Андрей Кокотюха - Охота на маршала Страница 42

Получается, начальник УМГБ в курсе дела. Источник информации подполковника только один – МГБ СССР, Лаврентий Павлович Берия. Он же – негласный, если опять-таки верить Мурашко, куратор операции, которую Гонта уже назвал для себя «Охота на маршала».

И отсюда – самая плохая для Дмитрия новость.

Шансов выйти живым у него после сделанного открытия практически не остается.

Что ж, выходит, и терять ему нечего. Помирать – так с музыкой.

Аккуратно положив машинописные листы на стол, Гонта легонько отодвинул их, кашлянул, спросил:

– Это все… гм… тоже военные трофеи советских офицеров, товарищ подполковник?

– Вагон с этим прицепили к трофейным. С целью конспирации. И безопасности транспортировки. Сам понимаешь теперь – его содержимое могло привлечь внимание наших врагов. Война ведь продолжается. И в ослаблении советской военной мощи заинтересованы те же вчерашние союзники. Но давай опустим политинформацию. Что мы тут имеем, майор? Вернее – кого? – Коваль отвлекся, вновь закуривая, продолжил: – Григорий Ржавский, как известно, проходил специальную подготовку в разведывательно-диверсионной школе абвера. Я более чем уверен: остальным бандитам то, что в ящиках, могло показаться ненужным. Его не продашь и не скушаешь. Но Ржавский наверняка разобрался, с чем имеет дело. Поэтому сперва пытался замести следы, подпалив вагоны. Думал: здесь дураки сидят, его не просчитают. Решат: вскрыли, мол, бандиты ящики, рассмотрели. Не поняли ничего, не захотели возиться со всем этим грузом. Подпалили из вредности. Как?

– Похоже на правду.

Спорить не имело смысла. Гонта мысленно качал ситуацию одновременно с Ковалем, склоняясь к такому же выводу. Иных вариантов просто не видел. На короткое время немного отступило чувство приближающейся опасности. Однако Дмитрий чувствовал: для подполковника он – не собеседник. Коваль говорит с арестованным, заходя издалека. И хотя Гонта примерно догадывался, к чему тот подводит, все равно действительность непременно превзойдет наихудшие ожидания.

– Похоже, майор. Вот тебе следующая правда. Там, в усадьбе, в подвале, где некто неизвестный сжег почти все трофеи, заметая следы, груза из третьего вагона также не оказалось. Немца видал, который с нами приезжал? Башковитый товарищ. Сказал авторитетно: даже специальной экспертизы не надо. Без того готов заявить – не было этого стратегически важного груза среди того, что сгорело. Следишь за мыслью, а, майор?

– Ржавский тоже исчез.

– Верно. Все сходится, правда? Ему в лапы попадает добыча поважнее портсигаров с соболями. Если сумеет грамотно распорядиться всем этим богатством – откроет себе дорогу хоть куда. Согласен?

– Пусть так. При любых раскладах сам Ржавый воспользоваться всем этим не сможет.

Коваль снова распрямил плечи, выровнял спину. Победный вид подсказал Гонте: финиш, вот сейчас подполковник и зайдет со своего главного козыря.

– У нас с тобой хорошо пока получается вести беседу, майор, – начал тот, придавая голосу слегка вкрадчивые нотки. – Видишь, как оно срастается. Остается теперь понять, кто предупредил Ржавского о предстоящей операции. Ведь он не просто своих положил – он свидетелей убрал и следы заметал. Красного петуха пустил, как давеча на запасном пути. Есть идеи, мысли, версии?

Словно предчувствуя, что Гонта вновь намерен отмолчаться, окончательно перестал играть в кошки-мышки, опять подался вперед. Не сказал – выплюнул:

– Я тебе отвечу на этот не сильно сложный вопрос! Ты, майор, вычислил Ржавого раньше всех! Намного раньше! С твоими возможностями наладить с ним быстрый и прямой контакт запросто! Ты его предупредил! И дал шанс сделать в той усадьбе всю грязную работу!

Даже ожидая чего-то похожего, Дмитрий все равно от неожиданности отшатнулся, потеряв на короткое время дар речи. Это – не версия. Только что прозвучал приговор. Окончательный, не подлежащий обжалованию.

– Нечего сказать, майор?

– Вряд ли вас устроит, если я буду все отрицать.

– Кто бы спорил, что станешь! Не халатность, не служебное несоответствие. Измена Родине, высшая мера наказания. Как тут сразу признать вину?

Гонта медленно поднялся. Одернул китель. Застегнул верхнюю пуговицу, пригладил волосы ладонями. Коваль тоже встал, точнее – подскочил со своего стула. Рука легла на кобуру, пальцы отстегнули застежку. Их взгляды снова встретились.

– В таком случае, – проговорил Дмитрий, невольно придавая голосу оттенок одновременно гордости и обреченности, – мне нечего возразить. Как и сознаваться не в чем. Если вам нужен виновный, вы его нашли. Где прячется Ржавский со своей добычей – понятия не имею. Расстрелять меня на месте проще, товарищ подполковник. Хоть при попытке к бегству.

– Сядь, майор, – ответил Коваль миролюбиво, убирая руку с кобуры, и тут же, без перехода, рявкнул, хватив кулаком по столу: – Сидеть, я сказал! Тоже мне, герой-гвардеец! Смертник, твою мать!

Гонта не шевельнулся.

Обойдя стол, Коваль, не прекращая движения, с короткого замаха двинул арестованного кулаком в лицо, рассекая губу до крови. Сразу же, без передышки, сильно ударил Гонту, метя и попадая точно в солнечное сплетение. Третий удар, нацеленный в подбородок, таки свалил Дмитрия с ног.

Уже плохо контролируя себя, Коваль несколько раз пнул лежачего носками сапог, молотя по животу, голове, копчику. Охладев к избиению так же быстро, как и загоревшись, подполковник отступил от арестованного на несколько шагов. Выудил из кармана форменных брюк клетчатый платок. Брезгливо вытер руки, отшвырнул его в угол, приказал:

– Встать. Встать! ВСТАТЬ, СУКА!

Помогая себе руками, стараясь по-прежнему держаться ровнее, Гонта поднялся. Попытался утереть кровь с разбитого лица, но последовал другой приказ:

– Смирно! Смирно стоять, я сказал!

Рука Дмитрия дернулась было вниз, опускаясь по швам. Но вдруг замерла. Не отводя взгляда от своего палача, Гонта все-таки вытер кровь, сплюнул розовым под ноги, вновь одернул китель.

– Ты у меня харки свои вытрешь, – пошипел Коваль. – Выхаркаешь кровь – и языком слижешь, падаль. Знаешь, почему ты здесь? Из-за Ржавского, сучьего сына? Я твою связь с ним на раз-два докажу. Или ты мне сам признание подпишешь, как вошел в преступный сговор с военным преступником, чтобы совершить измену Родине. Подпишешь, я тебе обещаю.

– Нет.

– Все так говорят. Тебе, майор, назвать фамилии тех, кто у меня в ногах валялся через сутки после того, как показывал свою храбрость? А теперь стой и слушай меня. – Коваль выровнял дыхание, продолжил более спокойным тоном: – Не сложились бы у меня все нужные кусочки этого дела, Гонта. Не связывал бы я тебя с Ржавским, гори он огнем. Не знал ты ничего ни о трофеях на станции, ни о том, что в третьем вагоне везли. Но, кроме тебя, Ржавского предупредить некому, майор. И даже при таком очевидном раскладе я бы не подумал о тебе. Тут другое дело есть, давнее. Не дружи я крепко с Васькой Вдовиным, героически погибшим, ловили бы мы сейчас Ржавского вместе. Не забыл Вдовина-то? Напомнить?

– Помню.

– А я не зря говорил, майор: мир тесный, шарик круглый.

Пройдясь по кабинету, словно разминаясь, Коваль остановился напротив Гонты. Опять закурил. Затянулся. Выпустил струю сизого дыма в лицо арестованного.

– Теперь, Гонта, не вздумай открыть свой рот. Скоро вот два года будет, как Вдовин погиб. Тогда, в сорок четвертом, я служил в особом отделе нашего с тобой Первого Украинского фронта. Тебя и вдовинского водителя, старшину, фамилию не вспомню, допрашивали. Но картину того, что там, в лесу под Каменцем было, составили только с твоих слов. Старшина почти все время провалялся без сознания, на него напали сзади и отключили. Это я потом, когда в спокойной обстановке запросил все материалы дела, перво-наперво отметил. Проверяли версию нападения диверсантов. Было предположение, мол, нарвались вы по пути на небольшую группу немецких окруженцев, которые пробирались из котла. Но «диверсанты» лучше звучит. Солиднее, красивше. Так или нет, Гонта?

– Я все изложил в рапорте.

– Читал я твой рапорт. Ты лишь допускаешь, с каким противником мог так героически сражаться, что практически в одиночку отбил атаку. Хорошо, пусть ты огрызнулся. Офицер боевой. Опытный, разведчик. Ладно, пытались фрицы машину захватить – не вышло. Согласен, принимать длительный бой, когда ты в глубоком тылу противника, смысла нет. Здесь без вопросов. Угадай, с какого момента эти самые вопросы начинаются.

– Мы в «ромашку» играем тут?

– Во что я захочу – в то и поиграем, понял? И приказа открывать рот я не давал. Спрашиваю так, риторически. А сомнения у меня появились вот откуда, майор: для чего было старшину вырубать? – Коваль выдержал многозначительную паузу. – Кто бы там ни возник в лесу, обычные солдаты или вражеские диверсанты, им логика велит не бить врага по голове. Убивать. Стрелять, колоть, резать насмерть, до крови. На старшине же, забыл, черт, фамилию, ни царапины. Только синяк от удара. Да, он увидел немцев. Точнее, – снова тяжелая пауза, – людей в немецкой форме. Не для того ли ему дали рассмотреть форму, чтобы потом, на допросе, он смог уверенно говорить о нападении врага? Главное – почему старшину не убили сразу? Из лесу стреляли, тут ваши с водителем показания сходятся. Но били не прицельно – а ведь могли бы! Я все верно вычисляю, а, майор?