Максим Шахов - Концентрация смерти Страница 46

– Посмотрите, – Михаил украдкой вложил девушке в руку перстень с большим зеленым камнем.

– Это же золото, – проговорила она восхищенно. – Его не у евреев забрали? – добавила испуганно. – Тогда я не куплю его, – сказала и заглянула внутрь ободка, бегло прочитала выгравированную по-латински надпись, подняла ошалевший взгляд на Михаила. – Его сама наша королева Бона в шестнадцатом веке носила? Значит, и камень настоящий? Изумруд?

– Вы знаете латынь?

– Мы же на ней в костеле молимся, – как само собой разумеющееся сказала красавица. – У меня нет таких денег. Это целое состояние.

– С меня хватит и продуктов вместе с корзинкой.

– Я только примерю. – Голос девушки дрогнул, она бережно надела перстень на палец, полюбовалась сияющим камнем.

И тут послышались крики. Полиция уже теснила народ на рынке, не давала никому выйти в город.

– Спрячьте перстень, отдайте мне. Заберут, – взволнованно зашептал Михаил.

Девушка рвала перстень, но тот не хотел сниматься с пальца, застрял.

– Не могу, – в отчаянии произнесла она.

Прохоров взял ее руку, перевернул перстень камнем внутрь ладони и сжал ей пальцы.

– Надеюсь, обойдется. Держимся вместе.

В этот момент он больше думал о себе, а не о спутнице. Рядом с местной девушкой он мог сойти за ее родственника, жениха или односельчанина, а продуктов хватило бы, чтобы откупиться от полиции за отсутствие документов.

С оцепленного рынка, наконец, стали выпускать людей. Стариков, детей и старух просто гнали прочь, а вот молодых крепких мужчин и женщин с молодежью оставляли на площади.

– Чэсик, – рванулась девушка, завидев знакомого полицая в оцеплении, они тихо обменялись несколькими фразами.

– Ну что? – спросил Прохоров, когда она вернулась.

– Плохо. Чэсик выпустить нас не сможет, командир рядом. Повезут в Пинск на сборный пункт. Оттуда в Германию на работы. Угораздило же меня с тобой связаться, и заступиться никто не успеет…

– Держись рядом. Что-нибудь придумаем. Тебя хоть как зовут?

– Марта.

– А меня Михаилом.

Момент опасности заставил перейти на «ты».

В товарные вагоны загнали мужчин и женщин с вещами, не обыскивая, не интересуясь документами, не составляя списков, лишь считали по головам, как стадо. Бюрократическая селекция, вероятно, предполагалась на сборном пункте в Пинске.

Паровоз дал гудок, состав тронулся, застучал колесами. В набитом вагоне слышались плач, причитания. Марта сидела на дощатом полу и всхлипывала.

– Не надо слез, – Прохоров приобнял девушку.

– Я домой хочу, – по-детски всхлипнула она и глянула на перстень. – Все из-за него. Захотелось красивой побыть. Королева нашлась.

– Еще сегодня будешь дома, – убежденно произнес Прохоров.

– Шутишь? Мне не до смеха.

Михаил вытащил из голенища тонкое ножовочное полотно, просунул его в щель между досок пола и принялся энергично пилить. Люди в вагоне примолкли. Кто-то из парней попытался его остановить, но Прохоров зло послал его матом, тот притих.

Когда два пропила были готовы, Михаил выбил куски досок ногой. В проеме замелькали шпалы.

– Я боюсь.

Михаил сорвал с девушки платок, обернул им корзинку с продуктами и опустил в люк, разжал пальцы. Состав шел по крутому повороту, а потому сбавил скорость.

– Ты что сделал?

– Теперь и мы следом. Спускайся, уцепишься руками за край и разожмешь пальцы, – сказал он Марте. – Никто нас не переписывал, когда загоняли в вагон, – Прохоров понимал, что, если выпрыгнет первым, она так и останется в поезде. – Будешь лежать на шпалах, пока я не подойду.

Он обхватил Марту за талию сзади. Девушка визжала, отбивалась, он буквально силой затолкал ее в люк, а потом нырнул в него сам. Михаила бросило на шпалы, несколько метров проволокло вслед за составом. Он дождался, пока стук колес отдалится, и поднял голову. Паровоз с вагонами уходил за поворот. Он подбежал к неподвижно лежавшей на шпалах Марте, испуганно стал трясти ее.

– Ты жива?

Девушка открыла глаза.

– Я головой ударилась, – приложила она руку к затылку. – Больше ничего не помню.

– Цела, цела… – приговаривал Прохоров, обнимая ее, прижимая к себе.

– И перстень цел, – улыбнулась Марта, мягко отстраняясь от Прохорова.

На Пинском вокзале штандартенфюрер прохаживался перед захваченными на Лунинецком рынке, которым не посчастливилось ехать в одном вагоне с Прохоровым и Мартой. Фотография беглеца из Ченстоховского офлага проплывала в его руке перед лицами людей. Переводчик старательно переводил сказанное:

– Всмотритесь внимательно. Этот человек пропилил доски пола и совершил побег?

Никто не спешил подтвердить, хотя Михаила узнали многие, мужчиной он был видным.

– За покрывательство беглеца будет расстрелян каждый десятый, – предупредил штандартенфюрер.

– Зачем нам его покрывать, он же чужой, не наш, он по-русски говорил, – отозвался молодой парень. – Обматерил меня, а потом они и выскочили в лаз.

Переводчик, конечно же, мог перевести «и выскочил в лаз», а не «выскочили», но он пересказал все дословно. Зачем ему чужие проблемы делать своими?

Штандартенфюрер еле заметно улыбнулся. До этого у него были подозрения, что беглец ушел не один. Двое полицейских при погрузке в Лунинце считали народ в вагоне по головам. Но цифра у них не сходилась. Согласно первому, получалось, что удрал один человек, согласно второму, что два.

– С кем он выскочил? – эсэсовец ткнул молодого парня стволом «парабеллума» в подбородок.

– С Мартой из Борейшиков.

– Ты ее знаешь?

– Он из соседней деревни, – сдал парня кто-то из соплеменников.

– Значит, покажешь нам туда дорогу, – распорядился штандартенфюрер.

Полицаи тут же вытащили парня из строя.

Ножовочное полотно уже отвалило приклад карабина. Пришла очередь ствола.

– Придержи, боюсь пилку сломать, – попросил Прохоров, прижимая коленом карабин к пню.

Марта неумело взялась за ствол. Ножовка завжикала.

– Ты партизан? – подозрительно спросила девушка.

– Нет. Я сам за себя, – уклончиво ответил Михаил, он взвесил в ладони готовый короткий обрез, спрятал его в рукав. – Теперь нам сам черт не страшен. – Ему хотелось показать, что он может защитить свою новую знакомую.

– Спасибо тебе, но тут мы расстанемся, – по ее глазам чувствовалось, что ей не хочется этого, Марта перекрестила Прохорова и подала ему кошелку с продуктами.

– Я проведу тебя до деревни. Мало ли что может случиться? Время опасное. Одной лучше не ходить. – И ему не хотелось расставаться.

– Тогда зайдешь к нам, – согласилась Марта. – Я тебе еще чего-нибудь в дорогу дам. Перстень дорого стоит.

Они шли по лесной дороге так близко, что время от времени касались друг друга плечами. Оба делали вид, что не замечают этих «случайных» касаний.

– Ты откуда так хорошо русский знаешь? – спросил Михаил.

– У нас до войны помещица была из русских, хорошая женщина. Она что-то вроде воскресной школы у себя в имении устроила. Собирала детей, читала нам Пушкина, Лермонтова, чаем с печеньем угощала, своему языку учила. Все ждала, словно второго пришествия, когда русские сюда вернутся. В сентябре тридцать девятого ваши и появились. Она им столы во дворе накрыла. Попили, поели. Назавтра арестовали, увезли, никто больше ее не видел. Я до войны при Польше в гимназию ходила. Ты не смотри, что я сейчас, как неграмотная крестьянка одета, так сейчас безопаснее ходить. У меня и другие наряды есть. Отец из Америки привез.

– Из Америки? – машинально переспросил Михаил. – Он у тебя что, помещик?

– Почему помещик? – засмеялась Марта. – У нас земли совсем мало было, не проживешь. Вот он на заработки в Северные Штаты Америки и поехал. Сперва на шахте работал. Потом, когда язык выучил, на автомобильном заводе в Детройте. Я тебе фотографии покажу. Много денег заработал, мог бы и там оставаться, но вернулся. На все сбережения землю купил – сорок два гектара. И случилось это в августе тридцать девятого… А через месяц ваши пришли. Землю в колхоз забрали.

Прохорова злило эти «ваши», будто он лично пришел на эту землю и все забрал у «хороших людей».

– Отца твоего тоже арестовали?

– Нет, ему повезло, его еще при Польше в армию мобилизовали. Варшаву защищал. Он сейчас в немецком плену.

– Ничего себе, повезло, – хмыкнул Михаил, знавший не понаслышке, что такое немецкий плен.

– Хорошего мало, но он писал, что живется нормально. На каком-то заводе на границе с Францией работает. Им даже немного денег платят и в город из лагеря по выходным группами отпускают. У него друзья в Америке остались, пишут, чтобы после войны туда возвращался и семью забирал. Работу ему найдут. Как думаешь, стоит уезжать?