Олег Алякринский - Клятва на верность Страница 44

Вот теперь точно пора!

По сигналу Ангела все бросились вперед, к высокому забору, окружавшему одиноко расположенную усадьбу. Летели черные тени, словно посланцы ангела тьмы — между деревьями, по открытой лужайке за домом. Вдруг злобно, яростно взвыла собака, тут же раздался одинокий выстрел. Лай сменился жалобным воем, — стих. Но мгновенно все вокруг превратилось в ад: казалось, все собаки края разом завыли, залаяли, в окнах первого этажа вспыхнул свет, затем двор перед особняком осветился прожекторами, забегали люди, загрохотали выстрелы, замычали, заблеяли, завизжали животные. Ангел на бегу удовлетворенно ухмыльнулся, — это он приказал для усиления паники прежде всего стрелять по коровнику и свинарнику.

Забор близко. На бегу несколько человек ударили с плеча гранатометами. Забор в двух-трех местах разнесло в щепы, паника усилилась, со двора раздались автоматные очереди, тут же, правда, смолкшие. Ангел отметил, что автоматчиков сняли снайперы. Собаки к этому времени смолкли.

Ворвались во двор. Громко вопя для усиления ужаса, кинулись в дом. Одного из нападавших тут же подстрелили из-за угла.

Тем временем люди Ангела споро поджигали подсобные помещения. В коровник, конюшню и свинарник кинули по зажигательной гранате. Потом стали палить из автоматов. Животных было жалко, Ангел надеялся, что мучения их будут недолгими.

Из пятнадцати человек охраны в живых осталось семеро, но тех обезвредили. Трое были ранены, но несерьезно. Только у одного болталась перебитая рука. Ангел прикрикнул на пленников, чтобы те помогли товарищу.

В дверях дома показалась высокая худая фигура. Александр Петрович Валуев, не веря глазам своим, взирал на разорение. Он сбежал вниз по ступенькам и бросился к стоящему посреди двора Ангелу. Хозяин всмотрелся в черную маску и, видимо, узнал. Узнал голос, может быть, фигуру сегодняшнего гостя. Валуева схватили сзади за руки.

— Ты, ты!.. — задергался он в цепких руках.

— Мудак ты, Валуев! — врастяжечку произнес Ангел и, сделав шаг, от души ударил Александра Петровича по лицу — раз, другой. У Валуева мигом заплыл глаз, из разбитых губ текла струйка крови. — В следующий раз смотри, с кем разговариваешь. За языком следи. И помни: то, что можешь себе позволить со своими жополизами, с ворами — нельзя!

Ангел сделал знак, и в окна дома полетели зажигательные гранаты. Огонь с гудением пронесся по первому этажу, вырвался в окна — не удержать!

— Ты дурак, — повторил Ангел.

Тонко завыл словно очнувшийся при этих словах товарищ Валуев и упал на колени. Ангел приказал отступать. Где-то далеко уже тонко голосили пожарные машины, спешащие на издалека видное в ясную ночь зарево пожаpa. С ними, наверное, спешат и менты. Спешат узнать, что происходит. Милиция, впрочем, не особенно спешит, ухмыльнулся Ангел, небось почуяли неладное: в здешних краях просто так красного петуха большим людям не пускают — лучше держаться в сторонке… а то как бы не нарваться на пулю…

А полная луна все так же одиноко сияла над Кубанью, и медленно неслись тихие воды сквозь серебряный лунный столб, мостом переброшенный через реку.

На следующий день Варяг и Ангел вылетели в Москву. Еще через пару дней Ангела задержали на Пушкинской, но двадцать пять человек засвидетельствовали, что он всю неделю безотлучно находился в столице. И его отпустили.

А еще через пару дней Александр Петрович Валуев сам связался с Мухой, тот перезвонил в Москву Варягу — и сообщил, что дело улажено. Но теперь на новых условиях, заметил Варяг. Он милостиво позволил Валуеву получить пять процентов акций нового акционерного общества, которое тот номинально и возглавлял, будучи гарантирован от иных непредвиденных неприятностей.

Глава 27

Минуло четыре года после окончания университета. Пролетели мгновенно, как и годы учебы. Что было за эти восемь лет, прошедших с того памятного момента, как впервые явился перед его сонным взором Ангел? Многое, многое. Четыре года учебы в университете, защита диплома, аспирантура экстерном под руководством академика Нестеренко, не оставлявшего вниманием своего любимца. Через два года — новая защита, уже докторской диссертации, защита, прошедшая как-то незаметно, словно бы никто, в том числе и сам Владислав, не придавал ей особого значения — так, эпизод, шажок к вершине, наконец-то достигнутой.

Да, в это было трудно, непросто поверить: он — доктор экономических наук! Член научной элиты, принявшей

в свои ряды нового ученого коллегу. Но не знали они, что за фасадом респектабельности, которую умело изображал Владислав Щербатов, скрывался простой парень в привычной робе зэка, вор в законе, живущий совершенно в другом мире, по законам иной морали и по другим принципам…

Что ж, Варяг изменился, но лишь внешне. Если бы не решение большого сходняка войти в мир, который раньше просто игнорировался ворами, он с большей бы радостью остался прежним, всеми уважаемым и почитаемым по всей стране вором в законе.

…Защиту докторской по традиции следовало отметить. По мнению Медведя, отметить широко. Наметили праздновать в ресторане «Валдай» — достаточно большом, чтобы вместить несколько сот человек. В банкетном зале составили из пятнадцати столов один длинный, бесконечной лентой петлявший по всему сверкающему огнями залу. Гости подтягивались быстро. Владислав был сегодня весел, всем доволен и немного опустошен: перевернута еще одна страница его жизни, и какая страница!

За четыре года, прошедшие после окончания университета, он несколько раз побывал за границей, повидал тамошнюю жизнь, мог теперь сравнивать. В Цюрихе он стажировался в местном университете, а во Франции собирал материал для докторской. Но и работая над диссертацией, не уставал заводить множество нужных знакомств, присматривался к политикам и бизнесменам, полагая, что еще придется не раз столкнуться с ними.

Выводы были такие: сначала местные жители как во Франции, так и в Швейцарии ему не понравились. Показались они ему ходячими механизмами, запрограммированными на улыбку и поиск более прибыльной работы. Ощутил он в них отсутствие той широты русского человека, о которой много говорят, но почувствовать которую можно, лишь повидав других, ее лишенных.

Но так было вначале. Потом Владислав понял, что люди везде одинаковые, везде одинаково обижаются, одинаково плачут, веселятся, любят. Просто за границей другие условия жизни, здесь больше свободы, но и равнодушия: общество позволяло тебе жить так, как ты хочешь, но и умереть, если ты этого захотел или не смог выдержать гонки со всеми. Никому до тебя не было дела, если ты сдался, и, чтобы не оказаться за бортом, человек вынужден был надеяться только на себя, иметь только одну цель, отбрасывая все второстепенное, что и составляет так называемую широту личности.

Выводы Варяг сделал. Он понял, что за границей люди в своей одинокой борьбе за жизнь готовы, если что, признать и поражение, помощи все равно ждать не приходится, а значит, таких легко припугнуть, но еще легче купить, перекупить, заставить переступить черту, после которой продается все, даже душа…

Но сейчас Владислав Геннадьевич ни о чем таком не думал. Он стоял в вестибюле ресторана, курил и заодно встречал запоздавших гостей. Из банкетного зала доносился веселый гул застолья, составленный из музыки, легкого звона бокалов, приборов, шума голосов. Перепуганный старик швейцар, мелко семеня тощими ножками, постоянно подбегал, не зная, что делать: гости все время ломились в дверь.

— Владислав Геннадьевич, что делать? Опять идут! Дверь открывать?

Варяг благодушно осведомлялся:

— Места еще есть? Тогда открывай.

Лишь когда все стулья оказались заняты, Варяг коротко распорядился:

— Теперь, батя, можешь смело всех опоздавших посылать подальше. Кто не успел — тот опоздал. Как у них там за бугром водится, — ухмыльнулся он и сунул в трясущуюся ладонь старика зеленую купюру. — Возьми за службу.

Он вошел в зал. Во главе стола сидели сразу бросившиеся ему в глаза два человека. Егор Сергеевич Нестеренко и напротив него — Георгий Иванович Медведев. Два мощных старика, которые так много сделали для него, без которых он не смог бы подняться так высоко. И каждый по-своему продолжал заботиться о нем, о его карьере, совершенно не подозревая о роли друг друга в его судьбе.

Здесь же присутствовали Ангел и Алик. Первый потому, что всегда теперь находился поблизости, — слишком много дел приходилось решать вместе, а второй продолжал верой и правдой служить Медведю.

Когда-то давно, когда Медведь был простым, но единственным в своем роде медвежатником, им заинтересовалось НКВД. Столь мощной организации не составило труда заставить молодого вора выполнять для себя некоторые поручения, и Медведь вскрыл для них личные сейфы многих ответственных работников партии и правительства. После чего следы последних затерялись где-то на обитаемых островах архипелага ГУЛАГ. В те годы Медведю удалось близко познакомиться с методами работы НКВД, так что некоторые удачные наблюдения он впоследствии внедрил и в собственной организации. Алик, например, как раз и возглавлял отдел, функции которого были скопированы с внушающей страх и уважение государственной структуры подавления непокорных.