Андрей Троицкий - Адская машина Страница 50

— Ладно, возьму четыре тонны сейчас. Остальное позже. Но чтоб через четыре дня ключи нашлись.

Рябов встал из-за стола и вытянулся в струнку, как солдат перед генералом.

— Будет сделано, — отрапортовал он.

Стерн подумал, что все не так уж плохо. Сейчас коробки погрузят в «МАЗ», довезут груз до Перми. Ночью ехать лучше, дорога свободна, менты спят. А там, в Перми, дел навалится много, едва успеешь за четыре-то дня переделать.

Нужно перебрать брикет за брикетом, освободить взрывчатку. Вырыть глубокую яму и закопать эту вонючую рыбу, иначе запах пойдет на километры, по всей округе разнесется.

Далее... Предстоит приобрести грузовик-цистерну, емкостью, как минимум, в пять тонн или больше. На нефтеперегонном заводе загрузить емкость соляркой. В день, когда будет проведена акция, цистерна с горючим должна загореться и взлететь на воздух в людном месте. На одной из оживленных улиц в нескольких километрах от плотины ГЭС. Большой взрыв и пожар отвлекут внимание всей городской милиции и службы спасения от главной акции.

Итак, на четвертый день Стерн вернется и заберет остаток груза. Если погода будет хорошей, ясной, с северным или северо-восточным ветром, акцию можно будет провести уже на следующий день.

— Хорошо. — Приняв решение, заговорил спокойным голосом. — У меня «МАЗ» стоит за воротами. Хоть грузчики у вас есть? Ну, чтобы помочь...

— Сей момент. Все сделаем по высшему разряду.

Пригород Перми. 15 августа

Продравшись через беспросветную темноту, ночной дождь, раскисшие грунтовые дороги, намотав на колеса сотни километров, грузовик «МАЗ» остановился перед воротами, сваренными из кусков листового железа.

На воротах — проржавевшая желтая табличка, на которой не без труда можно разобрать надпись: «Сельская передвижная механизированная колонна строительного треста...» Название и номер треста уже не читались. Стерн велел Ватутину оставаться на месте, сам вылез из кабины, через незапертую калитку в воротах прошел на территорию колонны.

В рваных просветах между облаками показалась молодая белая луна.

В ее свете можно разглядеть утопающий в грязи строительный двор. В те недавние времена, когда механизированная колона еще реально существовала, здесь помещался гараж на десяток машин, лесопилка, склад строительной продукции и множество других хозяйственных построек. Два года назад механизированная колонна, лишившись всех выгодных подрядов, благополучно развалилась. Ее имущество — несколько грузовиков и лесопилку — распродали по дешевке, а гараж и склад разобрали на кирпичи.

Теперь от былого крепкого хозяйства здесь остался лишь этот грязный двор, обнесенный бетонным забором, два строительных вагончика, снятых с колес, и сколоченная из негодных досок и горбыля будка сортира.

В окнах одной из бытовок горел свет. Стерн подошел ближе, попытался заглянуть внутрь, но ничего не получилось, окна бытовки занавешены пестрой занавеской. За стеклом бормотал радиоприемник. Тогда Стерн поднялся на две ступеньки, постучал в дверь. Внутри вагончика что-то задвигалось, послышались тяжелые шаги, повернулся ключ в замке. Дверь распахнулась. С другой стороны порога стоял невысокий старик с аккуратной бородкой и пышными седыми усами. На носу — очки в толстой черной оправе, на плечах — брезентовая штормовка.

Старик молча разглядывал ночного гостя.

— Моя фамилия Заславский, — сказал Стерн. — Фирма «Гарант» арендовала эту территорию сроком на один год. У меня есть генеральная доверенность. Печать, подпись и все такое. По доверенности я имею право заниматься тут хозяйственной деятельностью.

— Валяй, занимайся, — дал разрешение старик. — Как хоть тебя величать?

— Юрий Анатольевич.

— А я Григорьев, Семен Викторович, сторож здешний, — отозвался старик. — Охраняю, значит. Только вот не знаю что. Проходите.

Стерн прошел в бытовку, состоявшую из прихожей, заваленной каким-то хламом, и довольно просторной чистой комнаты. Кровать застелена свежим бельем, на стенах репродукции картин русских художников, вырезанные из перекидного календаря. Круглый стол у окна, радиоприемник, электрический чайник.

— Меня предупредил бывший начальник, что кто-то приедет из какой-то фирмы, — сказал дед, присаживаясь к столу. — Так что можешь сразу располагаться на ночлег. В соседнем вагончике. А завтра поговорим.

Стерн, не привыкший откладывать дела в долгий ящик, сел за стол, расспросил старика о житье-быте. Старик рассказал, что живет не в городе, а в деревне, в десяти километрах отсюда. Зарплату ему платит бывший начальник колонны из своего кармана. Боится, как бы темной ночью не увезли железобетонные плиты забора, которые сейчас в большой цене. Директор не оставил надежды найти покупателя на эту территорию. А без забора какой дурак ее купит?

Деньги тут невелики, копейки, можно сказать, да и выдает их начальник нечасто, от случая к случаю, но это лучше, чем ничего.

— Вот что, — заявил Стерн. — Завтра же я выдам тебе деньги. Ну, что-то вроде отпускных или стипендии. И отправлю тебя на пару недель отдохнуть. Как ты на это дело смотришь? Отпуск с полным содержанием?

— Были бы гроши, а отпуск... Да хрен с ним!

Глава девятая

Варшава, район Урсунов. 15 августа

Четверо суток Колчин и Буряк, сменяя друг друга, вели наружное наблюдение за конторой, скрывавшейся под вывеской благотворительного фонда «Приют милосердия».

Здание гуманитарной миссии, радеющей за попранные права чеченских сепаратистов, было, пожалуй, единственным местом в Варшаве, где Людович, впопыхах бежавший из своей квартиры, мог чувствовать себя относительно спокойно. За это время человек, напоминающий Евгения Дмитриевича, из «Приюта» на улицу не выходил. Ночами свет в окнах фонда не зажигали. Людович же привык засиживаться за бумагами далеко за полночь. Но что с того? Возможно, его комната находится в одном из подвальных помещений. А на улицу Людович не выглядывает из соображений безопасности.

Жизнь фонда протекала буднично и тускло.

В десять утра женщина средних лет открывала двери, заходила в помещение и отключала сигнализацию. Затем снова появлялась на крыльце и протирала тряпкой входную дверь, медную табличку в золоченой рамке и вытравленный кислотой рисунок: человеческое сердце на фоне раскрытой книги. В десять часов заступали на вахту два охранника, одетые в гражданские костюмы, они торчали в «Приюте» до конца рабочего дня.

Где-то к полудню приезжал управляющий Ежи Цыбульский. Он ставил свою подержанную «тойоту» двумя колесами на тротуар, неторопливо поднимался на крыльцо, открывал двустворчатую дубовую дверь и исчезал, чтобы не появиться на улице до семи вечера.

В течение дня «Приют» посещали десятка полтора-два одетых в черное мужчин и женщин кавказского типа. Видимо, эти люди рассчитывали выпросить в фонде немного денег. Просители в «Приюте» долго не задерживались. Мрачные и задумчивые, кавказцы спускались с высокого крыльца и терялись среди пешеходов. Судя по их лицам, получить в «Приюте» самую скромную материальную помощь — дело не то чтобы трудное, но заведомо безнадежное.

К исходу первого дня стало ясно, что наружное наблюдение за «Приютом» можно вести долго, неделю, другую, даже месяц — и не добиться ровно никакого результата. Выяснить, находится ли Людович внутри «Приюта», или он прячется в другом месте, не удастся, если не форсировать события. Вечером через посольского связника Буряк получил приказ войти в контакт с Цыбульским, прощупать его и, если это возможно, начать вербовочные мероприятия.

Ровно в полдень, как только Цыбульский появился на рабочем месте, в здание вошел Буряк. Высокий, плотной комплекции мужчина лет пятидесяти, с седыми вьющимися волосами, производил на окружающих впечатление человека, кое-чего добившегося в жизни. На плече Буряка висела сумка с фотокамерами и съемными объективами. Буряк заявил охраннику, дежурящему внизу, что у него к пану Цыбульскому есть разговор личного свойства, и легко добился разрешения пройти в кабинет управляющего.

Представившись своим немецким именем — Гюнтер Шредер, Буряк присел за стол для посетителей и подробно объяснил цель своего визита. Шредер — независимый фотограф, работающий по заказам иллюстрированных глянцевых журналов. Буряк положил на стол визитную карточку. В настоящее время он сотрудничает со «Штерном», заказавшим фотографу серию снимков о благотворительных фондах, действующих в странах Восточной Европы. Фондах, оказывающих помощь независимым государствам Закавказья и Чечне. К сожалению, список адресов подобных гуманитарных миссий год от года делается все короче...

Цыбульский сидел за старинным письменным столом с резными ножками и вежливо слушал ту ахинею, которую нес ему Буряк. Глаза управляющего были тусклы и безжизненны, он откровенно скучал, с трудом сдерживая зевоту. Он хотел дослушать собеседника и ответить вежливым, но твердым отказом: фотосъемка внутри здания запрещена уставом фонда.