Крэйг Томас - Дикое правосудие Страница 45

– Не волнуйся, мы найдем этих ублюдков. Мы уже близко, Алексей, я это чувствую. Мы почти у цели!

– Да, мне только что доложили. Об этом уже позаботились… Нет, я бы не отдал таких распоряжений, если бы не счел их необходимыми. Они подошли близко к другому делу, не к героину… Хорошо. Нет, без него остальные не станут дергаться. Почему он вдруг проснулся? Не имею понятия, но это случилось. Печально для него. Я предупреждал его, я забрал у него дело Роулса; он должен был смекнуть, что к чему, и снова погрузиться в спячку… Да, судя по всему, я недооценил его. Но об этом уже позаботились. Что? Да, я перезвоню вам, когда узнаю о результатах. Не беспокойтесь, мои люди хорошо подготовлены. Да, позвоню, как только…

На другом конце провода резко положили трубку. Полковник ГРУ Бакунин скорчил недовольную гримасу. Вот ублюдок… Небо уже посветлело. Его люди следили за Воронцовым, а тот делал все, что от него требовалось, чтобы стать жертвой.

Идиот. Мечтатель, моралист, позер, в жизни не сделавший ничего настоящего. До сих пор…

…Но без него все его дело рухнет, как карточный домик.

Воронцов запер свой автомобиль и пошел к дому через стоянку, огибая сугробы. В холодном воздухе пахнуло выхлопными газами, когда мимо него проехала колонна тягачей с оборудованием для одной из газовых скважин.

Расследование вступило в новую, опасную фазу, когда в любой момент можно было поскользнуться на предательском льду, припорошенном снежком… почти как сейчас на улице. «Ты всегда изображал из себя интеллектуала, – с привычным самоуничижением подумал Воронцов. – Сводишь мир к эстетическому идеалу, слепленному Бог весть из чего».

Здравомыслие и энтузиазм Дмитрия взбодрили его, но не более того. Он не ощущал в себе непреклонной решимости, хотя сосущее беспокойство немного уменьшилось.

В большинстве окон старого дома за занавесками горел свет. Тени пробегали то по одной, то по другой занавеске, когда соседи Воронцова переходили с места на место, занимаясь домашними делами. За красной занавеской Вера Силкова, несомненно, баюкает своего новорожденного младенца, составлявшего звуковой фон для бессонных ночей Воронцова из-за стены, разделявшей их комнаты… Майор улыбнулся. Глаза жгло, словно в них сыпанули песком, но по его телу, несмотря на усталость, разливалось удовлетворение. В нервной горячке последних дней наступила передышка. Отношение Дмитрия к делу много значило для него. Люди, которых они искали, вполне могли оставаться в городе – следовательно, все сводилось к обычной охоте… если забыть о том, что эти люди были учеными-ядерщиками, проданными Ирану в обмен на героин.

Воронцов распахнул дверь и вошел в дом, затерявшийся среди новых жилых кварталов и магазинов, утративший свое привычное окружение – в дом, словно страдавший старческим маразмом. Воронцов не имел ничего общего со своими соседями и только обменивался с ними приветствиями. С другой стороны, им нравилось, что он живет здесь: милиция не беспокоила их, и они чувствовали себя в большей безопасности от воров.

Воронцов закрыл за собой дверь. До него доносились звуки из других квартир, такие же деловитые и бесхитростные, как всегда; звуки, сопровождавшие обычную жизнь обычных людей. Возвращаясь с дежурства, он каждый раз чувствовал себя так, словно пришел с ордером на обыск. Он поднялся по лестнице к двери своей квартиры на первом этаже. Внизу хлопнула дверь: Оцман торопился на работу. Воронцов зевнул и нашарил в кармане ключи. Было начало девятого. Он попробует часок вздремнуть, потом примет душ и побреется перед десятичасовым совещанием.

– Майор?

Воронцов поморщился, услышав голос Нади, жены Оцмана. Ключ был уже наполовину повернут в замке, когда она крикнула снизу:

– Техник, которого вы вызывали, сказал, что так и не смог устранить протечку. Он…

Воронцов повернул ключ в замке…

Его приподняло, швырнуло вверх и назад, затем ударило о лестничную площадку и придавило куском разлетевшейся двери. Это он успел понять. Он понял также, что квартира взорвалась, что стены вокруг рушатся, что он ранен, серьезно ранен… Затем невыносимая боль пронзила его тело – и он закричал.

Темнота. Ничто…

9. Старые дурные привычки

Лок вернулся в Джорджтаун, когда уже смеркалось. «Дворники» деловито работали, не успевая очищать ветровое стекло от дождя. Он припарковал машину у тротуара и выключил двигатель. В то же мгновение остановилась пленка с записью Боба Дилана и его мысли заполнили тишину, словно сердитые сигналы охотничьих рожков. Образ Кауфмана, сгорбившегося в кресле, сжимавшего в руке бокал с забытым мартини, был невероятно ярким. Лок сидел во взятом напрокат «крайслере», бесцельно поглаживая рубчатую поверхность рулевого колеса. Дождь водопадом стекал по ветровому стеклу. Совсем не похоже на слезы.

«Для меня ничто больше не имеет значения: ни ты, ни я…» Он сказал Кауфману что-то в этом роде лишь для того, чтобы запугать его, но слова набрали собственную инерцию, превратились в обвал, готовый сокрушить всякое сопротивление. Ничто больше не имело значения.

Кроме Тургенева. Кроме уверенности в том, что однажды опробованная схема повторилась в Афганистане, а потом в Сибири. Билли, как и Ван Грейнджер, ухватился за легкие доллары, за прибыльную ложь. Обнаружил источник героина, разработал маршрут доставки, организовал снабжение, начал заколачивать деньги.

Потом его убили. Его – по заслугам.

Но только не Бет…

Джон Лок убрал руки с рулевого колеса и обхватил голову, в которой бушевала чужая бесплотная жизнь – все то, что он узнал от Кауфмана. Это было хуже мигрени. Он нападал на собственное прошлое и прошлое других людей, выворачивая все наизнанку. Вокруг истории Кауфмана образовался моральный вакуум, и скафандр повседневности уже не защищал Лока, как раньше.

Он застонал, и прижался щекой к холодному стеклу окошка. Билли, Ван Грейнджер, Компания… Все свелось к многочисленным убийствам из-за денег. Перед виргинским особняком гордо развевался государственный флаг, а внутри собралась вашингтонская элита, отмечавшая день рождения его сестры. Тем временем Пит Тургенев угрожал Билли из-за… Из-за чего? Может быть, тот начал брать себе большую долю, чем ему полагалось? Двойная игра, сорвавшаяся сделка, запоздалое раскаяние?

Но вместе с преступником пострадал невинный человек – Бет.

Лок вышел из автомобиля, забыв запереть дверцу. Ярость, бушевавшая в нем, с новой силой разгорелась в фойе, насыщенном запахами дождя, палой листвы и его мокрой одежды. Он вслепую поднялся по лестнице, опустив голову, раскачиваясь из стороны в сторону. Кто-то заплатит, кто-то за все ответит – лишь об этом он мог более или менее ясно думать среди мешанины образов безвозвратно утерянного и испоганенного прошлого. Он захлопнул дверь своей квартиры и прошел по коридору в гостиную.

Девушка лежала на большой софе. Ее тело изогнулось, так что одна рука оказалась завернутой за спину, а другая свесилась на ковер беспомощным, уже ничего не выражавшим жестом. Очень молодое незнакомое лицо. В широко раскрытых, густо подведенных голубых глазах застыл ужас. Один из его галстуков – он сразу же узнал пестрый рисунок подарка, полученного от Бет на прошлое Рождество – был крепко обмотан вокруг изящной шеи.

Он задушил меня, безмолвно кричало тело. В своей квартире, воспользовавшись одним из своих галстуков. Юбка погибшей была задрана до талии; девушка не носила нижнего белья. Он задушил ее после жестокого, садистского изнасилования, последовавшего за распитием спиртных напитков. Полупустые бутылки стояли на кофейном столике. В борьбе, которая продолжалась очень недолго, жертва успела перевернуть настольную лампу и сдвинуть с места китайский коврик. Но нападавший оказался слишком силен. Он изнасиловал и убил ее. Все это было очевидно – настолько очевидно для обостренного восприятия Лока, что он сразу же прислушался к звукам улицы, в любую секунду ожидая услышать вой полицейской сирены. Притормозивший автомобиль…

Лок прикоснулся к кружевным занавескам, но автомобиль свернул на автостоянку. Он узнал машину одного из своих соседей. Еще нет… пока что нет.

Он повернулся к телу девушки. Молоденькая проститутка, возможно, даже школьница, – нечто, не имевшее для них ровным счетом никакого значения, но способное сыграть роль изнасилованной и убитой женщины. Невинная жертва, вроде Бет. Они поняли, что он подошел слишком близко к опасной черте, и решили его остановить.

Что-то внутри его мозга продолжало работать, несмотря на панику, охватившую тело. Эта рассудочная сторона его личности увлекла Лока в спальню, к тайнику под полом, где хранились фальшивые паспорта, с почти религиозной тщательностью возобновлявшиеся с тех пор, как он перестал работать в Компании. Он начал заполнять спортивную сумку, вспомнил о пистолете и переложил его в один из ящиков шкафа. С пистолетом его задержали бы в любом аэропорту Соединенных Штатов. Вместо этого его подмывало собрать туалетные принадлежности, другие мелочи… Крупицы жизни, вроде фотографии Бет в серебряной рамке.