Сергей Зверев - Тайное становится явным Страница 33

Кто-то засмеялся.

– Олеся, твоя очередь, – сказал Брянцев.

– Я неплохо разбираюсь… в финансовых махинациях, – тихо и немного застенчиво проговорила Олеся. – Нет, не думайте, что я какая-то авантюристка с большой дороги. Деньги как таковые меня не интересуют. Просто… я могу разобраться в финансовой афере, совершить «подставу» с кредитованием, наладить денежный поток… После института работала с ценными бумагами… водила знакомства с инвесторами из «ТМС-констракшн»… Не раз имела дело с американскими депозитарными расписками – они по этим бумажкам наши предприятия «прихватизировали»…

– С фальшивопечатанием знакома, – ухмыльнувшись, продолжил Терех.

– Да нет, – Олеся словно подавилась. Обескураженно помолчала. – В ассигнациях я не светоч… Антон, ты угнетаешь мою психику. У тебя аура нехорошая, я давно подметила. Ну чего ты подкалываешь?

Терех, не смутившись, гоготнул:

– Это скрытые раздражители во мне, Олеся. Зомбирующий вариант. Любого, кто с А. Терехом общается, преследует чувство давящего, меланхоличного недоумения, переходящее в тошноту и ненависть. А затем и в полную утрату психозащиты. Ладно, извини. Шучу я так.

Он не шутил. От Антона исходили на редкость гнетущие импульсы. Когда он останавливал на мне свои зеленые глаза, я почти физически ощущала: невидимые иглы впиваются в мозг. Опускаются руки. И ноги отказывают. Неприятное это ощущеньице. Так откачивают энергию из тела, переводя к тому, кто в ней нуждается. Возможно, Антон и не виноват. Стоит поинтересоваться на досуге: не случился ли он часом седьмым сыном от седьмого сына, раз вырос таким ярко выраженным вампиром?

– Нинка, а ну давай колись, – прокряхтел Шарапов.

Вот так и подходит наша история… к началу.

– Работа с агентами, – бухнула я.

– Это как? – удивился народ.

– А вот так, – бухнула я. – Каждый делает то, что может, а не то, что не может. В технике я ни бум-бум, в войне не шарашу, в боевых искусствах не Копенгаген. В науках умных подавно не профессор. Зато психологией больна с детства. Где стырить, кого объегорить. Меня и раскручивать стали по этому направлению. Три типа личности, десять способов вербовки. Фрейд, Шопенгауэр, Кацлер. А ну, кому провести тест на мотивацию?

– Она с Александром Николаевичем работала, – пробурчал в подушку Зарецкий.

Народ безмолвствовал. Тему исчерпали, слава богу… Почувствовав глубокое облегчение, сравнимое с облегчением от диареи, я тоже уткнулась носом в подушку (последние, кстати, в здешних заведениях очень худосочные, ни пуха, ни пера, сплошной ватин, спрессованный в лепешку десятками голов. Наверное, чтоб не расслаблялись).

Моя вводная оказала на курсантов усыпляющее воздействие. Прошло несколько минут, никто не разговаривал. На дальнем краю спального пространства, стеная из-за ободранных боков, ворочался Шарапов. Там же кто-то храпел, издавая на выдохе загадочное «тс-с-с…» «А ведь скоро закончится для них привольная лафа, – внезапно подумала я. – Это сейчас они приезжают сюда раз в полгода и две недели, можно сказать, отдыхают от ненавистного мира. Но какие из них диверсанты, если раз в полгода? Утренний кросс показывает: они еще не бойцы. Рано или поздно операция перейдет в решающую фазу. И тогда шесть тысяч парней и девчат надолго переселятся на базы, аналогичные этой, и начнется активное закрепление пройденного материала, дабы в недалеком будущем начать применять его не на «кошках», а на людях…

И еще одна очень своевременная и интересная мысль пришла мне в голову. Я догадалась. Если Пургин что-то замышляет, то это «что-то» должно произойти в течение ближайших двух суток. Либо первого, либо второго августа. Человек «Бастиона» не может ждать дольше трех дней. Когда закончится общая подготовка и начнется «специализация», его обман обязательно раскроется – он выдаст себя с потрохами, потому что никакой он не спец. Он сколь угодно может болтать в нашем нынешнем кругу – его слова никто не проверит, да и кто станет – какие основания ему не верить? Но что он запоет в дальнейшем? И что запою я – совершенно не представляя, в чем суть «индивидуальных качеств» некой Нины Борисовны Царицыной, которую я и в глаза-то никогда не видела (а уже навесила на нее разных «психологических» собак). На что рассчитываю?

А ночью началось самое интересное. Нас разбудила свирепая сирена. Зашатались стены. Дверь распахнулась, и ненавистный рев сержанта Филина перекрыл сирену:

– Подъем!!! Выходи строиться!!

Вперед, команчи! Я рухнула на Олесю.

– Свалилась на мою голову! – завизжала девица.

Впопыхах оделись. Бесполая я какая-то стала – при мужиках сверкаю панталонами и хоть бы хны. И тем хоть бы хны – тоже бесполые. Натыкаясь друг на друга, выбрались в коридор. Из соседних отсеков выскакивали люди, ошарашенные, не одетые. Толкались, бились лбами. Куда бежать – никто не знал.

– Выходи строиться! – пролил ясность Филин. – По отделениям! Бегом!

– В атаку… – мрачно пошутил кто-то.

Плац освещался слабым прожектором. Посреди залитого бетоном пространства возвышалась груда каких-то вещей. При ближайшем рассмотрении они оказались армейскими вещмешками, доверху чем-то набитыми. «С самосвала выгружали», – буркнул кто-то.

– Разобрать! – раздался усиленный рупором голос капитана Бугрова.

Мешки расхватали в секунды. Я схватила первый попавшийся и чуть не обалдела – тяжесть неимоверная. Песком набили, сволочи…

Приземистая тень капитана, не попадающая в зону света, прошлась перед строем.

– Слушай вводную! Противник силами парашютного полка высадился на развилке Утянка – Каштанка! Задача – выдвинуться на рубеж «восьмой километр», уничтожить противника и вернуться. Всем. Кто отстанет, пойдет на инвалидность. Направляющий – старшина Хлыстов. Не отставать. Вперед, засранцы!

Тут-то мы и познали, что такое настоящее страдание, достойное Христа. Бежали по проселочной дороге, слабо освещенной лунным светом. Поначалу всем кагалом, потом стали распадаться – кто-то отставал, кто-то вырывался вперед. Своих я сразу потеряла – не до них. Сместилась к обочине и бежала по узкой полосе подорожника, еле видимой в бледном мерцании. Не думала ни о чем: ни о больных ногах, ни о тех, кто сопел и топал за спиной. Первая заповедь: отречься, не думать о страданиях. Пусть они предстанут со стороны – как муки соседа (пусть он и страдает). Жизнь штука несерьезная – думать об этом. И дышать глубже, не надо через нос – это правило себя не оправдывает, проверено, дышать можно ртом, но обязательно равномерно и глубоко… Настоящие боли начались на четвертом километре. Не ноги – эти как раз бежали и не жаловались. Болел низ живота. Чего ему не хватало? Для месячных рановато (неудобства критических дней я успешно пережила в недельном заточении под эгидой «Бастиона» на Воинской), с гинекологией не собачилась. Климакс, наверное, решила я. Самое время. Кто сказал, что невозможен климакс у тридцативосьмилетней особы на четвертом километре шестнадцатикилометровой дистанции?

Словом, ночка выдалась непростая. До развилки кое-как доскрипели. Таковая действительно имела место – на ней стоял джип капитана Бугрова, прибывший в объезд, и несколько «унтеров», пересчитывающих доскрипевших. Тут же, не позволив прилечь, развернули на сто восемьдесят градусов и погнали обратно. Многие не выдерживали – падали, кто на обочину, кто под ноги бегущим. Сильно не возмущались – ни те, ни другие. Воспитание не позволяло. Я почему-то не упала, до сих пор путаюсь в догадках – почему? Из-за потери чувствительности? Руки-ноги онемели, колики в животе заморозились и притупились. В голове царила пустотень – кромешная. На плацу нас никто не остановил. Сжалились. А то и сами уморились. Способные передвигаться вбегали в казарму, неуклюже топали по коридору, падали в кровати. Как сама добежала – помню весьма условно. Рычание Филина, тугая струя душа, бьющая по зубам, – это чисто абстрактные воспоминания. Забытье навалилось со всех сторон – стянуло, как удавкой. Я ухнула в бездну. И будь на то моя воля, в ней бы и прописалась.

Команды «Подъем!» в исполнении будильника-Филина я не слышала. Спала богатырским сном. Олеся больно воткнула мне кулачок между ребер.

– Эй, офигела, лоботряска?

Не успела я выразить свое решительное нет, как почувствовала – лечу вниз, полет нормальный… Рефлекс по поддержанию устойчивой вертикали сработал – при моих габаритах это не проблема – руки вцепились в дужку кровати, тело сползло вниз.

Под взором Филина, исполненным мефистофельского ехидства, группа протащилась в коридор.

– Еще один волшебный день, – равнодушно прокомментировал Брянцев.

– Нагружать все больше нас стали почему-то, – сострил в тему Шарапов, кисловато улыбаясь. Из всей разномастной компашки он выглядел, пожалуй, самым умотанным.

В коридоре стояло что-то похожее на шеренгу. Видок, конечно, еще тот. Одни заправлялись, другие неуклюже вьравнивали носки.