Сергей Зверев - Живой щит Страница 33

Размышляя на отвлеченные темы, генерал словно пытался приподнять завесу над своим будущим, представить себя в роли благообразного старичка, доживающего жизнь под опекой любящей, преуспевающей, интеллигентной дочери.

От нарисованной воображением картины Банников расхохотался рыкающим смехом. Испуганный звуком, который скорее подходил бы глотке пещерного льва, чем человека, водитель инстинктивно обернулся.

– Что случилось, Петр Михайлович? – на всякий случай приклеив к губам льстивую улыбочку, спросил шофер.

– Да ничего… – утирая выступившую слезу, ответил экс-генерал.

Голова водителя вернулась в прежнее положение.

Отдышавшись, Банников продолжил:

– Можешь, Степа, представить меня в белой панамке под зонтиком на пляже? Или продающим старье в лавке?

– Не-а… – пожал плечами водитель.

Шофер и по совместительству телохранитель был предан хозяину. Прапорщик, уволенный со службы за кражу детонаторов, избежал трибунала благодаря заступничеству генерала. Второй раз прапор прокололся по-крупному. Помаявшись на гражданке, спец по диверсионным операциям принял предложение мелкого бандита из подмосковного городка. Задачу тот поставил простенькую – взорвать тачку вместе с залетным фраером, качающим права в городишке. Тротил, подложенный прапором, поднял машину на воздух вместе с хозяином, его собакой и любовницей. Только вот парень, отправившийся на небеса, оказался не простой шестеркой, перешедшей дорогу бандюге, а бригадиром преступной группировки, спутавшимся с женой местного уголовного «короля».

Этого самого «короля» братки, мстящие за гибель товарища, долго пытали, а потом прикончили, сунув головой в бетономешалку. Подрывника, на которого указал перед смертью бандит, мальчики с бычьими шеями отловили перед входом на Белорусский вокзал. Там, затащив обделавшегося от страха прапора в платный туалет, братки попинали его для острастки ногами, сломав ему переносицу и пару ребер.

Перекурив и облегчив мочевые пузыри, парни вспомнили приказ: доставить этого хренова спеца по фейерверкам со смертельным исходом для беседы. Судьбу прапора собирались определить лидеры группировки. По счастливому стечению обстоятельств, Петр Михайлович краем уха услышал о бывшем военном, баловавшемся с тротилом. Подвыпившие мафиози праздновали за одним столом с генералом удачно обтяпанное дельце. Они принялись обсуждать способ казни. Спецы по взрывам на тот момент им не требовались. Догадавшись по описанию внешности и некоторым другим деталям, о ком идет речь, Петр Михайлович веско сказал:

– Кадрами разбрасываться нельзя! Отдайте парня мне. За отступными дело не станет!

По просьбе генерала мафиози разыграли спектакль. Прапор о представлении, естественно, не знал. Связанного по рукам и ногам мужика вывезли за город. Там его выгрузили из багажника и потащили к берегу реки. Затем синеющий от смеха верзила сунул в рот подрывника толовую шашку, стянув ему челюсти липким скотчем. Чиркнув зажигалкой, гогочущий ублюдок поджег бикфордов шнур.

– Ползи к реке, падла! Успеешь потушить – будешь жить! Попробуешь потушить о землю – пристрелю! – скомандовал палач, отбегая на безопасное расстояние.

Шнур был слишком коротким, а кромка воды далеко. Холод смерти сковал тело прапора. И тут, как ангел с небес, появился Банников. Он мастерски разыграл удивление, гнев, радость встречи. Затушил шнур. Матюгами обложил верзилу. Сорвал скотч и влил в горло поседевшего подрывника порцию коньяка из манерки.[4]

Проглотив жидкость, спасенный прохрипел:

– До гробовой доски… Михайлович… не забуду!

Позднее генерал признался, что представление состоялось по его просьбе, проникновенно заметив:

– Служи честно, Степа! Скурвишься – я тебя собственноручно динамитом нафарширую и прикурить дам.

Так прапор обрел нового хозяина, которому и служил с собачьей преданностью.

Ничего примечательного, кроме пробки на шоссе, в тот день больше не приключилось. Шеф Степы до двух часов просидел в офисе фирмы, зарегистрированной на подставное лицо. Затем смотались к Кузнецкому мосту, где тусовались коллекционеры, среди которых было немало темных личностей. Генерал вернулся без покупок, но чрезвычайно веселым. Потирая руки, что делало Банникова удивительно похожим на жирную муху, манипулирующую лапками, он поделился радостью:

– Скоро, Степан, мне удивительную штуку доставят! Церковный потир шестнадцатого века! Жемчужину ювелирного искусства! Единичный в своем роде экземпляр. Лучшего подарка для дочери не придумаешь!

Водитель изобразил высшую степень восторга, хотя понятия не имел о церковной утвари, считая в душе всех коллекционеров проходимцами, а дочку шефа, заставлявшую отца выбрасывать деньги на всякую рухлядь, круглой дурой.

– Золотой? – спросил он осторожно.

– Бесценный! – туманно ответил шеф. – Давай в банк. Придется наличными рассчитываться. Баш на баш.

В банке Петр Михайлович попил кофе с председателем правления, а водила позубоскалил с грудастой секретаршей, попросившей починить заедающие жалюзи. Позднее съездили к зданию Таможенного комитета, в подъезд которого генерал вошел сам.

День пролетел незаметно.

Ближе к вечеру, когда брусничный свет заходящего солнца залил город, отражаясь в окнах, витринах, стеклянных фасадах торговых домов, банков и представительств компаний, вернулись в офис.

Генерал, потягиваясь, проследовал в свой кабинет, чтобы поработать с бумагами, привезенными из Таможенного комитета.

Послонявшись без дела, водитель спустился вниз и вышел на стоянку. Возле «СААБа», припаркованного прямо под окнами кабинета генерала, вертелся невзрачно одетый мужчина.

Субъект показался водителю подозрительным. Вразвалочку, бессознательно копируя шефа, он подошел к незнакомцу. Выудив из пачки сигарету, водитель закурил, выдохнув дым прямо в лицо глядящему исподлобья мужчине.

– Ну чё, нравится тачка? – попыхивая «Мальборо», вальяжно спросил бывший прапор.

– Министерская?! – то ли спросил, то ли высказал предположение незнакомец.

– Почти! – хохотнул польщенный Степан и вдруг, насупившись по-бульдожьи, рявкнул:

– Ладно, щас гляделками дырку в машине протрешь. Проваливай, приятель!

Мужчина перечить не стал. Он лишь поднял воротник куртки, поглубже засунул руки в карманы и, слегка сутулясь, пошел по тротуару, шаркая подошвами дешевых кроссовок. Дойдя до угла здания, незнакомец остановился и внимательно посмотрел на освещенные окна кабинета.

Петр Михайлович, любовавшийся закатом, обратил внимание на застывшую у дома фигуру. Впрочем, в надвигающихся сумерках трудно было кого-либо узнать. Вечер красил лица людей в одинаковый блекло-серый цвет.

Но точно стальная игла прошила позвоночник генерала. Он чертыхнулся, поставив на подоконник широкий стакан с недопитым благоухающим травами мартини. Налившейся свинцовой тяжестью рукой Банников вытер проступивший на висках пот.

Человек, вызвавший неприятные ощущения, исчез, растворившись в толпе прохожих. Тряхнув головой, точно отгоняя наваждение, генерал взял стакан и вновь пригубил мартини.

Ароматный напиток немного горчил, отдавая пряным запахом полыни. Банников, давно пристрастившийся к этому напитку, никак не мог понять, с чем у него ассоциируется едва уловимая горечь золотистого мартини. Сегодняшний вечер дал ответ.

Так пахла степь вокруг заброшенного афганского кишлака, где он поджидал перебежчика вместе со взводом старлея Новикова, давным-давно сгинувшего где-то в бесчисленных зонах.

Исправительно-трудовая колония № 68 располагалась между реками Ляля и Тура у самого начала Большого Сибирского тракта. До ближайшего городка, районного центра Верхотурье, было двести километров.

Заключенный по кличке Струна лениво переругивался с водителем лесовоза, обещавшим привезти чай для чифиря и не выполнившим свое обещание.

Бригада четвертого отряда работала на лесоповале – участке леса, огороженном колючкой и тремя наспех сколоченными сторожевыми вышками. Работали не торопясь. Прежнего спроса за выполнение нормы не стало, а склады при пилораме и так были до потолка забиты досками. У леспромхоза не хватало горючего, чтобы вывезти готовую продукцию.

Некогда четко отлаженная система эксплуатации рабского труда заключенных, созданная незабвенными «железными» наркомами НКВД Ежовым – Берия, развалилась вместе со всей экономикой страны. Приставку «трудовая» можно было смело убирать из названия колонии.

Конечно, для законченных блатарей такая перемена значения не имела. Но для бедолаг, которые стали жертвой жестокой тоталитарной машины, безделье стало сущим адом. Дни тянулись, как прилипшая к зубам жвачка. Казалось, срок не кончится никогда.

Струна принадлежал к первой категории.

– Шоферюга! Я тебе в следующий раз бензопилой башку подстригу! – орал он, наслаждаясь своим звероподобным рыком. – Третий день чифирь-бак заправить нечем. Не понимаю такого юмора!