Контрольная схватка - Александр Александрович Тамоников Страница 40

– Ну и? – хмуро уставился на Виктора Коган.

– Полина, – не сводя глаз с напарника, позвал Буторин. – А нет ли у вас в доме какого-нибудь старенького замызганного платья, платочка старого, валенок, клюки старушечьей? Может, безрукавка какая с подпалинами есть?

– Зачем это вам? – не поняла женщина. – Есть кой-чего. Не выбрасываем. Жизнь-то не с особым достатком, всяко в хозяйстве может пригодиться.

– А затем, Полюшка, – улыбнулся Буторин, что из меня вряд ли путный образ получится, а вот из Бориса Михайловича с его носом прекрасная старуха выйдет. Прям Баба-яга из сказки. И скажете, что есть у вас повитуха, в травах толк знающая, зелья всякие варить умеющая. Вот вы ее к этому диверсанту и приведете.

– Ты что? – Коган покрутил пальцем у виска. – Тебе тут гримерка кинофабрики «Мосфильм»?

– Почти как павильон, – улыбнулся Буторин. – Свет тебе в спину будет, значит он не сразу разглядит черты твоего лица, да ты его не особенно и показывай. Знай себе ногами по земле шаркай. Главное, твой нос знаменитый чтобы ему показался.

– Не дает тебе покоя мой нос, – проворчал Коган и посмотрел в сторону двери. – Ох, припомню я тебе, Витя, этот любительский спектакль.

– Э нет, Боря, спектакль должен быть профессиональным, – весело возразил Буторин. – Сыграть придется так, чтобы даже Станиславский тобой возгордился!

Полина смотрела на мужчин, и взгляд ее теплел. В глазах стала исчезать тревога, появилась надежда, что все обойдется, что эти двое майоров из НКВД освободят близких людей, свяжут по рукам и ногам вражеского лазутчика. Прислушиваясь к звукам снаружи, оперативники подождали, когда женщина принесет целый ворох старой женской одежды. Потом ее отправили готовить еду и перевязочные средства, которые она должна отнести в сарай по требованию диверсанта, а сами остались преображать Когана. Самым сложным было то, что не было парика. Буторину хотелось, чтобы из-под платка выбивались седые неопрятные пряди волос старухи. Но от академического образа Бабы-яги пришлось отойти. Виктор надергал из стены старой пакли, которой были забиты изнутри стыки бревен избы. Если из-под платка на лбу будут торчать хоть какие-то волосы, будет уже хорошо. Для освещения в спину сойдет и так. Главное, чтобы маскарад выдержал всего пару минут «спектакля», больше не понадобится. Не лечить же Коган идет диверсанта. Главное – подойти вплотную.

Несколько пятен сажи на нос и на лицо должны были изобразить старческие пигментные пятна, руки ему просто испачкали в земле. Нашлись и стоптанные, побитые молью валенки. Поверх старого платья повязали грязный передник, на спину под платье набили тряпья, изображавшего горб. Меховая безрукавка из собачьей шкуры годилась разве что на подстилку или для того, чтобы у порога об нее ноги вытирать. Но Буторин настоял на том, чтобы Коган надел ее.

Через пятнадцать минут все было готово. Да и нельзя было затягивать время. Приходилось спешить и рисковать. Полина вошла в сарай, зажав под мышкой сверток с перевязочными средствами. В руках она держала таз с горячей водой, чтобы обмыть рану. Рядом с ней шел Коган, старательно шаркая ногами, склонившись всем корпусом вперед и опираясь на клюку.

Он быстр оценил ситуацию, окинув взглядом сарай. Большое пространство, но сено было только у дальней стены. Справа, за загородкой, хрустели травой две коровы. Около одной на сене лежал недавно родившийся теленок. Фрид сидел, прижавшись спиной к дощатой стене сарая. Раненый мужчина лежал неподалеку и тихо стонал, пытаясь что-то говорить. Фрид прикрикнул на него, и мужчина замолчал. Девушка в коротком платье сидела рядом с диверсантом, ее лодыжку обхватывала веревочная петля. Другой конец веревки Фрид держал в своей левой руке. Правой он наводил на Полину пистолет. На Полину и вошедшую с ней старуху.

– Кто это? Стоять! – крикнул Фрид, но голос его был слабоват. – Ты сказала, что на ферме никого нет больше.

– Это Марфа, она повитуха-травница, – начала лепетать Полина, поставив таз на землю и прижав для убедительности к груди руки. – Она всех лечит. И людей, и животных. Она заговоры разные знает, знает, как кровь остановить, как лихорадку снять. Она поможет, вы уже завтра почувствуете себя другим человеком.

Женщина говорила и говорила, а сама смотрела на Федора и на племянницу. Страх и жалость придавали ей силы, и Полина даже сама не понимала, откуда берутся слова, почему ей удается так долго говорить, говорить так убедительно. А Коган подходил все ближе и ближе. Он видел сомнения в глазах диверсанта, как дрогнул в его руке пистолет. Дрогнул, но не опустился совсем. Значит, может выстрелить, но пока у него есть надежда, он стрелять не будет. Очень хочется ему надеяться на чудо, поверить в него. А вдруг! Еще бы три метра пройти, всего три метра, чтобы вплотную. Чтобы выполнить то, что они недавно отрепетировали в доме.

Еще шаг вперед, еще шаг. Коган шаркал ногами, опираясь одной рукой на клюку и держа в другой пучок сухой травы. Он отказался от мысли шептать какие-то заклинания и даже изображать старческий кашель. Все что угодно могло насторожить диверсанта, напугать его, заставить запаниковать и выстрелить. А ведь его фактически прижали в угол. А хищный зверь опаснее всего именно в таком положении.

Полина снова подняла таз с горячей водой и заговорила, что сейчас она промоет рану и перевяжет раненого, что кровь остановят травяным настоем. Коган был благодарен этой мужественной женщине, которая подошла к врагу вперед него, фактически на какой-то миг закрыла Когана от Фрида. И этого момента ему хватило! Коган нанес один-единственный удар клюкой по запястью руки, державшей пистолет. Ослабевший от раны диверсант не успел ничего сделать, когда «старуха» одним прыжком оказалась на нем, повалив на спину и прижимая правую руку к земле. Почти сразу в сарай как ураган влетел Буторин. Девушка завизжала, Полина бросилась к ней и закрыла своим телом племянницу, прижала ее к себе, закрывая лицо, чтобы та не видела происходящее. Федор приподнимался на руках и все пытался дотянуться скрюченными пальцами до врага, но все уже было кончено.

Федора отвели в дом и обработали рану на голове, уложили в кровать. Полина и ее племянница уже суетились, накрывая на стол, чтобы накормить своих освободителей. Коган, сняв платок, перевязывал раненого диверсанта. Буторин сидел рядом, покусывая