Борис Виан - Женщинам не понять Страница 4

Все идет как надо, — похоже, она любит и мальчиков тоже. Она даже знает, что в таких случаях требуется делать.

V

С тех пор прошла целая неделя, и как-то раз я просыпаюсь прекрасным весенним утром, в самом разгаре июля — и это не так уж удивительно, как кажется на первый взгляд: весна — это еще и состояние души, весенний день вполне может иметь место круглый год. Меня ждет несколько писем. Откроем. В первом за смехотворно низкую плату предлагается курс психоанализа. Второе напоминает, что школа сыщиков в Вичите, Канзас, не имеет себе равных в мире. И третье — уведомление о помолвке. Кто же выходит замуж? — моя добрая подружка Гая… А счастливый избранник — некто Ричард Уолкотт.

Так-так. Я хватаю телефонную трубку. Она у себя.

— Алло? Гая? Это Фрэнк Дикон.

— О Фрэнк! — говорит она.

Она произносит только это, причем без всякого выражения.

— Ты выходишь замуж, Гая?

— Я… я все тебе объясню, Фрэнк, но не по телефону.

— Ладно, — соглашаюсь я. — Ты уже встала?

— Я… да… но…

— Я сейчас приеду. Ты мне объяснишь.

Не вижу причин, почему бы мне не заняться немного Гаей и ее замужеством, если так мне подсказывает мое сердце, а? Я всегда был уверен, что именно я найду ей мужа, этой Гае. Поэтому меня слегка задевает то, что я никогда ничего не слышал о вышеупомянутом Ричарде Уолкотте. В особенности же мне хочется посмотреть на его рожу. Если я позволю родителям Гаи самим заботиться о ее замужестве, это будет самым настоящим преступлением: им глубоко на это наплевать — и тому и другому; к тому же их никогда не бывает дома. А теперь вы должны отметить про себя скрытую пользу всех этих рассуждений: вы ничего не заметили, а я уже оделся.

А дальше все очень просто.

Я спускаюсь; машина, дорога, остановка, лестница:

— Здравствуй, Гая.

— Фрэнк, — произносит она.

Мы в ее спальне, обставленной с безумной простотой, столь дорогой для этой дорогой девочки, — белое с золотом и метр ковра на полу — метр толщины, заметьте.

— Кто этот Ричард Уолкотт? — спрашиваю я.

— Ты его не знаешь, Фрэнк.

Она сидит перед туалетным столиком на какой-то умопомрачительной штуковине из золоченых прутьев; на ней атласный халат кремового цвета — чудовищная безвкусица. Гая шлифует ногти вставленной в хромированную оправу шкуркой зебры. Это никому не причиняет вреда — ни ногтям, ни шкурке.

— И когда же ты меня с ним познакомишь? — спрашиваю я.

— Фрэнк, — говорит она, глядя мне прямо в глаза, — ну зачем тебе это?

Я тоже смотрю на нее, и она отводит глаза. Сегодня Гая выглядит неискренней. Кобылка, похоже, заупрямилась. Я подхожу.

— Дай мне руку, моя прелесть, — говорю я.

Я задираю рукав халата и целую ее руку как раз в том месте, где видны следы уколов. Затем опускаю рукав.

— Если ты его любишь, кошечка моя, — прекрасно, — говорю я, снова глядя ей прямо в зрачки. — Одевайся, заедем за Ричардом и пообедаем все вместе.

— Ты понимаешь… я… я и так уже договорилась пообедать с ним и с одним его приятелем…

— С его шафером, как я полагаю, — говорю я.

Она кивает.

— Ну что ж, замечательно, — говорю я еще раз. — Ты представишь меня как своего шафера, и мы славненько попируем вчетвером. Ну давай, быстро.

Я хватаю ее под мышки и ставлю на ноги, затем раскидываю по углам ее роскошное дезабилье. Вид у нее при этом явно обеспокоенный. Она вот-вот заплачет и во всем мне признается… но Гая берет себя в руки.

Эта девица в подобном виде являет собой целое зрелище.

— В каком ящике у тебя лифчики? — спрашиваю я.

— Я их никогда не надеваю, — говорит она обиженно. — Ты находишь, что мне это так уж необходимо?

— Вовсе нет, — отвечаю я. — Просто ваши штучки нужно держать под колпаком. Я бы тебе посоветовал носить лифчики с «косточками».

Она смеется.

— Фрэнк, я тебя обожаю.

Похоже, она малость расслабилась. Я помогаю ей одеться, чисто по-дружески. Что самое замечательное в наших с Гаей отношениях — время от времени она может быть настоящим другом. Я в нее не влюблен, но не хочу, чтобы ее сделали шлюхой — или кем похуже.

Я болтаю всякий забавный вздор, и она смеется без остановки. Гая расчесывает свои кудряшки перед зеркалом, которое занимает весь простенок между двумя окнами, подкрашивает губы помадой — все — хватает сумочку и останавливается прямо на пороге своей спальни.

— Для обеда еще слишком рано, — говорит она.

— Пустяки, пойдем просто погуляем.

Она стоит в нерешительности.

— Ты обещаешь мне, что не выкинешь какую-нибудь шутку?

— Какие шутки? — возмущаюсь я с самым что ни на есть невинным лицом. — Я хочу пойти с тобой погулять, потом мы вернемся ровнехонько в то время, когда у тебя назначено свидание с твоим женихом. Клянусь тебе.

Легким жестом руки отбросив все свои сомнения, она устремляется вниз по лестнице. В два прыжка мы спускаемся с крыльца, и едва она успевает сесть в машину, я трогаю с места.

— Давай перекусим в какой-нибудь забегаловке по дороге — устрицы, молоко.

Между нами говоря, молоко, я думаю, ей ничуть не повредит. Кажется, оно оказывает противоядное действие. В нем полно витаминов. Да и правительство его тщательно проверяет.

— Зачем ты выходишь замуж, Гая?

Она пожимает плечами.

— Поговорим о чем-нибудь другом, Фрэнк. Тебе этого не понять.

Я обнимаю ее за плечи.

— Если тебе этого так не хватает, моя дорогая, я ведь не так уж отвратителен, а?

Она кладет голову мне на плечо. Голос у нее, как у маленькой девочки. Какая милашка, Гая. Самая настоящая дуреха, но это все по молодости, потом пройдет.

— Фрэнк, — говорит она, — я и сама уже плохо понимаю, что происходит. Поговори о чем-нибудь другом… Это все не важно. Как-нибудь устроится.

Дорога очень красива; кругом цветы, автомобили — лишнее подтверждение тому, что утро и впрямь весеннее. Еще один аргумент, подтверждающий мое первоначальное рассуждение. Мы и в самом деле очень мило проводим пару часов в маленьком заурядном кафе, где все стоит в шесть раз дешевле, чем «У Егеря» в самом Вашингтоне, но, несмотря на новые попытки, мне так и не удается выведать что-либо у Гаи. Она на запоре — словно сейф Федерального банка, и тот, кто сумеет ее расколоть будет хитрец похлеще моего, из чего я делаю вывод, что это просто невозможно, так как не допускаю мысли, что кто-то может оказаться хитрее меня.

По мере того как приближается назначенный час, Гая все же заметно грустнеет. Она смотрит на часы, нервничает, смотрит на меня — и не очень-то дружелюбно. Подозреваю, подходит время принять очередную дозу. Я нежен и очарователен, мы садимся в машину. Чем ближе мы подъезжаем к городу, тем она становится спокойнее и в то же время возбужденнее, причем возбуждение ее искусственное, и на это противно смотреть.

— Говори, как ехать.

— Ты знаешь, где это, — отвечает она. — Мы встречаемся в Потомаке.

— В Клубе?

— Да, — кивает она.

Я врубаюсь. Потомак Боут Клуб находится, как и указано в его названии, на Потомаке, в самом центре Вашингтона, возле моста Фрэнсиса Скотта Ки.

— Там и будем обедать? — спрашиваю я.

— Покатаемся немного на лодке и пообедаем.

— Отлично, — говорю я.

Жму на акселератор. Чуть не врезаюсь в трамвай. Было бы досадно, потому что вашингтонские трамваи не имеют себе равных… Они огромны и совершенно бесшумны, а если когда-нибудь вам случится путешествовать по тому захолустью, что называется Бельгией (в Европе, кажется), вы поймете, почему я так ратую за то, чтобы в мире сохранились такие трамваи, как в Вашингтоне. И вот мы у Потомака. Я паркую машину, мы выходим, я иду следом за Гаей. Она идет быстро, словно хочет улизнуть, но я хорошо знаю Потомак Клуб.

Гая подходит к двум парням за столиком в баре. Я же едва не проглатываю собственные зубы, увидев их. Так как один — это тот самый, с которым я столкнулся, когда он выходил из ее спальни. Малый с накрашенным лицом. Как? Это и есть ее жених? Нет… мое заблуждение рассеивается, как только нас представляют друг другу. Ричард Уолкотт — другой. Что ж, не могу сказать, красится он или нет, но, уверяю вас, что он того же пошиба. Посмотреть только на его прическу. Самый настоящий гомик. Я с трудом сдерживаю смех. Приветствия. Я не пожимаю им руки — должно быть, они насквозь пропитаны косметическим кремом. А голосочки у них… бабы, самые настоящие бабы. Ну уж нет, кто-кто, только не это будет мужем Гаи!

Через некоторое время Гая в нетерпении встает, и мы все следуем за ней к красно-белому катеру, который мерно покачивается у понтона. Палит солнце, а вода сверкает до рези в глазах. Бедные рыбки. Что за жизнь! Перед тем как отчалить, Гая поворачивается ко мне.

— Фрэнк, дорогой, — говорит она, — я забыла в баре сумочку. Может, сходишь?