Сергей Дышев - До встречи в раю Страница 31

— Ну ты даешь, Люська! — покачала головой Зоя.

— Приходится давать…

— А дальше что? Рассказывай!

— А дальше я уже знала, что делать. Сережка этот, дружок, так ошалел от меня, ну, думаю, теперь крутить надо, пока горячий. Обнимаю, целую его, говорю, ты единственный, кто может меня из тюрьмы вызволить. Украли, похитили меня, и всякое такое, старик жестоко избивает, слезу пустила… Он перепугался: «Как я могу помочь?» А я уже поняла, как черт надоумил… Побежала в дом, схватила мешок и фонарь. Садись, говорю, в свою машину и езжай в психушку, там куча трупов обгоревших, пожар был, сам знаешь. Найди такой, чтоб на меня похожий был, и вот мешок тебе. А он мне: «Как на тебя похожий?!» Обалдел. Еле объяснила. Взял фонарь, мешок… «А если они вернутся?» Скажу, говорю ему, что за шампанским послала — победу праздновать. Поехал… Хожу по кругу, как тигрица. Уже все приготовила: спички, деньги его вытащила из тайника, доллары. Не заработала, что ли, за все время? Наконец, подъезжает. В багажнике, говорит, твое «жаркое»! А самого чуть не выворачивает. Бери, говорю ему, и неси за мной. В зимней кухоньке вытащил из мешка, я свет включила, посмотрела… Уже не страшно было. Нормально, говорю. Дала ему кастрюлю, чтоб бензина слил. Если б кто тогда приехал, значит, не судьба была бы мне… Вылила на пол бензин, сама подняла эту гадость и прислонила к стенке… Баллоны у него там стояли с газом. Включила на полную мощность, бросила спичку на пол, бензин вспыхнул, дверь закрыла на ключ — и бежать. Чувствую, ноги — как не свои, а впереди — фары. Еле успела в канаву прыгнуть: Казик возвращался. А тут как рванет — и у меня внутри как будто что-то отрезало. Не у меня, а сама я как бы оторвалась от прежней жизни. Все — и идти некуда. Вот так, Зоенька, к тебе и пришла… Ты уж не гони меня, ладно?

— Ух, хитрая же ты! — Зойка качнулась, неверным движением схватила бутылку, плеснула сначала себе, потом подруге. — А ты меня не убьешь?

— Сдурела, что ли? — Люся дернула уголками рта. — С чего бы?

— За квартиру. Или чтоб не разболтала…

Люся обняла захмелевшую подругу и поцеловала.

— Давай еще, Люська, за свободу. Или за поминки… Чего-то только я одна все пью и пью…

«Пусть напьется и заснет», — подумала Люся и сделала вид, что выпила.

Когда подруга задремала, она взяла оставшиеся две бутылки, отнесла их на кухню, хотела вылить, но передумала и спрятала в шкафу за грудой пустых стеклянных банок. «Пригодятся еще…» Потом она проверила, надежно ли закрыта входная дверь, снова вернулась на кухню, выбрала нож покрепче и, заметив под плитой топор, взяла и его…

На ночь Юрка-сирота устроился в сарае, в одном из гробов, которые директор завез для умерших больных. Он предавался мечтаниям о счастливой жизни. В детском доме много ходило разных историй о бывших воспитанниках, которые сумели стать богатыми, знаменитыми или просто крутыми. А один воспитатель им все время говорил: «Вам всем крупно повезло. У вас никого нет, ни мамочки, ни папочки, как у ваших сверстников. Зато у вас есть жизненная энергия: вы, как голодные волки, более агрессивны, целеустремленны, настойчивы. И вы будете бороться за свой кусок жестоко, беспощадно и неутомимо…» Этот воспитатель был горьким пьяницей, неудачником, все дети любили его и в душе жалели… И Юрка, как никогда голодный и целеустремленный, лежа в гробу, вдруг почувствовал, как его переполняет жизненная энергия. Он понял, что никогда не найдет счастья в сумасшедшем доме — там, где поселилась печаль, его быть не может. И как только нормализуется жизнь — он уйдет. Возьмет котомку и пойдет шагать по просторам — туда, где нет войны. Потом он снова мысленно возвращался к Маше, смотрел вверх, видя в кромешной тьме ее улыбающиеся грустные глаза… «Как быстро и нелепо может оборваться человеческая жизнь…» — печально думал он. Вдруг ему почудился не то шорох, не то скрип. Он прислушался, пытаясь понять природу звука, несомненно, рожденного среди штабелей гробов. Дверь была закрыта и приперта доской, зайти никто не мог. Юрка тихо приподнялся, нащупав свой нож. Снова откуда-то сверху раздался тихий шорох, будто что-то настойчиво сдвигали.

— Кто здесь? — испуганно прошептал он, поспешно вытащил спички, зажег огонь.

В неверном свете, среди пыльных слоев паутины, Юрка увидел, как медленно сдвигалась крышка самого верхнего гроба. Он помертвел от ужаса, и крик, рванувшийся из глубин его обомлевшей души, прозвучал как жалкий хрип.

— А! А-а! Ай!..

Из гроба на него в упор глянули безумные горящие глаза, и тут же крышка с грохотом захлопнулась, а из-под нее раздался приглушенный визг:

— У-у-ю-юй!..

— Кто ты? — успел крикнуть Юрка, прежде чем догорела спичка.

Ответ прозвучал загробно и, как показалось ему, жалобно:

— Я — Петя!

— Какой к черту Петя? — выкрикнул Юрка, чувствуя, как постепенно из области пяток всплывает его сердце.

Он снова зажег спичку. Откуда-то снизу потянуло могильным ветерком. Отражение огонька заплясало на лакированной крышке. Из-под нее глядело черное лицо, на фоне которого мертвенно белели зубы.

— Ты что там делаешь? — уже резче спросил «мертвеца» Юра.

— Живу… — ответила голова, по-прежнему глядя выпученными глазами.

И тут Юрка стал потихоньку «врубаться».

— А ну вылазь оттуда!

— Не вылезу!

— Ну как хочешь. У меня тут гвоздики и молоточек есть… Крышечку приколотим, и сиди себе там на здоровье.

Юрка решительно вылез из гроба, сделал вид, что ищет молоток. Нервы у соседа не выдержали. Он с грохотом сбросил вниз крышку, осторожно слез со штабеля из гробов. Перед Юрой предстал известный поджигатель по кличке Пиросмани. Лицо его закоптилось до неузнаваемости. После грандиозного поджога он, как и водится среди пироманьяков, испытывал сложное чувство восторга и одновременно раскаяния. Впрочем, второе было достаточно напускным.

— Я виноват! — воскликнул Пиросмани и ударил себя по щеке. Потом он принял позу наказанного ребенка и выдавил: — Мне не хотелось это делать, но я не смог удержаться.

Юра убрал доску, открыл дверь, крепко ухватил больного за ухо, вывел во двор. В предутренних сумерках дом казался внезапно умершим гигантом.

— Во время пожара погибла Маша. Она сгорела… — дрожащим от ярости голосом заговорил Юра. — Если бы ты не числился официально придурком, я тебя тут же убил бы вот этим ножом.

Он вытащил свое оружие и помахал им перед носом оторопевшего Пиросмани. Поджигатель вырвался, отскочил на несколько шагов, закричал с такой силой, что проснулись, взлетели и шумно загалдели вороны, которые успели облюбовать себе клинику.

— Это все Автандил, Автандил! Он мне бензин принес, сказал: зажги, ведь это будет так здорово! Я не виноват…

И эхо, которое, как и вороны, тоже поселилось в здании, ответило: «Виноват… виноват…» Заслышав отзвуки своего голоса, Пиросмани ощерился гримасой и бросился наутек. Несколько раз он оглядывался, боясь, что Юра бросится его догонять…

Костя сновал по стадиону, перескакивая от одного клиента к другому. Похож он был одновременно на воробья и на доктора Айболита, которого нелегкая занесла к больным мартышкам. Если б Синицын очутился в безлюдной Антарктиде, то и там нашел бы себе занятие: к примеру, лечил пингвинов… Костя осматривал несчастных безумцев, записывая в блокнот фамилии и все их болячки. За этим занятием его и застал Юра. Они поздоровались как давние друзья и коллеги. Юра поведал свою печаль и встретил такое искреннее сочувствие, какое редко встречал в жизни.

— Держись, мой друг, и рассчитывай всегда на меня. Мы с тобой в этой жизни одинаково несчастны. Нам остается одно: делать что-то для тех, кто еще более несчастен, чем мы… Не пропадай только, пожалуйста. Я тебя поселю в санчасти. А вечером приходи, мне надо с тобой поговорить… Ладно?

Юрка горестно кивнул.

Тут он увидел Цуладзе, потащил его в сторону.

— Зачем вы подбивали Пиросмани поджечь больницу?

Автандил расхохотался:

— Я? Какая чепуха!

— Но вы же сами передали ему канистру с бензином!

— Я? — продолжал удивляться Цуладзе. — Ну, это уже слишком. Я подам на него в суд за клевету…

— Вы, Цуладзе, не просто идиот, — тихо сказал Юра. — Вы подонок. Из-за вас погибла Маша. И я вам это никогда не прощу.

Цуладзе принял надменный вид и громко, чтобы все слышали, произнес:

— Господин санитар! Да будет вам известно, что, пока вы отсутствовали без уважительных причин, стоял вопрос о снятии вас с должности. И мне, как директору, еле удалось уговорить трудовой коллектив ограничиться служебным несоответствием, что я вам сейчас и объявляю!

Юра изумленно покачал головой.

— Ах, ты уже и директор! Аделаиды Оскаровны на тебя нет… Получил бы сейчас апоморфину в одно место…

— Нет-нет, он правда директор, — зашелестели больные.