Виктор Доценко - След Бешеного Страница 7

— Жить хотите? — спросил их Аркан.

— Конечно, — слаженным дуэтом прошипели оба.

— В таком случае язык в жопу, а глаза, если будет жалко смотреть на своего шефа, зажмурить! Ясно? — Для пущей убедительности Аркан пощекотал заточкой в носу одного.

— Ясно, — обреченно вздохнули оба.

— Вот и ладненько, — ухмыльнулся Аркан, потом взглянул на своих дерзких подручных, которые продолжали держать заточки у горла «быков». — Если что, прикончите их! — велел он таким спокойным тоном, словно речь шла о приготовлении чифиря.

Днепропетровский тоже был не из слабых, а потому к нему Аркан подошел с тремя крепышами: Семой-Карой, Пашкой-Слоном и Васькой-Покойником. Каждый из них, кроме Семы-Кары, держал по заточке. Сдернув с Днепропетровского одеяло, Аркан подождал, пока тот проснется, и сказал:

— Ну что, мудила с Нижнего Тагила, хотел в моей жопе что-то поискать?

— Ты чего, сучара, совсем нюх потерял? Я же из тебя сейчас ремней нарежу, козел мокрожопый!

Днепропетровский действительно успел выхватить из-под подушки нож и взмахнул им в сторону Аркана, но, видимо, тот ожидал нечто подобное и резво отпрянул в сторону. Однако один из его напарников, Сема-Кара, стоящий рядом, был не столь подвижным и не успел среагировать: рука Днепропетровского описала по инерции дугу, и нож чиркнул того по бедру.

— Ах ты, падла! — взвизгнул Сема-Кара от боли и со всей силы стукнул Михаила своим огромным кулаком в лоб.

Удар был настолько сильным, что Днепропетровский мгновенно отключился, и самодельный нож с лезвием особой закалки выпал из его руки.

— Аркан, дай я его замочу! — взмолился Сема-Кара, у которого кровь сочилась из бедра.

— Успеешь, Кара! Сначала трахнешь его! Вяжите ему руки и поднимайте… ставьте на колени! — скомандовал Аркан.

Когда подручные выполнили его приказ и поставили Днепропетровского на колени на край кровати, Аркан сам сдернул с него трусы.

— Давай, Кара, всади ему так, как ты всаживал своему иностранцу. Я слышал, что тому настолько понравилось, что он просил следака закрыть заведенное на тебя дело о его изнасиловании, правда? — Аркан рассмеялся.

— Просил, — осклабился Сема-Кара, доставая свое огромное хозяйство из штанов.

Немного поработав над ним, Сема-Кара взбодрил его к действию и хотел уже ткнуть им в задницу Днепропетровского, как тот неожиданно очнулся, мгновенно оценил обстановку: с одной стороны ему в шею упиралась заточка Аркана, с другой — заточка Васьки-Покойника упиралась туда, где находилось сердце. Предвидя, какая жизнь ждет его после неминуемого публичного изнасилования, Днепропетровский собрался с духом и резко дернулся на заточку Васьки-Покойника…

Васька-Покойник, не ожидавший такого смертельного финта от Днепропетровского, не успел отвести заточку в сторону, и она легко вошла в грудь по самую рукоятку.

— Я умру пацаном, а ты, Аркан, сука, сдохнешь пидором! — успел прохрипеть Днепропетровский Аркану и мертво ткнулся лицом вперед.

— Вот, подлюка, такой мени кайф шпортил! — недовольно сплюнул Сема-Кара.

— А ты возьми и доделай, что я тебе приказал! — зло рявкнул Аркан.

— Да ты что, Аркан! — испуганно икнул тот. — Мертвого? Убей, не смогу! Смотри, ты только сказал, а мой х… уже весь дух спустил…

— Совсем сбрендил, козел вонючий! — в сердцах воскликнул один из «быков» Днепропетровского.

— Я же предупреждал: не можешь смотреть — глаза зажмурь! — зарычал Аркан и изо всей силы всадил заточку в глаз парня, достав до самого мозга.

Парень дернулся и мгновенно затих. Приятели Аркана испуганно переглянулись, но промолчали.

— А ты как, не хочешь последовать за своим говорливым приятелем? — Аркан уже успокоился и беззлобно обратился ко второму «быку».

— Нет-нет! Я ничего не видел, ничего не знаю! — испуганно залепетал тот.

— Вот и ладненько… — удовлетворенно кивнул Аркан…

В эту кровавую ночь было убито пять криминальных авторитетов, а двенадцать человек из их окружения остались калеками на всю жизнь…

Так за одну ночь Аркан со своими подельниками превратил «нормальную» зону в «сучью», прекрасно сознавая, что после сотворенного им своей смертью он не умрет. Старший «Кум», майор Громыхайло, списал все смерти на криминальные разборки и бунт. И для отвода глаз организовал показательный суд, на котором четверым и так искалеченным зэкам добавили к их основным срокам по нескольку лет.

Аркан стал жить по принципу: «Хоть один день, но мой! И в этот день от меня, и только от меня зависят другие жизни!.. „ Когда Аркадий отсидел два года, ему исполнилось двадцать три, и администрация колонии по представлению наставника из оперчасти решила выпустить его досрочно. Старший „Кум“, узнав, что его „крестника“ по выходе из колонии ожидает смерть — к ней его приговорили жулики, — спас Аркадия и отвез его на собственном «жигуле“ за несколько десятков километров от колонии, где вручил ему документы с собственной рекомендацией, заработанные им на зоне деньги и посадил в автобус. Через несколько дней, стараясь держаться обходных путей, Аркадий возвратился в родное Запорожье…

IV. Бизнесмены-отморозки

Аркан плохо представлял себе, чем он будет заниматься на вновь обретенной свободе. Даже этот сравнительно короткий срок, проведенный им на зоне, так изменил окружающий мир, а по существу уничтожил ту страну, в которой он сел «за колючку», что он с трудом узнавал ее. Еще пробираясь в свой город, Аркадий мучительно думал о том, как ему найти свое место в этих новых «экономических» условиях.

На его счастье, не стало СССР, поскольку Аркан сидел в российской зоне.

Благодаря единому росчерку пера в Беловежской Пуще, Украина превратилась в «самостийную» державу, обрекая своих граждан на нищенское полуголодное существование. Матери своей он не обнаружил, а совсем незнакомые люди, жившие в их квартире, заверили, что приобрели это жилье на законном основании, и в доказательство показали документы.

Пошел Аркан по старым знакомым и с большим трудом разыскал одного бывшего наркомана Леху-Хохла, которому, к огромному удивлению Аркана, удалось завязать с «ширевом». В то время, когда Аркан с ним познакомился, Леха-Хохол «ширялся по-черному», причем довел дозу до такого объема, что для другого она была бы роковой. То есть он был из тех, кого наркоторговцы называли временным клиентом.

Судьба Лехи-Хохла была трагической: за пару лет до этого он жил в благополучной семье с любящими родителями и безумно обожаемой им младшей сестренкой Галей. И все оборвалось в тот страшный день, когда родители с сестрой отправились на дачу на служебной «Волге» отца, работавшего управляющим строительным трестом. Пьяный водитель самосвала с бетоном врезался в их машину. Родители и их водитель погибли мгновенно, и лишь каким-то чудом или при Божьем вмешательстве, потеряв одну ногу по бедро, другую — по колено, да еще и одну почку, осталась в живых его младшенькая сестренка, которой не исполнилось и пятнадцати.

Лехе-Хохлу был тогда двадцать один год, и он учился на третьем курсе экономического факультета Харьковского университета. Эта трагедия настолько подкосила Леху, причем не столько, как ни странно, потеря родителей, сколько то, что любимая сестренка стала калекой, что он поначалу запил, потом приобщился к наркотикам. Нет, он не бросил сестру, не отдал ее в детдом, как предлагал собес. Он заботился о ней, обязательно добывал деньги на продукты, чтобы ее кормить. Но все чаще и чаще наркотики брали свое, и он забывал обо всем на свете.

Сестренка с малых лет обожала своего брата и прощала ему все и во всем оправдывала, обвиняя во . всех бедах злую судьбу. Она не обижалась на него даже тогда, когда он по нескольку дней не приходил в себя, оставляя ее голодной. И простила ему даже то, что он, в наркотической горячке, однажды взял и изнасиловал ее. А когда очнулся и увидел ее в крови, а в глазах ни капли упрека, Леха завыл по-звериному и принялся биться головой об стену.

— Не нужно, Лешенька! Не нужно, милый! — со слезами на глазах умоляла Галина, подставляя свои ладони между его головой и стенкой. — Родной мой, любимый, не терзайся, мне совсем уже не больно!

Ее слова врезались в его мозг, терзали душу еще больше. Его охватил такой стыд, что он не мог его больше терпеть: вскочив с кровати, Леха бросился вон. Несколько дней он не в силах был показаться на глаза своей любимой сестренке, проклиная себя на чем свет стоит и дав клятву, что бросит наркотики. Наконец, взяв себя в руки, он занял денег, не стал колоться, а накупил всяких вкусностей и отправился к сестренке.

Он вошел в ее комнату, и все пакеты посыпались из его рук: на кровати, с широко раскрытыми глазами, которые, как ему казалось, глядели на него, на белоснежной простыне лежала его любимая сестренка, раскинув в стороны руки со вскрытыми венами. Крови вылилось столько, что она просочилась сквозь пуховый матрац и лужей застыла на полу.