечно, быть не могло. «Пацаны, что ли, хулиганят с гранатами? — подумал Кара-Огай. Слишком много оружия бродит по рукам. Раздать легко, отобрать трудно…»

«Поеду домой», — неожиданно решил Кара-Огай.

При подъезде к городу он увидел зарево, отблески которого окрашивали редкие тучки на небе. Кара-Огая поразила эта картина, хотя в последнее время немало повидал он страшных пожарищ. «Беда», — понял он, буквально нутром ощутив холодный ужас.

В той стороне был его дом.

— Гони! — крикнул он водителю, и тот молча, ничего не спрашивая, выжал педаль до отказа.

Не дожидаясь, пока машина остановится, он выскочил, безотчетным движением вытащил из кобуры пистолет. Ворота были распахнуты, в пламени метались человеческие тени… Не помня себя, Кара-Огай бросился к дому — огненному сгустку, в который превратилось его жилище. Он не ощутил жара, почувствовал только, как затрещали волосы на бороде. Кто-то оттащил его.

— Где Люся? Люся! Где она, кто знает, скажите!

Он хватал за грудки людей, которые суетились с ведрами. Но никто не отвечал. Кара-Огай тряс пистолетом, ходил вокруг дома и стонал, как умирающий, никому не нужный вожак стаи…

— Где пожарные машины? — кричал он осевшим чужим голосом, забыв, что их давно сожгли на городской демонстрации, когда на колонну его сторонников пустили мощные струи из водометов.

Сколько они тушили — никто уже не скажет. Время останавливается, когда начинают ход стрелки человеческого горя. Дымный воздух стал рассеиваться вместе с забрезжившим рассветом. На том месте, где у них была зимняя кухня, почерневший Кара-Огай и обнаружил свою страшную находку. Обугленное тельце, на остатках пальцев едва различимы три кольца с тремя разными камнями — алмазом, изумрудом и рубином, которые он ей подарил.

— Уходите, уходите все, — не поворачиваясь, глухо сказал он людям, которые стояли за его спиной.

Они безмолвно подчинились. И тут Лидер некстати подумал, что, если б не выехал на «Мерседесе», и он бы сгорел. Кара-Огай еще раз пристально посмотрел на то, что осталось от Люси, вздохнул, обошел вокруг дома. «За что такие испытания?» — горько подумал он, в одночасье вспомнив и голодное детство, и лагеря, и жестокие драки, и тупую, бессмысленную работу в чайхане…

— Брат, прости, я не виноват!

Кара-Огай потемнел лицом.

— Пошел прочь, негодяй! Ты мне не брат! Как ты допустил, что эти скоты подложили в моем доме бомбу? Почему ты не умер?

— Я немного только ушел… — Казик опустил голову. — Но недолго! А вот он оставался. Ты у него спроси!

Сирега бухнулся в ноги Кара-Огаю.

— Не виноват я, Кара-Огай! Клянусь матерью! Никуда не уходил, здесь стоял! А потом как рванет! Я ворота открыл, а там что-то страшное! Не подойти… Я кричать стал, людей звать, боевики из штаба приехали, тушить стали… А потом вы приехали…

— Ты врешь, шакал! — Кара-Огай с силой пнул Сирегу ногой, тот упал в грязь. — Ты бросил ее! Ты сам взорвал вместе с фундаменталами…

— Я клянусь! — Сирега вскочил.

— На том свете поклянешься. — Кара-Огай вытащил пистолет, взвел курок.

Сирега стоял, не шелохнувшись, за его спиной висел автомат, но он даже не сделал попытки его снять.

— Бросай оружие! — приказал Лидер.

Сирега подчинился, продолжая стылым взглядом смотреть на дуло пистолета. Автомат шлепнулся в пыль.

Но в последнее мгновение Кара-Огай одумался: «Ведь скажут, что за любовницу убил».

— Потом с тобой разберемся. Судить будем. — Он повернулся к Казику: — Отведи его в штаб. Пусть закроют в подвале.

Казик охотно подчинился, подобрал автомат Сиреги, бодро рявкнул:

— Давай, пошел!

А в это время Люська, живее всех живых, валялась на диване у лучшей своей подруги Зойки и слушала радиоприемник. Телевизор у хозяйки давно сломался, чинить было негде, но для воскресшей мадам Шрамм дежурные мелодии эфира звучали самым лучшим гимном свободы, торжества и восторга. Она упивалась сладким чувством победы над мужчинами — ее утомителями и поработителями. О жалкий Иосиф со своей теорией извечной сексуальной неудовлетворенности масс, несчастный «копошилка», ни на что не способный. Липкий пачкун! Она расхохоталась, вспомнив, как застала супруга с так называемой любовницей. Боже, как он перепугался! А ведь на что-то еще надеялся!

Люся вскочила, стала ходить по комнате. На ней осталось то же платье, в котором она выбежала из дома. «Наверное, дедушка переживает, — подумала она. — Старикашка, который возомнил себя Зевсом… А я, хитрая Даная, сбежала…»

Вернулась Зойка, принесла пакет с фруктами, купленными на базаре. Шампанского не достала, вино кончилось, осталась одна водка. Она не поскупилась, взяла сразу три бутылки. Люся скривилась, но делать было нечего.

— Ну рассказывай! — нетерпеливо произнесла хозяйка. Глазки ее горели от нетерпения. — Весь город о тебе говорит…

— Без тебя знаю! — хвастливо бросила Люся, хотя почувствовала, как начали дрожать поджилки. — Давай мы с тобой, подружечка, сначала выпьем! Тебе, лучшей подруге, все без утайки скажу… Жизнь — сказка! Почти каждый день золото, кулончики приносил, чулочки, парфюмерию французскую — я в жизни такую не видела… Но — сиди во дворе. И ни шагу. Иоська ангелом показался после этого сатрапа. Однако не возвращаться же… Решила я сбежать от такой веселой жизни. Но как? Этот баран Казик целый день меня пасет, как овцу блудную. Один раз за ворота выскочила — дальше угла не дошла… И тут вот случилось — праздник у них. Чего-то освободили, кого-то победили… Только Огай уехал, приходит этот тип. «Слушай, сестра, я чуть-чуть уеду, ладно? А ты одна посиди!» Ставит передо мной детский горшочек и говорит: «Вот, возьми, если захочешь а-а». И представляешь, закрывает дверь на ключ. Но я стучаться не стала. Черт с ним, подумала. У меня все равно свой ключ был. О нем никто не знал… Уехал он, и тут я решилась: надо убегать, сейчас или никогда. И «красного петуха» им пустить, чтоб в суматохе про меня забыли. Выхожу как есть, парень-охранник во дворе, по виду — русский, спрашивает: «Далеко ли собрались? Я за вас головой отвечаю…» Ну и всякое такое. А я ему, как последняя скромница, говорю: скучно мне, одиноко. Приглашаю в дом, чаю попить. Он ни в какую: нехорошо да неудобно. Потом все же согласился: «Ладно, Казик через два часа обещал приехать, а хозяин еще позже…» Беру его за руку, как школьника, он даже упрел от неожиданности, и веду не в комнаты, а в маленький чуланчик, там старые овчины хранились. Толкаю вперед, закрываю дверь, он ни черта не понимает. А я к нему на грудь. Ну тут он сообразил, что к чему, стянул с меня все, что на мне было… И — сама понимаешь… Ух, и жеребец… Из тюрьмы его освободили — голодный, можешь себе представить…