Сергей Зверев - Аномальная зона Страница 7

– Не понял, Павел Васильевич... Мне повторить все заново?

– Не мне... – За короткое время широкая физиономия Челобая отразила множество чувств, среди которых был и страх. – Ты же у нас протеже... самого-самого... – Павел Васильевич как-то боязливо посмотрел на потолок. – Ты же у нас как бы кот, гуляющий сам по себе, подчиняешься мне только формально. Ты же у нас вхож в любые кабинеты, имеешь право доклада в обход непосредственного формального руководства...

– Преувеличение, Павел Васильевич, – возразил я. – Мифы и кем-то подогреваемые домыслы...

– Да ладно тебе, – отмахнулся Челобай. – Хочешь сказать, никогда не бывал в Белом дворце, не разговаривал по душам с Благомором? Не вешай старику лапшу на уши. Старик не первый день родился... Да, возможно, – понизил голос начальник, – я не испытываю ни малейшего желания ехать к Благомору оправдываться за твои ошибки, поскольку прекрасно представляю, что такое царский гнев.

– А обязательно нужно ехать к нему на доклад? – скис я.

– У правителя были счеты с Гульштерном. Приказ найти его в живом виде и доставить в Белый дворец был недвусмысленно спущен сверху. Сегодня мне намекнули... – Челобай опять раздраженно посмотрел на потолок, – что хотели бы выслушать подробный отчет. Так что собирайся, Луговой. Твое творчество – ты и отвечай. И не обижайся, если наложенное на тебя взыскание окажется чересчур суровым. Можешь поезжать прямо сейчас. Удачи и... ни пуха ни пера тебе, Луговой.

«Принцесса с треском захлопнула крышку клавесина». Мне осталось лишь козырнуть, что я делаю далеко не каждый день.

Въезд в долину Черного Камня обрамляли два озера первозданной красоты. Дорога спускалась с перевала, обтекая фигурные глыбы, разбросанные каким-то гигантским Геркулесом. По водной глади курсировали черные лебеди – непуганые (попробовали бы их тут испугать), с горделиво выгнутыми шеями. Впечатление портил пропускной пункт с типовым шлагбаумом, у которого выстроилась очередь гражданских – жителей местных поселков, имеющих пропуска. Старушка в ситцевом платочке вела козу, мужик, похожий на старообрядца, – понурую клячу в яблоках. Персоны моего уровня в очередях не стояли. Военный в кепи поднял руку; выскочил второй, оттеснил толпу. Я продемонстрировал «аусвайс» – формальный жест, меня и так тут знали. Военный кивнул, пожелал, как положено, приятного дня, дернулся шлагбаум...

Я ехал по удивительным местам. По красоте и живописности долина Черного Камня уступала лишь Теплой долине, расположенной южнее. Уникальное природное явление. Каждый элемент пейзажа по-своему неповторим. Лазурные озера в каменных чашах, диковинные переплетения скал, перемежаемые ручьями и маленькими речушками. Водопады срывались с утесов, вода серебрилась, блестела на солнце. Пушистые елочки карабкались по террасам. Направо от трассы отпочковывалась грунтовка, убегала за игрушечный березняк. Лучше и не знать, что за березняком – один из самых мрачно-знаменитых концлагерей Каратая. Люди гибли там сотнями – от «ударного» труда, от жутких условий, от издевательств охраны... А с обратной стороны – холм. На холме над елями возвышались две остроконечные башенки, а что за ними – постороннему неизвестно. За холмом располагался местный «Алькатрас» – «ведущая» тюрьма Каратая. А башенки принадлежали ее административному корпусу. В «Алькатрасе» содержался контингент, в коем по ряду причин были заинтересованы власти. Или люди, совершившие «особо тяжкие преступления». Персонал туда подбирали самый лютый, режим создавали невыносимый. Ходили слухи, что за все время существования «Алькатраса» из него никто не сбежал... Но если об этом не знать – сущий Элизиум. Дорога вилась мимо опрятных деревень с черепичными крышами, местные жители были прилично одеты и вполне годились для рекламного ролика, восхваляющего урочище. Особых прав местные не имели, но на жизнь не жаловались. Десяток населенных пунктов в пределах долины был визитной карточкой Каратая. Для кого? Еще один загадочный феномен. Я не мог избавиться от мысли – совершенно идиотской мысли! – что Каратай посещают туристы. Вот и сейчас... Я невольно притормозил. Из теремка, примыкающего к озеру, оживленно переговариваясь, выходили люди. Кто-то дожевывал на ходу, вытирая носовым платком жирные руки. Люди с любопытством смотрели по сторонам, что-то спрашивали у сопровождающего – дежурно-улыбчивого парня в опрятной униформе. На подобную публику я натыкался не раз. Какие-то они похожие в своей «непохожести». Ходят группами по семь-восемь, носят свободные одежды, кепи со шнуровками под горлом, странные шляпы, какие-то вызывающие береты. Я окрестил их про себя «французами». Вылитые туристы – только без фото– и видеокамер. Что-то записывают в блокноты, и постоянно их сопровождают либо офицеры Режимного отдела, либо сотрудники отдела «Ч». Говорят по-русски, но тоже необычно. Старомодно, что ли. «Позвольте узнать, милостивый государь...», «Не будете ли вы столь любезны...», «Ах, так мило с вашей стороны...». Уши бы мои не слышали.

«Туристы» сбились в кучку, с любопытством рассматривая мой автомобиль. Сопровождающий сделал в мою сторону нетерпеливый жест – проваливай, приятель, мне плевать, что ты старше по званию...

Долина сузилась, подросли окрестные хребты, я проехал мимо Черного Камня – гротескной монументальной скалы, похожей на обугленный небоскреб. Проплыл поселок Тарбулы, состоящий из коттеджей за высокими заборами. За развилкой я свернул направо и въехал в глубокий распадок, где, собственно, и размещалась резиденция Благомора. Еще одно местечко, напоенное красотой. Но красота здесь была кладбищенская, мрачная, потусторонняя. Миллионы лет назад река проточила толщи базальтовых пород, но давно пересохла. Скалы возвышались сплошными навесами. Деревья на скалах смыкались кронами, заслоняли небо. «Дворцовый» комплекс был разбросан по обеим сторонам ущелья. Не удивлюсь, если узнаю, что все строения здесь связаны подземными, точнее, «подкаменными» ходами. Подозреваю, на возведении данного объекта загубили не одну тысячу невольничьих жизней...

За изгибом дороги остались два пропускных пункта. Поднялся третий шлагбаум, отворился «Сезам». Я ехал по дороге, облицованной белым камнем, косился на зловещие достопримечательности. Здания стояли на уступах в шахматном порядке. Пулеметные гнезда, тарелки локаторов, молчаливая охрана. Год назад здесь резвились мятежники – комплекс резиденции и «подсобные» строения подвергли минометному обстрелу. Многие здания еще не отстроили, стыдливо пряча их за маскировочными сетями. На разборе завалов на месте казармы местного «кремлевского» полка трудились узники концлагеря. Зрелище не для «туристов» – впрочем, их сюда и не пускали.

Я подъехал поближе, сбросил скорость. Рабочую зону оцепили охранники в буро-зеленом камуфляже. Лаяли, срывались с поводков овчарки. В груде развалин копошились серые люди. Голыми руками разгребали завалы, грузили мусор в тачки, катили к самосвалу, где перегружали в кузов. Я подъехал еще ближе. Овчарки на меня не лаяли – знали, на кого положено. Трудились мужчины – грязные, худые, изможденные до крайности, с пустыми глазами. Вялые движения, валкая поступь. Смертельно бледный паренек, похожий на альбиноса, толкал перед собой тележку, груженную сцементированными обломками кирпичей. Колесо попало в яму, тележка накренилась, альбинос ее не удержал, содержимое вывалилось и покатилось под ноги бородатому охраннику. Конвоир гневно завопил и ударил парня прикладом. Несчастный схватился за отбитый бок, упал на колени.

– Работать, сука! – вопил вертухай. – И смотри, куда катишь!

По костлявому лицу «каторжанина» текли слезы.

А у самосвала разыгралась настоящая драма. Глыба, которую перекатывали за борт, оказалась слишком тяжела для четырех трясущихся рук. Один из узников успел отпрыгнуть. Второму раздавило ноги. Он лежал под глыбой, извивался, жалобно стонал, закатывая глаза. Товарищи бросились к нему и принялись откатывать камень. Несчастный закричал еще громче. Ноги ниже бедра превратились в кровавый студень. Торчали кости. Ситуация была вполне штатной. Шуметь в ущелье возбранялось. Подошел офицер с равнодушной миной, извлек из кобуры бесшумный «ПСС», помедлил, прежде чем выстрелить, – высматривая в глазах жертвы то самое, что всегда заводит садистов и маньяков...

Прошлым летом при виде такой картины я схватился бы за автомат и накрошил с десяток охранников. Полгода назад меня бы вырвало. Сегодня я не чувствовал практически ничего. Привык. Пообещав себе разобраться на досуге с этим психологическим феноменом, я махнул рукой смутно знакомому офицеру, стоящему в стороне, и поехал дальше.

Лично мне Белый дворец не нравился. Нормальное понятие – эклектика, но здесь с ней явно перемудрили. Словно несколько особняков из белого мрамора, спроектированных разными архитекторами, слепили в кучку. Как смотрелось это недоразумение сверху, я не знаю – возможно, никак благодаря столпившимся над обрывом соснам и сложной комбинации маскировочных сетей, которые, как ни странно, антураж не портили. Впрочем, за оградой, впитавшей в себя последние технические новинки, связанные с безопасностью, все было нормально. Вереницу обширных террас связывали каменные лестницы, а где-то и лифты. Гравийные дорожки, фонтанчики, скульптурные композиции, кирпичные беседки. Прохаживались люди – «отдаленно и особо приближенные к императору». Откровенно праздных бездельников у себя под боком Благомор не держал; каждый блюдолиз из свиты выполнял определенную функцию. Администраторы долин, руководители всевозможных служб, советники и советчики, «мальчики» на побегушках. Имелся контингент и «для души». Благомор был ценителем и почитателем женского тела. Он требовал много женщин – красивых и разных. Ходили слухи о его беспорядочной половой жизни. И никто не слышал о наличии у Благомора законной супруги. Любовниц он менял с такой же скоростью, с какой те меняли трусики. Гаремов не держал, но под рукой всегда имелась парочка-другая претенденток на «высокую» постель. Каждая мечтала выбиться в разряд «постоянной», но самое светлое на земле чувство Благомора пока не настигало. Любовницы держались неделю-две, потом уходили в забвение. Дальнейшая судьба экс-фавориток зависела от многих факторов – от настроения, от обстоятельств «расставания», от нрава брошенной подруги. Бывших любовниц, надо признаться, Благомор не убивал. Самое худшее, что могло с ними случиться, – оказаться в грязном борделе под пьяной солдатней. Перспектива получше – чистый бордель для эстетствующих (и не очень) офицеров. Отдельные направлялись для ублажения придворной публики, другим выпадало счастье перековаться в горничную, служанку или, скажем, посудомойку или официантку в офицерской столовой.