Андрей Воронин - Группа крови Страница 34

Одно время он прибился было к местной группировке, но это продлилось недолго. Для братвы он был излишне глуповат, болтлив и никчемен, а повседневная жизнь рядового «пехотинца» оказалась совсем не такой веселой, беззаботной и легкой, как представлялось Лехе.

Буквально на днях ему, казалось, повезло: он нашел непыльную работенку, за которую, к тому же, прилично платили. Точнее, работа сама нашла его, поскольку Леха вовсе не собирался что-то такое искать.

Три дня назад его остановил на лестнице сосед по подъезду, знакомый Лехе только в лицо. Сосед был крутой – одевался с иголочки, ездил на навороченной тачке и не расставался с кожаным портфелем и «мобилой». Рожа у него была что надо – круглая, гладкая, рыжая и наглая, как у сытого кота.

Этот тип ни с того ни с сего поймал пробегавшего мимо Леху за рукав, представился Павлом Сергеевичем и заявил, что ему нужен верный человек для работы охранником. Леха, у которого в тот день с перепоя трещала голова, довольно невежливо предложил соседу обратиться на биржу труда и не клепать ни в чем не повинным людям мозги, которые и так гудят, как Царь-колокол. Он вознамерился было продолжить свой путь, но мордатый бизнесмен даже не подумал выпустить его рукав. Более того, этот рыжий умник толкнул Леху, заставив его прижаться лопатками к стене, и упер свой короткий и твердый, как сучок, палец прямо ему в грудину, словно собираясь проколоть Леху насквозь и пришпилить к стенке, как жука.

Леха, которого Господь Бог не обделил ни ростом, ни физической силой, с искренней жалостью посмотрел на соседа сверху вниз и поднял над головой пудовый кулачище, намереваясь дать нахалу по тыкве и тем самым разрешить все его проблемы. Но осуществить свое намерение Леха не успел, потому что сосед снова открыл рот и заговорил. Говорил он тихо и вкрадчиво, можно даже сказать, ласково, но смысл его коротенькой речи сводился к тому, что если Леха не перестанет корчить из себя Кинг-Конга и не станет делать, что ему говорят, то парочка смешных эпизодов его биографии станет известна широкой общественности и, в частности, представителям «компетентных органов».

Эпизоды, о которых вскользь упомянул мордатый Павел Сергеевич, были, в сущности, пустяковыми и тянули годика на два-три общего режима. Поразмыслив немного, Леха пришел к выводу, что при неблагоприятном стечении обстоятельств и при наличии слишком строгого судьи ему могут припаять полновесную пятерку. Тогда он снова посмотрел на Павла Сергеевича сверху вниз. На сей раз в его взгляде читалась заинтересованность.

Вид у соседа был такой, что сразу становилось ясно: уж этот не пожалеет времени, сил и, главное, денег, чтобы обеспечить для Лехи самое что ни на есть неблагоприятное стечение обстоятельств и самого свирепого судью, какого только можно отыскать в Москве. Придя к такому выводу, Леха осторожно опустил занесенный над головой соседа кулак и сказал:

– Я не понял, отец, че те надо-то?

Не убирая упиравшегося в Лехину грудь пальца, сосед вежливо пояснил, что ему требуется надежный и физически крепкий молодой человек для охраны некоего объекта от воров, любопытных и вообще от всех на свете, вплоть до участкового милиционера.

Платить за эту нервную работу он обещал двести долларов в неделю, что в месяц составляло целых восемьсот. При этом наниматель клялся и божился, что объект расположен у черта на рогах, в деревне, и никакие неприятности Леху там не подстерегают. В заключение он вынул из кармана стодолларовую бумажку и похрустел ею перед Лехиным носом, сказав, что готов сию минуту выдать аванс.

Леха пожал плечами и принял предложение, а вместе с ним и новенькую зеленую бумажку. Стабильный доход – это то, чего он был лишен на протяжении всей своей жизни. Если вдуматься, то предложенная соседом зарплата очень походила на ренту: делать ничего не надо, а денежки капают. Восемьсот в месяц – это девять тысяч шестьсот в год. Не слишком густо, но все-таки лучше, чем ничего. Во всяком случае, максимум через полгода можно будет приобрести неплохую подержанную машину – не такую крутую, как у соседа, но весьма приличную.

Это происшествие, казавшееся поначалу подарком судьбы, на самом деле положило начало крупным неприятностям.

Обзаведясь деньгами, Леха двинулся прямиком в кабак, выбрав такой, где на сто долларов можно было со вкусом провести вечерок. В кабацкой тусовке Лопатин ориентировался, как у себя в сортире, и все было бы просто распрекрасно, если бы в ресторане ему не встретился Валера. Фамилии Валеры Лопатин не знал – знал лишь, что тот отзывается на кличку Пистон. Они были более или менее знакомы – скорее менее, чем более, но к тому времени Леха уже успел принять на грудь ровно столько, что все без исключения люди сделались для него братьями. С Валерой был еще какой-то угрюмый тип с бритым, исполосованным шрамами черепом, который – тип, конечно, а не череп, – представился Колей. После третьей рюмки Коля предложил перекинуться в картишки по маленькой. Леха горячо поддержал это предложение. Пистон Валера начал было отнекиваться, и Лехе вместе с Колей пришлось минут десять его уговаривать.

Поначалу Леха выиграл у своих партнеров долларов пятьдесят, потом немного напрягся и увеличил выигрыш сначала до трехсот, а потом и до пятисот баксов. Коля и Валера безропотно лезли в бумажники и расплачивались наличными прямо на месте, безо всяких долговых расписочек и попыток оспорить результаты игры. Вошедший в раж Леха дрожащими руками сдавал карты и без умолку нес какую-то чушь насчет того, что карточный долг – дело святое и что проигравшему в карты должно непременно повезти в любви. Если бы он мог знать, чем все это кончится, то непременно заткнулся бы и не стал окончательно загонять себя в тупик своей дурацкой болтовней.

Когда выигрыш Лехи достиг примерно полутора тысяч баксов, Пистон объявил, что денег у него больше нет. Окончательно раздухарившийся Леха, нервно похохатывая и не выпуская из рук фужера с водкой, заявил, что так дела не делаются, и предложил играть в долг. «Зачем же в долг?» – пожав плечами, сказал Валера и выложил на стол часы в золотом корпусе, «рыжуху» с шеи и две массивные золотые «гайки», которые ему лишь с огромным трудом удалось стащить с пальцев. «Вот, – сказал он, подвигая эту кучу на середину стола. – Это стоит больше полутора штук. Сыграем на все?»

В этот момент остатков Лехиного рассудка коснулась холодная тень сомнения, но он сам отрезал себе пути к отступлению своим безответственным трепом и понял, что отказаться не сможет. Кроме того, сегодня Фортуна была к нему благосклонна. «Сдавай», – решительно сказал он и похоронил лежавшие на столе «сокровища» под шелестящей грудой зелени.

В течение следующего часа Лехе довелось пережить массу ощущений, сходных с теми, что испытывает попавший в обдирочную машину сосновый ствол.

После первого же кона ему расхотелось шутить. Второй кон стоил ему часов и жиденькой золотой цепочки, которую язык не поворачивался назвать «рыжухой», после чего в ход пошли шариковая ручка, весьма кстати оказавшаяся в кармане у молчаливого бритоголового Коли, и ресторанные салфетки, на которых Леха дрожащей рукой писал расписки.

К тому моменту, как в ресторане начали гасить свет, проигрыш Лехи-Лохи составил ровным счетом двадцать пять тысяч зеленых американских рублей.

О том, чтобы попытаться скрыться или каким-то иным способом избежать уплаты долга, нечего было и думать: Пистон был хорошим другом небезызвестного Сереги Барабана, и Леха отлично знал, что эти люди не понимают шуток, когда речь идет о деньгах.

Именно поэтому солнечное, с легким морозцем ноябрьское утро выглядело для него издевательской насмешкой жестокой и равнодушной природы над его бедственным положением. Этим утром весь мир ополчился против Лехи Лопатина, а Леха, увы, не принадлежал к тем, кто может в одиночку выстоять в такой битве. Он чувствовал себя хорошо только в стае себе подобных. Теперь Леха-Лоха понимал, каково бывает раненому волку, когда его голодные приятели решают, что пришла пора перекусить.

Лежа на боку и с тоской разглядывая желтоватое жирное пятно, какие появляются на обоях, когда кто-то в течение нескольких лет спит у самой стены, Леха всерьез обдумывал различные способы ухода из жизни, пытаясь выбрать самый быстрый и безболезненный. Стреляться ему было нечем; повешение он отмел сразу, поскольку до судорог боялся удушья; топиться в конце ноября было холодно, а где достать яд или хотя бы сильнодействующее снотворное, Леха не имел ни малейшего понятия. Способ самоубийства а-ля Анна Каренина тоже не годился, равно как и прыжок из окна или шаг с тротуара навстречу движущемуся с большой скоростью автомобилю: Леха очень сомневался, что у него хватит решимости сделать последний шаг. Полосовать себе вены лезвием от безопасной бритвы было страшно и ненадежно, а об отравлении бытовым газом не стоило даже думать, поскольку все плиты в Лехином доме были, как назло, электрическими.