Сергей Зверев - Живой щит Страница 34

Конечно, для законченных блатарей такая перемена значения не имела. Но для бедолаг, которые стали жертвой жестокой тоталитарной машины, безделье стало сущим адом. Дни тянулись, как прилипшая к зубам жвачка. Казалось, срок не кончится никогда.

Струна принадлежал к первой категории.

– Шоферюга! Я тебе в следующий раз бензопилой башку подстригу! – орал он, наслаждаясь своим звероподобным рыком. – Третий день чифирь-бак заправить нечем. Не понимаю такого юмора!

Водитель лесовоза невозмутимо попыхивал сигареткой, иногда прерывая пламенную речь зэка короткими вставками.

– Не завозят чаишко в магазин… – Водитель чуть растягивал гласные буквы. Этот характерный среднеуральский говорок разительно отличался от резкого выговора Струны, уроженца Смоленщины. – Какао есть, а чая нету.

– Ты что мне впаиваешь! – продолжал базар Струна. – Какое какао! Машку своей какавой отпаивать будешь, когда я тебя пошинкую!

Представление успеха не имело. Заключенные разбрелись по территории лесозаготовок, а у конвоя Струна уже в печенках сидел.

Старший выводного конвоя, сухопарый прапорщик, осипшим от весеннего холода голосом почти жалобно попросил:

– Кончай поганку наворачивать! Тошнит, Струна, от твоих воплей! Тебе же объяснил человек: нету чая в магазине. Где он тебе возьмет?..

Зэк переключился на прапорщика:

– Здравия желаю, товарищ Феликс Эдмундович! Небось сам вечерком с сахаром вприкуску хлебаешь…

– Глохни! – чуть повысив тон, произнес прапорщик. Он отогнул полу шинели и расстегнул ширинку, намереваясь помочиться на колесо лесовоза.

– Унижаешь мое достоинство! – скорбно заметил зэк. – Я с тобой беседую, а ты отливаешь! Беспредел ментовский! Архипелаг ГУЛАГ!

Прапорщик молча сделал свое дело и, переваливаясь с ноги на ногу, медленно двинулся в сторону костра, где обрубщики сучьев жгли сосновые ветки.

– Нет, начальник, постой! – Струна нарывался на скандал. – Почему ты мной брезгуешь? У нас в России теперь демократия и свобода! А ты, сталинский выхухоль…

– Закрой ляпу! Оборзел, зэгара вонючий! – рявкнул начальник конвоя. Он пригнул лобастую голову и круто развернулся. – Вернемся в лагерь – Вепрю доложу!

Эта фраза произвела магическое действие. Струна сник и даже съежился.

– Прости, Семеныч! Тоска заела без чифиря! Хочешь сигаретку цивильную?

Он заискивающе протянул пачку «Союз—Аполлон».

– Боишься Вепря, – хмыкнул прапорщик, вытягивая из пачки сигарету.

– А кто же его не боится! – вздохнул Струна.

– Это точно! – неожиданно поддержал его начальник конвоя. – Вепря все на зоне боятся, кроме Новикова.

Подполковник Федор Васильевич Котиков держал зону в ежовых рукавицах, а до его прихода колония слыла местом, где блатные творят беспредел.

Низенький, сто шестьдесят два сантиметра ростом, он тем не менее обладал комплекцией борца-тяжеловеса. Его бицепсы равнялись в охвате размеру головного убора. А голова у Федора Васильевича была бычья. Она прочно сидела на кряжистой шее, топорщившейся в области загривка тремя мясистыми складками. Столь же внушительными были и остальные части тела. На икры, к примеру, не натягивались голенища сапог. Федор Васильевич так и носил сапоги – в гармошку, как дворовый король сталинских времен.

Начинал он карьеру оперуполномоченным. Тогда же, в молодости, при задержании один урка вцепился ему зубами в нос и отхватил самый кончик важного органа.

Федору Васильевичу предлагали сделать пластическую операцию, на что он резонно заметил:

– Не cопаткой детей делать! Пусть остается как есть!

Ущербный нос делал лицо подполковника похожим на добродушное рыльце откормленного хряка. Но внешность хозяина зоны была обманчива.

По первому разу некоторые беспредельщики позволили себе поехидничать:

– Винни-Пуха прислали!

Федор Васильевич засек юмористов. Он не стал применять законных санкций типа посадки в штрафной изолятор или чего-нибудь в том же роде, но внушил уважение к своей персоне простым проверенным способом – коротким ударом в нижнюю челюсть.

Физическую силу на Руси всегда уважали, особенно заключенные. Вместе с тем зэки знали: Вепрь никогда подлянки не устроит, документы на досрочное освобождение, если нет прегрешений, подпишет, охране над своими подопечными измываться не позволит.

С надзорсоставом подполковник тоже нашел общий язык. Подчиненные у него по струнке ходили. Попадется контролер с поличным на доставке в зону за солидную мзду водки или чая – сразу в кабинет к подполковнику. Что он там делал – не знал никто. Захлопнется дверь – и гробовая тишина минут пятнадцать. Ни выкрика, ни стона. Только выйдет нарушитель служебной дисциплины белее мела с трясущимися ногами, а кто послабее – в мокрых брюках. После такой беседы обращаться к контролеру с аналогичными просьбами было бессмысленно.

Зэков страшно интересовало, что за экзекуцию устраивает подполковник своим подчиненным, но последние хранили на этот счет гробовое молчание.

Самая оригинальная версия принадлежала Струне:

– Вепрь залетевшим свой «инструмент» показывает! Он у него ого-го какой! А после второго залета «отпетушить» обещает! Это же верная смерть!

Ужаснувшись собственной догадке, Струна умолкал, закрывая глаза, чтобы вообразить чудовищную картину.

На зоне поверишь чему угодно, и фантазия Струны одно время пользовалась популярностью. Дошла она и до ушей хозяина зоны. Подполковник не стал ее ни подтверждать, ни опровергать.

Версия умерла естественной смертью, когда к Федору Васильевичу приехала жена. Первыми ее увидели расконвоированные, работавшие в хлебопекарне близлежащего поселка леспромхоза.

– Вылитая Гурченко, только помельче! – вынес свой вердикт хлебовоз. – На какой киностудии ее Вепрь подцепил?

Приезд красавицы-жены поднял авторитет хозяина на неимоверную высоту. По общему мнению, и в этой жизненной сфере подполковник оказался хватом…

– Чапаев! – обратился Струна к бывшему офицеру. Уголовник имел привычку называть его именами и фамилиями выдающихся военачальников всех времен и народов. Познания зэка в этой области были скудноваты и ограничивались школьными уроками истории. – Видел, как меня «кусок» лажанул?

Новиков топором обсекал сучья с поваленной сосны.

– Не надрывайся, генералиссимус! – Струна присел на бревно. – Пар через фуфайку валит! Расслабься… Который год пашешь и пашешь как проклятый. Гробишь ведь себя!

Новиков разогнулся.

– Жалостливый ты сегодня. Не то что когда «прописку» мне решил устроить!

– Полагается, Витек! – развел руками Струна. – Проверка на вшивость. Пригнал с этапа кента, статья чудная, офицерюга к тому же… Надо было прощупать!

– Прощупал? – усмехнулся Новиков, вспоминая грандиозную драку.

Когда Виктора привезли на зону, сменив строгий режим на общий, Струна уже тянул свой срок. Новичка он сразу запланировал взять в оборот. Дождавшись отбоя, беспредельщик с тремя шнырями из своей своры подошел к койке, на которой спал Новиков.

– Что гужуешься, мужик! Мы еще не познакомились!

Он рывком сдернул одеяло.

– Слушай, баклан помойный… Отойди от моей шконки и не воняй! – спокойно произнес Новиков. Мытарства по камерам СИЗО, столыпинским вагонам пересыльного этапа и особенно пребывание в тюрьме и лагере строгого режима научили его правилу – незамедлительно давать отпор всякому, кто попытается унизить тебя.

– Припух, сволочь! Поднимайся на «правилку»! – делано возмутился Струна. Сломать новичка было необходимо для утверждения своего статуса крутого мужика. – Говорят, ты на воле по людям танком проехался… Нюхнул человечины, волчара! Ничего, здесь тебе клыки повыдергиваем! Вставай, сука! – Он потрясал растопыренной пятерней перед лицом невозмутимого Новикова.

Стараясь сохранять самообладание, хотя после таких обвинений это было сложно, тот попытался осадить зэка:

– Под «законника» канаешь? Дешевка!

Драка стала неизбежностью. Оба это понимали, но каждый стремился потянуть время, чтобы лучше оценить противника.

«Шныри у него дрянь. Дохляки, – подумал Новиков и внутренне сконцентрировался. – В правой руке что-то прячет. Надо вырубать парня с первого удара. Остальные сами разбегутся. Сявка, как они говорят, но надо быть начеку».

Физическая сила – единственный весомый аргумент на зоне, и Виктору предстояло доказать, что он у него есть.

Струна действительно «канал» под эпилептика. Выпустив струйку слюны из уголков рта, жутко подворачивая глаза к потолку, он картинно рвал на себе черную майку – знак принадлежности к элите блатной братии.

– Кровосос! – страдальчески изнемогающим голосом вопил он. – Семьдесят лет с гаком на нашей шее сидели! Коммунисты долбаные!

Струна переключился на политику:

– Привыкли простой народ танками давить! Скажи, паскуда, нравится людей трамбовать гусеницами? Ну, ответь!..