Наталья Троицкая - Сиверсия Страница 39

– Горе-то какое… Матерь Божья! Стекло б разбить, да толстая я, все одно, не влезу. Помру тут… Замерзну… – она заплакала, слезы ледяными ручейками лились по щекам.

Прихватило сердце. Василиса Семеновна без сил опустилась на пол у балконной двери, прижимая бесполезный сверток со свининой к груди. Она жадно хватанула ртом воздух.

В комнате отдыха районного подразделения «Центроспаса» было тепло и уютно. Орлов и Лавриков играли в шахматы. Олег Скворцов с аппетитом дожевывал приготовленный женой бутерброд.

– Мужики, шеф график уже составлял? Кто в Новый год дежурить будет? – спросил он.

– Так у нас Казанова – самовыдвиженец! – лукаво прищурясь, откликнулся Володя Орлов. – Не далее как вчера на рыбалке божился, что нет счастья в личной жизни, так в работе будет его искать. Вам шах и мат, Евгений! – заключил он.

Лавриков с шумом сгреб шахматные фигурки в деревянный футляр.

– Я вот думаю, почему одним – все, а другим – черствый хлеб с подсолнечным маслом?

– О! Казанову на философию потянуло.

– Это не философия, Олежек. Это жизнь. Вот ты у нас ни дня не можешь прожить без снеди, заботливо приготовленной женской рукой. Людка твоя по этой части, прямо скажу, – никакого ресторана не надо! Но, вероятно, ради социальной справедливости, ибо каждой твари должно быть по паре, есть и другие. А эти «другие» только во сне видят добротный, сытный супер-бутерброд, приготовленный заботливой женой. Как раз один из тех, что ты, Олежек, сейчас так по-свински зажевал. Ужины с обедами, правда, снятся реже. Для таких вот измордованных жизнью бедняг существуют праздничные новогодние столы. Заранее заполучив халявное приглашение, бедняги весь год ждут их, стремятся к ним. Лишить их этого наслаждения все равно, что лишить умирающего от жажды в раскаленной пустыне глотка воды! Олежек, скажи, ты хочешь, чтобы я помер от жажды?

– Я хочу, чтобы ты не захлебнулся в водах той полноводной реки, которую именуют женским вниманием. Ибо сказано в Писании …

Дверь с шумом распахнулась, и возникший на пороге Игорь Лисицын оповестил:

– Хорош трепаться! По коням!

«Четвертая бригада, на выезд! Валюшкин переулок, 14. Заклинило металлическую дверь в квартиру. Двенадцатый этаж, – искаженный динамиком женский голос был резкий, диктующий. – Милиция и скорая на месте».

Дорога заняла минут семь.

– Осточертела эта мелочевка. Ну сколько можно?! – возмутился Володя Орлов.

Он последним из команды боком протискивался в тесные створки лифта «спальной» высотки.

– Сколько нужно, столько и можно, – спокойно ответил Малыш, изо всех сил стараясь уменьшиться в габаритах. – На мой вкус, чем пустяковее вызов, тем лучше!

– Тебе бы, лосю, только спать. И так едва в лифте умещаешься.

– Я бы, Вовчик, тебя попросил! Насчет лося. А в остальном… Балда! Там же люди! Чем меньше пострадавших, чем меньше причиненный им вред, тем им же лучше. Люди ведь, а не абстрактная ситуация!

– Ты смотри, какие слова знает! «Абстрактная ситуация»… – Лавриков ткнул Орлова локтем в бок.

– Он у нас вообще парень начитанный. Его на хромой-то кобыле… Пардон, лошади…

На площадке двенадцатого этажа их ждали соседи, участковый, бригада скорой. Какие-то причитающие люди метнулись навстречу.

– Приветствую! – Малыш пожал руку участковому. – Чего тут у вас?

– Позвольте я. Позвольте мне. Я все расскажу. Вы тут главный?

Худенькая седая дама в черной кроличьей шубке с букетом чайных роз в руках решительно направилась к Игорю Лисицыну.

– Анна Семеновна! – застонал участковый. – Сохраняйте спокойствие. Я сам все объясню!

– Помилуйте, голубчик, ваши способности я уже видела. У меня вся надежда на этих молодых людей.

– Мама, успокойся. Все будет хорошо.

– Ничего не будет хорошо. Оставьте меня! – сердито крикнула Анна Семеновна. – Молодые люди, – обратилась она к спасателям. – Эту дверь нужно взломать. Моя сестра внутри. Сегодня день памяти ее мужа. Она пригласила нас в гости. Мы пришли, – она указала на стоявших за ее спиной людей. – Но нам никто не открывает. Только слышно, как кошка мяукает. Кошка никогда звука не проронит. А тут – кричит! Умоляю вас, ломайте дверь!

– Анна Семеновна, – вновь встрял участковый, – без слез, пожалуйста. Сейчас все будет хорошо. Сейчас дверь откроем, – и, уже спасателям: – Ну, чего встали-то? Где сварка у вас? Давайте режьте!

– Разбежались! – проворчал Лавриков. – Малыш, ломик дай!

– Коробку хочешь выбить?

– Поучаствуешь?

Вдвоем в считанные секунды они покрошили штукатурку по периметру дверной коробки, потом ломиками ловко поддели сам деревянный с металлической обгонкой каркас и вместе с накрепко запертой дверью уложили сооружение на пол лестничной площадки.

– Металлические двери у нас делать научились, а вот прочно их устанавливать, слава богу, пока что нет, – прокомментировал Лавриков.

Стряхнув крошки штукатурки с одежды, он первым вошел в квартиру. За ним последовали Лисицын, Скворцов и Орлов.

– Вот те на! – присвистнул Орлов. – Бабулька-то ваша где? Ничего себе вызов! Она, может, за поллитрой в магазин побежала под такую-то закусь, – Орлов с вожделением оглядел стол. – А мы тут, трах-тарарах устроили. В любом случае, нам здесь больше делать нечего.

Подхватив свой ранец, он направился на лестничную площадку.

– Орлов! – окрикнул его Лавриков. – Команды «Отбой!» я не давал.

– Только не надо мне указывать, что делать! Даже если ты сегодня вместо Хабарова! – Орлов был явно недоволен замечанием, но вернулся. – Дверь мы выломали. Дальше пусть доблестная милиция разбирается! Мы что, теперь старушку будем искать?

Он безрезультатно подергал за ручку дверь на балкон и безучастно развалился в кресле. Лавриков красноречиво глянул на него и кинулся к ранцу.

Визг металла о металл, еще секунда, и язычок ригеля был спилен. Лавриков рванул дверь на себя.

– Врачей сюда! Быстро!

Вдвоем с Лисицыным они внесли в дом Василису Семеновну, бережно уложили на диван. Лавриков проверил ее пульс.

– Жива, – кивнул он. – Все, ребята. Теперь пусть врачи занимаются.

Уже на лестнице (в лифте решили не ехать) Олег Скворцов произнес:

– Позвонки, это 1587-й.

Тысяча пятьсот восемьдесят седьмой раз им не сказали спасибо.

– Диспетчер, я – «Четвертая». Работу окончил. Валюшкин переулок, четырнадцать. Извлекли бабушку с балкона. Замок-полуавтомат заклинило. Пострадавшая жива. На месте работают врачи скорой. Ждем дальнейших указаний, – передал по рации Лавриков.

Щелчок, шорох помех, напряженное: «Четвертая»! Пострадавший – ребенок. Руку в деревообрабатывающем станке зажало. Езжайте на пилораму на выезде из Рождествено в сторону Путилково. Справа от дороги. Скорая на месте, но они не могут ничего сделать. Вы ближе всех. Поторопитесь! Как поняли? Прием».

– Я – «Четвертая». Принято. Сева, слышал? Давай на Пятницкое! – сказал Лавриков водителю Севе Гордееву. – Ну, что? – он обвел всех внимательным взглядом. – Кому надоела мелочевка и хотелось жизни «с картинками»?

Место происшествия нашли сразу. Люди, завидев микроавтобус с броской надписью на боку «Центроспас», призывно махали руками, указывая путь, а потом что есть мочи бежали следом.

– Скорее! Женька внутри! – юркий пацан лет двенадцати, с бледным лицом и блестящими от испуга глазами выбежал из здания пилорамы навстречу спасателям и тут же снова исчез в полумраке деревянного, продуваемого всеми ветрами сарая.

Народ, собравшийся у входа, торопливо расступился, пропуская спасателей.

Чей-то женский голос надрывно запричитал. Какая-то старуха съязвила:

– Пока вас дождешься, десять раз помереть можно!

Деревообрабатывающий станок – массивное прямоугольное сооружение – возвышался в центре. Возле него топталось человек пять. Взрослые люди, чувствуя свою беспомощность перед страданиями ребенка, были злыми и нервными. Первым к спасателям метнулся молодой восточного типа мужчина с заплаканным покрасневшим лицом.

– Помогите! Скорее! Это сын! Мой сын! Все, что хотите, отдам: дом отдам, деньги отдам, жену отдам! Только помогите! Спасите сына!

Мальчик стоял, склонившись над станком. Его левая рука вместе с окровавленной доской до запястья была зажата между направляющим и прижимным валом. Ребенок был апатичным и усталым. Совсем юная девушка-фельдшер пережимала ему артерию у плеча. Ее пальцы побелели, устали от напряжения и долгой фиксации. Бегло осмотрев ребенка, Лавриков сказал фельдшеру:

– Отпустите. Это бесполезно.

– Но кровопотеря…

– У него спазм сосудов. Сейчас жгут наложу. Отпустите.

Лавриков укутал ребенка в принесенное шерстяное одеяло и в считанные секунды наложил кровоостанавливающий жгут, прикрепив к нему записку с указанием времени и даты наложения, своей фамилии и должности спасателя.