Наживка для вермахта - Александр Александрович Тамоников Страница 33

Проселок вильнул, затем повернул на запад. Это было то направление, которое было нужно для успешного проведения операции. Но Шубин помнил, что в самом конце, когда появятся румынские окопы, он должен повернуть налево, на юг, чтобы правый бок машины, где сидел «полковник», был обращен к румынам. Если в этот момент румыны начнут стрелять, гибель от их пуль подставного полковника будет выглядеть правдоподобной.

Шубин искоса взглянул на немца. Тот продолжал сидеть неподвижно, как истукан, глядел прямо перед собой. Внешне он выглядел спокойным. Но что таилось за этим спокойным выражением лица? Вряд ли боевой офицер, эсэсовец, в момент опасности ничем себя не проявит, так и будет сидеть. Как он себя поведет? Этого Глеб не знал. В штабе, когда Шубин впервые увидел немца, он даже не спросил его имени, ничего о нем не узнал, кроме того, что он эсэсовец и военный преступник. Да и зачем ему что-то знать о немце? Он – всего лишь кукла, пешка в большой шахматной игре, затеянной им самим, Шубиным, при поддержке штаба фронта.

Они ехали на запад уже около часа, а вражеских позиций все видно не было. Какое отличие от ситуации в Сталинграде, где советские и немецкие позиции зачастую разделяла лишь кирпичная стена или бетонное перекрытие!

Внезапно дорога резко повернула на юг. И в эту же минуту Шубин увидел сквозь дождь невысокие земляные холмики на западе. Там были румынские позиции. Наступил решающий миг!

И в эту минуту произошло много событий. Шубин схватил обрез, лежавший под сиденьем – он решил застрелить своего соседа заранее, не дожидаясь, когда румыны откроют стрельбу. Потом, рассудил разведчик, будет поздно – немец может выскочить из машины, или напасть на него, или сделать еще что-то непредвиденное. Однако едва рука разведчика коснулась приклада, в ту же секунду «полковник» нанес ему сильнейший удар. Целился он, конечно, в висок, однако Шубин успел наклонить голову, и удар пришелся выше виска. Но все равно это был сильный удар; голова у Глеба загудела. И в ту же секунду со стороны румынских позиций послышался крик командира, а затем грянули выстрелы.

Шубин, когда ему нанесли удар в голову, на секунду перестал управлять машиной, нажимать на акселератор. Мотор заглох, машина встала.

Немец, видя, что оглушить противника одним ударом не удалось, схватил капитана за горло. Руки у него были на удивление сильные, пальцы цепкие, и этими стальными пальцами он сдавил горло разведчика, как клещами. Однако Шубин, хотя и задыхался, не пытался ослабить хватку. Вместо этого он рванул к себе обрез. Увидев оружие, эсэсовец немедленно отпустил горло Шубина и резко ударил его по руке, державшей обрез, так что разведчик едва не выронил оружие.

Но все же не выронил, удержал и даже сумел повернуть его в сторону врага. Теперь надо было отодвинуть от себя немца – ведь выстрел нельзя было произвести в упор, этот факт потом могли определить. Поэтому Шубин ударил противника локтем правой руки в солнечное сплетение. И, кажется, попал: немец закашлялся, на секунду обмяк.

Между тем стекло возле головы «полковника» треснуло и разлетелось на мелкие части. Другая пуля угодила в дверцу, еще одна разбила лобовое стекло. Стрельба со стороны румынских окопов усиливалась; несколько солдат выскочили из окопов и побежали к застрявшей машине. Тогда немец встрепенулся, оставил в покое Шубина, распахнул дверцу и выскочил из машины.

– Не стреляйте! – закричал он по-немецки. – Я немецкий офицер! Я…

Больше он ничего сказать не успел: Шубин выстрелил ему в голову. «Полковника» бросило на землю, он дернулся и застыл. Было бы правильно выпустить в него еще одну пулю, для верности, но это нарушало достоверность происходящего, поэтому капитан этого делать не стал. Вместо этого он рванул дверцу со своей стороны, чтобы выскочить из машины – и тут механизм подвел, дверца не открылась. Черт ее знает, почему она не открылась: может, до нее долетела пуля, пробившая правую дверцу.

Тогда Шубин перескочил через рычаг коробки передач, сделал еще рывок – и выскочил через пассажирскую дверцу, прямо навстречу подбегавшим румынским солдатам. До них оставалось метров двадцать, не больше. Как раз в этот момент дождь прекратился, видимость улучшилась. Шубин отлично видел румына, который бежал прямо к нему. Это был высокий, крепкий мужик, и винтовку он держал крепко и как раз собирался из нее выстрелить.

«Пригнись!» – мелькнула в голове разведчика мысль. Он резко пригнулся, пуля пронеслась у него над головой. В тот же миг, еще не успев выпрямиться, Шубин нажал на спусковой крючок. Обрез плюнул пламенем, и румын, бежавший на Глеба, вскрикнул и рухнул на землю. Шубин повел стволом вправо, выстрелил еще раз, еще один враг рухнул. Третий сам упал, выставил винтовку, чтобы стрелять из положения лежа. Но Шубин не собирался изображать из себя удобную цель для румын. Он обежал «Кадиллак» и припустился прочь. При этом он то и дело менял направление движения, бросался то вправо, то влево. Пули свистели вокруг него, но пока что ему везло – ни одна из них не попала в цель.

Однако это везение не могло продолжаться вечно. И когда со стороны окопов грянула пулеметная очередь, Глеб не стал искушать судьбу. Он упал на землю и пополз прочь. При этом он не сомневался, что румыны не прекратят его преследовать, и ползти долго нельзя – догонят.

Тут он заметил справа от себя ложбину и поспешил туда. Здесь пулеметные очереди не могли его достать. Шубин развернулся и глянул вперед. Враги вновь приближались. По крайней мере пять человек бежали к нему со всех ног.

Сейчас обрезанный ствол винтовки работал против Шубина – обрез, как оружие бандитов, мог прицельно стрелять лишь с расстояния в несколько метров. Целься, не целься – вряд ли попадешь. Оставалось полагаться только на удачу. Однако Шубин все же прицелился и выстрелил в ближайшего преследователя. И попал! Правда, не убил врага, а только ранил: румын споткнулся, опустился на одно колено, выронил винтовку. Это и требовалось. Шубин повел стволом вправо. Еще один выстрел… Нет, мимо! Еще…

Боек глухо щелкнул – патроны в обойме уже закончились. Перезаряжать обрез времени не было. И Шубин вновь вскочил и пустился наутек. Это было неправильно – надо было остановить всех врагов и только тогда отступать. Но делать нечего.

Он снова бежал, дергаясь