Алексей Доброхотов - Повесть о Шести Сотках Страница 6

– Верно, – согласился Тимофей Иванович, все больше входя во вкус свежевыпеченного лакомства.

– Молодежь этого не понимает, – продолжала говорливая Ираида Павловна, – Им чем меньше забот, тем лучше. Зять говорит: сиди дома, за внуком смотри, денег мы заработаем. И верно. Правильно говорит. Это я с дочкой маялась, маялась. Что мне теперь с внуком маяться надо? Нет, хватит. У меня еще работа есть. Хочу старость здоровой встретить. Не долго осталось. Три года и я свободна. Для себя хочу пожить. Решила, найму им няньку, самую дорогую, а сама икебаной займусь. Давно мечтала, да все руки не доходили. Вот теперь у меня и время будет и деньги. Глядишь, еще на мои выставки, сосед, придете.

Ираида Павловна все говорила, Тимофей Иванович молчаливо кушал, согласно покачивая головой, пока на тарелке не остался один маленький пирожок.

– Что же это вы чая-то совсем не пили. У вас чай-то совсем остыл, – благодушно заметил радушный хозяин.

– Да бог с ним, с чаем. У меня весь день один чай, – махнула рукой соседка, и они впервые за долгие годы искренне улыбнулись друг другу.

В тот же вечер Ираида Павловна уехала в город. Отгулы закончились, и ей полагалось выходить на работу.

* * *

На следующий день Тимофея Ивановича посетила его законная супруга Екатерина Петровна.

– Ну, как тут у тебя дела идут? – сурово произнесла она, поблескивая на него стеклами своих очков.

Тимофей Иванович всегда побаивался своей излишне энергичной жены, сумевшей выбиться из простых работниц в старшие счетоводы. За долгие прожитые с ним годы она прочно утвердила за собой главенствующую роль в семье. Да и стоит ли с ней спорить из-за этого? Нравится ей командовать, так и пускай командует, решил для себя мужик, одной головной болью меньше. Не будет лишний раз из-за пустяков дергать. Тем более, что дети ей ближе, ей ими и заниматься. Да и привычнее так, на работе одни начальники и дома перестраиваться не нужно. Делай, что скажут и спи спокойно.

Так у них и повелось. Екатерина Петровна располагала, а Тимофей Иванович сдавал зарплату, носил сумки по выходным и прибивал все, что отваливалось.

Когда выросли дети супруга переключилась на общественную работу и даже обрела некий авторитет во дворе своего дома, а с приходом демократии приняла активное участие в работе участковой избирательной комиссии. Тем более что к этому периоду она вполне освободилась от семейных забот и трудовой повинности, выйдя на заслуженный отдых. Правда, здоровье ее теперь часто давало сбои, но привычная к преодолению трудностей женщина находила в себе силы не привлекать к данному обстоятельству повышенного внимания близких.

Новое семейное обретение в виде шести соток Екатерина Петровна сразу же невзлюбила. Как исконно городской житель она брезгливо относилась к земледельческому труду и не горела желанием пачкать чистые руки в коровьем навозе. Их детям тоже не улыбалось горбатиться под солнцем на отдаленной плантации. Близость к природе в их представлении ограничивалась ярким костром посреди темного леса. Поэтому Тимофею Ивановичу пришлось поднимать землю и возводить постройки практически одному, зачастую питаясь всухомятку. Да еще под постоянным обстрелом колких замечаний и прямых упреков в чрезмерном расходовании семейного бюджета на посторонние глупости.

Впрочем, вскоре после первого хорошего урожая практично мыслящая супруга, трезво оценив новое увлечение мужа, сменила гнев на милость и здраво рассудила, что пусть лучше муж в земле копается, чем водку на рыбалке пьет, и дала Тимофею Ивановичу зеленый свет на решение продовольственной программы в отдельно взятой городской семье. «Твое дело взрастить, а мое сохранить,» – заявила она, направив всю мощь своей неуемной энергии на сбор и сохранение плодов упрямого земледельца.

И хотя по ее расчетам самоокупаемость данного проекта составляла двадцать пять лет при условии получения стабильного урожая, она с нескрываемым удовольствием в редкие дни своих посещений дачного участка наслаждалась в шезлонге под яблоней ароматами летнего сада.

Неожиданный визит супруги несколько удивил Тимофея Ивановича. Позавчера в городе виделись.

– Чего это ты вдруг приехала? – осторожно осведомился он.

– Я тоже рада тебя видеть, – взметнула Екатерина Петровна свои густые брови, – Захотелось, вот и приехала. Могу и уехать.

– Да нет. Оставайся. Мне что… – пожал плечами Тимофей Иванович. Конечно, он мог бы ответить ей, что для того он, собственно говоря, и построил дачу, чтобы она могла приезжать сюда в любой день, когда пожелает. Что лично ему много не надо. Вполне спокойно мог бы обойтись и домиком гораздо меньших размеров. Что все удобства главным образом сделаны для нее: и вода в доме, и свет в парнике, и банька с парилкой, и уж, тем более, цветы вокруг дома. Не говоря уже об облепихе, что густо посажена исключительно исходя из полезности ягод для ее больного язвой желудка. И что он, конечно, рад, что она, наконец, приехала. И надеется, что она сможет остаться здесь подольше, хотя бы на неделю, а лучше до конца лета, чтобы, оставшись, безусловно признать, как здесь восхитительно, и какой он молодец, что все это своими руками создал. Но ничего этого вслух сказать он не мог. Да и так, без слов, вроде бы, все было понятно.

– Не прогнал и на том, спасибо, – резко констатировала она, – Ну, долго ты тут еще сидеть будешь?

– Так только вчера приехал. Самая пора. Поливать надо. И так два дня не был, – стал вдруг оправдываться он.

Тимофей Иванович вообще рядом со своей супругой постоянно чувствовал себя виноватым. Видимо срабатывала многолетняя женская дрессировка.

– Только и знаешь, что свою дачу. Дом совершенно забросил. Скоро вовсе сюда переселишься. А мне что делать прикажешь?

– Так здесь места всем хватит, – осторожно заметил Тимофей Иванович.

– Издеваешься? Что я здесь буду делать? – возмутилась Екатерина Петровна, – В земле копаться? Спасибо. Не для того я столько лет работала, чтобы на старости лет крестьянкой стать. Куда я здесь пойду? Кругом лес, мухи, крапива. Поговорить не с кем. Одна красота – вид на реку. Но долго не налюбуешься. Не для меня это. И не по мне. Ты уж меня извини, но ничего с этим не поделаешь. Я с самого начала была против этой затеи. И теперь в очередной раз вижу, что была совершенно права. Вечно я иду у тебя на поводу. А ты этим только пользуешься. Помыкаешь мною, как хочешь. Только о себе и думаешь.

В груди Тимофея Ивановича тревожно заворочались дурные предчувствия.

– Чем тебе в городе не живется? – продолжала напирать жена, – Вот на что ты тут насажал всего столько? Кому это все надо? Кто это все будет есть? Что мы себя в городе не прокормим, что ли? Совершенно себя не жалеешь. Не мальчик уже, чтобы столько работать. Пора уже и честь знать. Зачем нам столько овощей? В прошлом году половину сгноили. И в этом то же самое будет. Лучше бы мы с тобой за границу съездили. Нигде же еще не были. Скоро жизнь кончиться, а ничего не видели.

– А на что смотреть то?

– Да на то, как люди живут. На дома, на природу. На памятники разные. На что люди смотреть ездят. По музеям ходить. На море опять же… Сидишь тут, как медведь в берлоге. Стыдно мне за тебя. Не культурный ты весь. И меня за такую же держишь. Столько лет прожили, а нигде еще не были. Даже на юг ни разу не ездили. Разве это нормально? Разве так жить можно? Другие уже пол земли объездили. Все повидали. А мы с тобой мир видим только по телевизору.

– За границу ехать деньги нужны, – предположил законный супруг.

– Не такие уж и большие деньги нужны для того, кто хочет куда-нибудь поехать, – бойко ответила Екатерина Петровна, – Мы с тобой не такие уж и бедные люди, чтобы не могли себе позволить маленькое путешествие. Как-никак две пенсии, моя подработка и взрослые дети. В конце концов, можно было бы и продать, что лишнее.

– Что это у нас лишнее, – насторожился садовод.

– Да мало ли, что у нас лишнего. Только представь себе сколько у нас образовалось бы лишних денег, если бы мы бесконечно не закапывали их в землю, – недвусмысленно намекнула практичная супруга.

– Не надо мне никакой заграницы. Не хочу я никуда ехать. Нечего мне там делать, – ощетинился Тимофей Иванович, – Пока я там разъезжать буду, у меня сад засохнет. На кого я его оставлю? Самая пора. Поливать надо. Печка в бане дымит. Переложить надо. Сарай подправить. Дров в правлении заказал. Скоро привезти должны. Кому колоть? Погреб починить надо. Доски прогнили… – и вообще, хотел сказать он, дел тут невпроворот и нет никакой возможности их бросить и заниматься глупостями. А ты, если хочешь, то вполне можешь съездить и без меня, тем более, что все равно тебе сейчас делать нечего: выборов нет, подруги разъехались, а на даче тебе скучно. Езжай, если хочешь. Но не сказал, потому, как коротко высказаться он не мог, а длинно у него бы не получилось. К тому же и жена не стала бы слушать путанные речи, перебила бы на полуслове и продолжала бы говорить о своем. Да и как объяснить человеку, даже если прожил с ним без малого сорок лет, что дороже всего на свете вот этот маленький клочок земли, где только и чувствуешь себя человеком, где только и можешь в полной мере воплотить все свои замыслы и фантазии, особенно если он благодарно откликается на все прилагаемые усилия и становится таким, каким хочешь его видеть. Ведь он манит как тихая гавань, принимает как родительский домом, широкой крышей всегда готовый укрыть от колючего ветра в безбрежном океане враждебного мира.