Волевой порог - Александр Александрович Тамоников Страница 44

раз склонен был верить людям, потому что опыт работы в особом отделе НКВД доказывал, что для измены Родине нужен мотив, веский мотив. Просто так человек не станет преступать закон. Для того чтобы предать Родину, нужно ее ненавидеть, ненавидеть современный социалистический строй. А таких людей в СССР практически не осталось. А оставшиеся забились по норам, по дальним поселкам и носа не высовывают. Этим людям, как бы они ни маскировались, не пробиться в органы власти, на высокие посты. Другое дело — люди, которые не из любви к Родине, а чаще с корыстными целями готовы пробиться к власти. Но об этих людях говорить здесь, в долине реки Баксан, смысла не имело. Здесь надо искать врагов не в структурах власти, а в своих рядах, только среди тех, кто имеет корысть, жадность, тягу к материальным ценностям, особенно в ущерб другим гражданам. Даже те пособники, которых выявили за годы войны, не были политическими противниками советского строя. У каждого была своя личная причина, включая и страх. Да, кое-кого фашисты запугали, заморочили голову.

В три часа ночи Коган вошел на территорию временного лагеря при комбинате. Одет он был в обычный поношенный костюм и выглядел как простой хозяйственник. Правда, что делать хозяйственнику в колонии посреди ночи? Оперативник колонии, немолодой, честный капитан, досье на которого Коган получил только вчера, встретил его возле курилки. Они отошли в сторону, подальше от фонаря, и остановились.

— Вы знаете, почему я именно к вам обратился, Арефьев?

— Ну потому, что я оперуполномоченный… — начал было объяснить капитан, но Коган его перебил:

— Нет, у вас есть еще один оперуполномоченный, у вас есть начальник оперчасти, есть вообще начальник колонии. Но я обратился именно к вам, потому что, выполняя мою просьбу, вы невольно будете в курсе моего дела, а мне нужно, чтобы эта информация не распространялась дальше. У меня есть сведения, что вы самый честный из всех сотрудников колонии человек, на которого можно положиться и к которому во время боя можно повернуться спиной и не опасаться удара заточкой в спину, или выстрела, или еще чего-то.

— Спасибо, конечно, за доверие, — нехотя улыбнулся полными губами капитан.

Коган еще раз посмотрел на оперативника, на его немного грузную фигуру. «Да, — подумал он, — такой мне в случае силовой операции не помощник. Но главное, чтобы у него голова варила и чтобы он дело свое знал хорошо».

— Мне нужна комната, но не ваш кабинет. Пусть это будет какая-нибудь кладовка, каптерка. И мне нужно, чтобы имелась стопроцентная гарантия, что никто не услышит моего разговора с заключенным и даже не узнает о том, с кем он встречался. Понятно?

— Понятно, товарищ майор. Есть такое помещение.

— Пошли! — кивнул Коган. — Вам я задачу поставлю после того, как кое с кем встречусь. Найдете способ поднять сейчас с постели того, кто мне нужен. Есть кого послать за ними из заключенных, а не служащих колонии?

— Конечно, — снисходительно ответил капитан.

…Окна были плотно зашторены. На них осталась даже светомаскировка. Коган сидел, развалившись, в старом кресле и курил, стряхивая пепел в консервную банку. Мужчина, сидевший перед ним в паре метров на расшатанном стуле, нервно мял кепку и старался не смотреть на папиросу в пальцах собеседника. Коган изучал лицо этого человека. Он знал о заключенном многое.

— Хотите закурить, Иван Савельевич? — Коган выпрямился и передвинул пачку папирос по журнальному столику в сторону заключенного.

Он подождал, пока тот закурит, блаженно чуть прикроет глаза после первых двух затяжек, затем спросил:

— Вы ведь биолог? Профессор Мухин?

— Это все осталось в таком далеком прошлом, гражданин начальник, что можно и не вспоминать, — горько усмехнулся заключенный. — Сейчас я разнорабочий, хотя неплохо научился обращаться с лопатой, тачкой, топором. Говорят, из меня получится неплохой плотник. Мне сидеть еще год. Надеюсь, что и не успею до конца освоить эту профессию.

Коган слушал, не улыбаясь. То, что говорил профессор, было злой иронией человека, который потерял все. Осужденный в 35-м за хищения в академическом институте, которых он не совершал, профессор Мухин не надеялся на правосудие, отчаялся вернуться в науку. Он потерял жену, которая умерла от сердечного приступа в первый же год его заключения. Он лишился двух дочерей, которые под давлением комитета комсомола университета вынуждены были публично отречься от отца. Через год он выйдет больной, сломленный, не верящий в справедливость и в людей. Наверное, это страшно — не верить вообще никому. Вообще.

— Иван Савельевич, я хотел с вами поговорить и обратиться к вам с просьбой, — начал Коган, увидев, как замер с папиросой в руке профессор, так и не донеся ее до своих губ. — Мне нужна ваша помощь как честного человека.

— Честного? Я вор, гражданин начальник, мне дали десять лет за кражу в особо крупных размерах. Почему меня вообще не расстреляли, я не знаю. Видимо, чтобы усугубить мои страдания, дать возможность пережить жену и лишиться при жизни дочерей. Я не могу быть честным человеком!

— Перестаньте, — поморщился Коган. — Мы оба знаем, что вы честный человек, что вас осудили по ложному доносу, чтобы свалить всю вину на вас. В моей власти добиться пересмотра вашего дела. Не обещаю, что это будет скоро, но снять с вас судимость и обелить ваше имя, вернуть вас в науку — это можно постараться сделать.

— Вы Господь Бог? — спросил профессор, поперхнувшись дымом.

— Нет, — ответил Коган и, помолчав, добавил: — Просто я тоже честный человек. Ну и имею немного возможностей. Есть к кому обратиться в Москве, к тому, кто мне не откажет в помощи.

— Я и говорю, — тихо ответил Мухин. — Вы Господь Бог. Чем я-то вам могу помочь, если у вас такая власть в руках?

— Власти у меня нет, но есть, как я уже говорил, возможности. И хватит об этом. А к вам я хотел обратиться вот с чем. Вы, как крупный ученый-энциклопедист, хорошо понимаете, что значат вольфрам и молибден для оборонной промышленности, для фронта, для победы. Я знаю, что у вас в отряде существует что-то вроде кружка интеллигенции. Это правда?

— Правда. Любое существо тянется к себе подобным.

— Есть среди вашего «клуба» люди, которым вы не доверяете, провокаторы?

— Как вам сказать. Такие люди есть всюду. Когда мы собираемся просто пообщаться, они приходят первыми. Мы их знаем, но, чтобы не портить отношение с администрацией, мы их не гоним. Пусть докладывают, нам скрывать нечего, это просто посиделки и беседы с умными людьми о культуре, творчестве, природе.

— Но когда вам надо обсудить что-то более личное,