Наталья Троицкая - Сиверсия Страница 30

Хабаров иронично хмыкнул.

– Мы и делаем трюки. Я и вот эти ребята. Мы все – бывшие спортсмены, плюс техническое образование. Ладно, об этом потом. Сейчас разгоняемся, переворачиваемся по продольной оси пару раз и едем дальше. Если повезет…Понял?

– Понял, – на всякий случай соврал Хабаров.

– Чудненько! Ну, что, на боевое крещеньице?

Все произошло так быстро, что Хабаров даже не успел понять, как так получилось, что земля и небо завертелись волчком, а потом встали на свое прежнее место.

Остановив машину Малышев крикнул Скворцову:

– Олег! Сядь вместо Хабарова. Саня, ты должен теперь со стороны оценить красоту профессии.

Когда Хабаров увидел летящую вверх колесами в очередном дубле машину, у него похолодело все внутри.

– Во каскадеры дают! Чокнутые! Жить надоело. Горбатятся за копейки, идиоты! – сказал кто-то за спиной Хабарова.

Хабаров обернулся, будто его ударили, и увидел очкарика, пританцовывающего под звуки плеера.

– Не-е, я реально не всосу, зачем им это надо?

Вечером они приехали на старый, заброшенный стадион на окраине города.

– Наши владения! – объявил Малышев. – Здесь со временем сделаем базу – место, удобное для тренировок.

«Владениями» оказалось футбольное поле с несколькими рядами искореженных скамеек по краям и небольшой ангар, где в беспорядке было свалено нехитрое имущество.

– Все это: землю, ангар, мы, наконец, выкупили. Теперь заработаем денег, построим гаражи, а то машины у нас по домам растащены. Конюшни построим. Сейчас ипподром с нас три шкуры дерет за аренду. Автопарк обновим. Тир отстроим. Спортзал. Чтобы это действительно была наша тренировочная база. Лежбище! Планов громадьё, да?

Хабаров усмехнулся, оглядел унылый интерьер ангара. Здесь пахло машинным маслом, сыростью и возможностью начать все с начала.

– У меня идейка одна имеется. Закачаешься! Я хочу то, что мы делаем, сделать профессией. Причем престижной профессией, за которую хорошо платили бы! Хочу своеобразный профсоюз организовать. Мы же сейчас полностью бесправны. Такой профессии, как каскадер, официально вообще не существует. Получаем, как рабочие за погрузку реквизита. Этот профсоюз или ассоциация, как хочешь назови, будет защищать нас, как броня. Будет заработок, страховка, пенсия. Еще я школу свою хочу открыть! Школу каскадеров. Как тебе?! – Малышев испытующе смотрел на Хабарова. – Ты будешь со мной, Саня. Мы вместе это сделаем! В этом я не сомневаюсь!

Большую часть из намеченного Генке осуществить не пришлось, но он, Хабаров, сделал это, хотя, конечно, далеко не все.

«Генка, дружище, мне так не хватает тебя…»

Хабаров смотрел на него, улыбающегося с фотографии, и чувствовал, как ком подкатывает к горлу и предательски щиплет глаза.

Часто, в самом начале, когда было особенно туго, он, растерявший родных, не успевший приобрести друзей, приходил сюда. Друг был рядом. Это помогало. Но, как и сейчас, тяжело было оставаться бесстрастным, глядя в эти умные, усталые глаза на черно-белой, уже начавшей выцветать фотографии. Ведь, по сути, Генке он был обязан всем тем, что имел.

Это сейчас у него было имя. Это сейчас, чтобы заполучить его ребят, в очередь выстраивались даже маститые режиссеры. Это сейчас у его фирмы были контракты с зарубежными кинокомпаниями. Это сейчас он имел роскошную возможность выбирать, что престижнее, выгоднее, интереснее. Тогда было все иначе. Все планы разбивались о непробиваемую стену нищеты, об ироничное недоумение тех, от которых хотя бы что-то зависело.

Как-то утром, приехав на базу, вернее, на старый стадион, которому еще предстояло их базой стать, он увидел сожженную машину Володи Орлова у ангара, взломанные, вернее вдавленные, искореженные от удара машиной ворота ангара, и полуживых, жестоко избитых Орлова и Женю Лаврикова.

– Все! Хана нашему предприятию! – прохрипел Лавриков, тщетно пытаясь подняться. – Сказали, если завтра не заплатим, сожгут здесь все. Работать не дадут.

Хабаров осмотрел лежавшего без сознания Орлова. На его голове было несколько кровоточащих ушибленных ран.

– Убьют нас, Саня, к чертовой матери! Они как звери! Пришли с арматурой, с цепями. Слушать ничего не хотели. Девять их было. Мы, конечно, как могли… Сам понимаешь… Володька уже лежит, а они его… Они его… – Лавриков запнулся, сжал окровавленными пальцами веки.

– Лежи. Я скорую вызову.

Хабаров пошел искать телефон.

Что он мог? Лихие девяностые… От бессилия закипало все внутри.

Он предвидел такой поворот событий. Сначала, как законопослушный гражданин, попробовал искать защиты у милиции, но ему вежливо объяснили, что частный бизнес связан с риском, что «если наедут», милости просим. А профилактика… Это же не семейные ссоры. Тут профилактикой заниматься трудно. Тем же вечером у подъезда дома Хабарова остановили двое спортивных хмурых парней и просто сказали: «Еще раз к ментам сунешься, будешь в раю трюки делать!» Оказалось, что «пацаны», предлагавшие ему уплатить за возможность спокойно работать, неплохо информированы. Когда он это понял, стал искать тех, кто мог бы «одним словом» решить его проблемы. Но связей в криминальных кругах или «знакомых их знакомых» у Хабарова не было, и выйти на что-то стоящее никак не удавалось.

Казалось, был лишь один выход – платить. Но на гонорары от работы на двенадцати последних картинах они только что приобрели стройматериалы и дали предоплату СМУ-34, выполнившему работы почти на три четверти. Хабаров продал квартиру родителей на Арбате и деньги тоже ушли в дело. Еще залезли в долги. Ребята и он сам почти полгода по большому счету не получали ни копейки. Так что взять денег было негде. Такую сумму, которую требовали до вечера, они вряд ли смогли бы собрать за год. Ситуация ничего хорошего не сулила. Это был конец их планам, мечтам, конец тому, чем они хотели заниматься в этой жизни.

Оставив в больнице ребят, Хабаров сел за руль, запустил мотор и, рванув с места, выжимая из машины все, что возможно и невозможно тоже, погнал прочь, проскакивая на красный свет светофоров, опасно лавируя в потоках машин. Тогда еще не было пробок, и он довольно быстро вырвался за город. Он мчал по шоссе, ни о чем не думая, ничего не планируя, испытывая отвратное чувство младенческой беспомощности и пустоту в душе. Постепенно эти чувства снова задавила, скрутила злоба. Он резко затормозил, бросил машину на обочине и ушел в лес.

Тогда была тихая теплая осень. Он шел по осеннему пестрому лесу. Сквозь еще пышную листву, наполненную чистым янтарным светом, пробивались ласковые солнечные лучи. Слабый ветер шалил в ветках берез и кленов, нескромно срывал с деревьев золотые листья. Подхваченные внезапным, едва ощутимым дуновением, они кружились в медленном фокстроте, невесомые и изящные. Листопад придавал лесу ни с чем не сравнимое очарование.

Не думая куда, он брел по осенней мягкой тропинке. Неожиданно лес кончился, и Хабаров вышел на берег реки. После затяжных сентябрьских дождей река вышла из берегов, разлилась по заливным лугам. Неделя теплых погожих дней высушила землю, но не успела справиться с так и не вошедшей в берега рекой.

Хабаров сел на пригорке у самой воды и стал отрешенно смотреть на темную воду. Изредка по воде яркими желтыми пятнами проплывали увлеченные потоком листья, и тогда Хабаров провожал их долгим грустным взглядом.

Вдруг он заметил, что по ухабистой проселочной дороге к реке пробирается черный джип. Машина остановилась метрах в ста от Хабарова. До его слуха донеслись бодрая жизнеутверждающая мелодия и женский смех. Из джипа вышла женщина. Появившийся следом мужчина подхватил ее на руки, закружил, и они оба упали на траву, где на какое-то время замерли, очевидно, в поцелуе. Потом он помог ей подняться и, покопавшись в багажнике, они расстелили на траве плед, поставили рядом корзины со съестным.

«Надо уходить, – недовольно подумал Хабаров. – Мне только интимных сцен не хватало…»

Его внимание привлек шум моторов, доносившийся из перелеска со стороны шоссе. Шум нарастал, приближаясь.

– Паломничество какое-то…

На берегу показались красные «Жигули» и белая «Нива». Машины притормозили рядом с джипом. Из «Жигулей» вышел водитель и с матом, бурно жестикулируя, подбежал к уединившейся парочке. Увидев его, женщина спряталась за сидевшего рядом спутника. Тем временем из машин вышли еще шестеро. Дальше все развивалось быстро и по обычному сценарию: водитель «Жигулей» ударил по лицу женщину, ее спутник вступился за нее, оба сцепились, потом их растащили, потом все семеро кинулись на одного.

Не думая, кто прав, кто виноват, но желая помочь бедняге, Хабаров в несколько секунд оказался рядом. Кого-то он просто оттащил и швырнул в воду, кого-то сбил одним четким молниеносным ударом, остальные бросились к машинам и вооружились кто отверткой, кто баллонным ключом, кто монтировкой.

Хозяин джипа со стоном приподнялся, глянул на дерущегося Хабарова, попытался встать, но не смог. Морщась от боли, он пополз к джипу.