Сергей Зверев - Тайное становится явным Страница 34

Под взором Филина, исполненным мефистофельского ехидства, группа протащилась в коридор.

– Еще один волшебный день, – равнодушно прокомментировал Брянцев.

– Нагружать все больше нас стали почему-то, – сострил в тему Шарапов, кисловато улыбаясь. Из всей разномастной компашки он выглядел, пожалуй, самым умотанным.

В коридоре стояло что-то похожее на шеренгу. Видок, конечно, еще тот. Одни заправлялись, другие неуклюже вьравнивали носки.

– Глаза б мои не видели такой анархии, – брезгливо цедил Филин, прохаживаясь вдоль строя. – Стыдно, господа военные, стыдно. Ну прям как дома, честное слово. Ладно, пять минут на водные процедуры, и выходи на завтрак. Пожрете, потренируемся…

По окончании мытья с перебоями заработала голова. Мне снова стало казаться, что я добровольно загоняю себя в западню. Еще два дня в карантине я выдержу – раз дала зарок. Пусть на части развалюсь, пусть облысею, но ничем не выдам своей «особенности». Но каково дальше? Почему Пургин не учел очевидного? Не может быть – он обязан находиться в курсе местных «племенных» обычаев. Зачем городить огород, позволив мне пасть бесславно, а главное, абсолютно без пользы?

Я не понимала. Должны быть подвижки. Иначе где логика?

Обещанные зверства пока не вырисовывались. После завтрака нас вернули в казарму. «Унтера» ушли курить в беседку, а Филин забрал из своей канцелярии кожаную папку-планшет и куда-то убыл. На доклад, наверное.

Минут через двадцать вернулся и прогремел на всю округу:

– Курс, выходи на плац! Отработка тактических навыков!

И когда я вместе со всеми навострилась на свет в конце коридора, он внезапно вперил в меня холодный взгляд своих зрачков.

– А вас, Царицына, вызывает к себе капитан Бугров. Канцелярия – через два здания.

А вас, Максим Максимыч Исаев, попрошу остаться… Я так и села.

– Вас отстраняют от занятий, – капитан Бугров дважды обошел вокруг меня по часовой стрелке, дважды наоборот и, не найдя в моем обличии ничего инопланетного, пожал плечами. – Непонятно.

– Почему? – спросила я.

– Пришла «емеля» (электронная почта. – Д.А.), – Бугров помолчал и на всякий случай совершил еще один «круг почета», – у курсантки Царицыной непорядок с оформлением «въездных» документов, на время отстранить от занятий и ждать дальнейших распоряжений.

– А что это значит? – удивилась я.

– А я на иврите сказал? – удивился начальник лагеря.

– Извините, – сказала я, – просто как-то необычно. С моими бумагами, насколько знаю, всегда был полный порядок. Я же не впервые.

– Возможно, ошибка, даже вероятно. Но приказ не дает мне права резвиться, курсантка Царицына: отстранить и ждать распоряжений. Вы свободны. Занятия начнете через два дня с новой группой.

– Да за что, господин капитан? – я решила сыграть. И стала выжимать слезу.

– Отставить, курсантка Царицына! – рявкнул Бугров. – Идите в казарму и ждите вызова. С вашим делом будут разбираться. И не маячьте на виду у всего лагеря.

Вот так. И не меньше. И не больше. Я вернулась «на нары». Лагерь был пуст. Курсанты где-то бегали. Я села на кровать Олеси и стала думать. Определенно, «психоправы» и «мозговеды» начинают мутить. Они достойные наследники византийских интриганов, и в этом нет ничего из ряда вон выходящего. Дождались. Пургин – творец своей затеи, он и продолжает над ней работать. Нет сомнений, что прохождение бумаг ликвидированной Царицыной находится под его неустанным контролем. Случись оплошность – полетели бы две головы: моя и его «генерального» агента. Наши липы – близнецы-братья. И не отправили бы нас в казарму до дальнейших распоряжений, а немедля бы схватили и стали трясти. Отсюда имеем вывод: Пургину нужна Дина Александровна Красилина – не арестованная, но и не имеющая права покидать базу; под контролем, но и обладающая некоторой свободой перемещений.

Будь у меня информация относительно базы, я бы смогла покумекать, до чего додумался Пургин и что он собирается делать (если собирается). Глядишь, соорудила бы пару гипотез. Но у меня не было практически ничего, ни единой зацепки. А анализировать сослагательные варианты представлялось пустой тратой времени.

Я решила понаглеть. Для начала высунула нос из комнаты. Коридор пуст. На одном краю – улица, на другом – умывалка, душ, туалетные комнаты и нечто вроде каптерки, курируемой угрюмым «каптенармусом» по имени «господин сержант Парусов». Между ними – три казарменных помещения и канцелярия Филина. Никого. Курсанты в бегах, там же «унтера». Каптер из своей вотчины практически ни ногой. Я на цыпочках прошлась в конец коридора и выбралась на залитое солнцем крыльцо. Гром не грянул. Никто меня не обматерил, не скосил очередью. За столовой, на северной окраине плаца, в тени фанерной беседки выделялся часовой в пятнистом камуфляже. Пост декоративный: кто бы стал взламывать базу изнутри? Он увидел, как я вышла, и уставился в мою сторону. Но не произвел никаких предупредительных действий. А также не проявил личной заинтересованности. Зевнул, похлопал ладошкой по зубам и отвернул рыло (разумеется, женщина в безразмерном одеянии образца Куликовской битвы и она же в мини-юбке – это две разные женщины). Еще дальше на север были ворота (через них выпускались на занятия курсанты) и сторожевая будка с аппаратурой связи. Охрана – два лба, один высиживает в будке, другой нежится на солнышке, пока не надоест. Как надоест, меняются. Через ворота по периметру тренировочного лагеря тянется забор из колючей проволоки. Напряжения нет – прямо на моих глазах охранник играл моднячим штык-ножом, а потом стал корябать им зазубринки на спиральках – те самые штуковины, благодаря которым проволока, собственно, и называется колючей.

Элементарно – перекусить ночью ограждение и сбежать. Если «бродячая» охрана не сцапает. Пока хватятся, будешь далеко. Но только кто из здешних на это пойдет? Здесь не концлагерь, мытарей нет. А ежели есть, то они вроде как добровольные (по крайней мере, веруют в это). Для данной публики переживать невзгоды – дело чести. И для меня дело чести. Во всяком случае на ближайшие два дня. Так что не думай даже.

Приняв, насколько позволялось, независимый вид, я сошла с крыльца, повернула направо и подефилировала по зеленой аллейке в южном направлении. Позади барака стояли еще два – аналогичные. Вокруг них – тишина и спокойствие. Очевидно, «призыв» в полном составе убыл за пределы заколюченной зоны. С правой стороны аллеи, прижавшись к кустам, стояли два «шестьдесят шестых». Будка и обыкновенный, крытый брезентом. В кабине первого дремал шофер, во втором – никого. К крайней слева казарме примыкало низенькое строеньице с зарешеченными окнами. Через чахлую клумбу и две лавочки – место для курения. За казармой – канцелярия Бугрова, но туда я не пошла. Уже ходила. Встала посреди аллейки и задумалась. Кто-то из ребят упоминал, что в зарешеченном строении помимо склада сыпучих продуктов и бытовки для охранников находится «полковая» библиотека (в чем нет ничего удивительного, реестр дисциплин, изучаемых курсантами, настолько велик, что охватывает все существующие науки).

Листать книжки я любила. Еще больше я любила их писать, но об этом пока остается только мечтать.

У старичка библиофила, сидящего среди пыльных стеллажей, были недобрые глаза и вкрадчивый голос. На столе лежала половина листа ватмана, по которому он медленно выводил тушью каббалистические загогулины.

– Какими судьбами в наших краях, уважаемая? – старик поднял голову и слеповато сощурился.

– Курсантка Царицына, – на всякий случай представилась я, – группа «два-ноль-два». Временно отстранена от занятий… по недоразумению. Но не хотелось бы терять время. У вас не найдется литература… или какие-нибудь методики… Мм… Меня интересует работа с агентурой.

– Браво, уважаемая, – старикашка отложил в сторону перо и «очаровательно» улыбнулся, блеснув желтизной уцелевших зубов, – вы совершенно правы. Нельзя терять ни минуты из отпущенного нам богом… и людьми времени. Вас какие агенты интересуют – свои? Или неприятельские?

– Свои, – сказала я. – С неприятельскими мы потом.

– Прекрасно, – «библиофил» бережно сдул пылинки со своих закорючек, поднялся и, сгибаясь под тяжестью увесистого горбика, заковылял к дальним стеллажам. На ходу обернулся и приглашающе улыбнулся улыбочкой старого энкавэдэшника. – Пройдемте, дорогая, пройдемте…

Через четверть часа я уже шла деловой колбасой по аллее и несла под мышкой подшивку справочных пособий КГБ, датированных семьдесят девятым годом. Безо всяких выходных данных. Еще через пять минут я сидела на крылечке казармы и жадно читала. Одним глазом. Другой шарил по северной оконечности лагеря, фиксируя обстановку вокруг значимых ориентиров: столовой; двух парней, работающих шлагбаумом; часового, прохаживающегося по внешней стороне периметра. В целом тут было неплохо (если отвлечься). Тайга, солнышко, комарики звенящие. Иногда появлялись люди. Пробежал очкастый ханурик с папочкой. Четверо невооруженных «бодибилдингов» прошли по аллее, пересекли плац и, оживленно переговариваясь, скрылись в столовой. Меня за кустами не приметили, а не то прошлись бы сальным словом – по дурочке с талмудом. Со стороны леса появилась многочисленная группа увешанных амуницией товарищей. Человек двенадцать. Не курсанты – тех, в смешном обмундировании, можно определить за милю. А эти одеты в темное, облегающее – типа КРА, костюма резинового армированного; на поясах подсумки, лопаты, за спинами вещмешки (но не с песком), коротконосые автоматы. Шли размашисто, по-деловому. Ребята основательные. И появились не с дороги, на которой мы ночью обливались потом, а сбоку – вышли гурьбой из леса – мрачноватого ельника (где ж вы были, господа?), построились и дружно зашагали к воротам. Забренчала амуниция. Так и казалось, сейчас затянут: «По России слух пошел – Николай с ума сошел!..»