Олег Вихлянцев - Стукач Страница 9

– Молчите! – заорал в испуге Монахов и укрылся одеялом с головой. – Уходите, прошу вас! Ну что вам от меня надо?! Что?!

Багаев подошел к кровати и сорвал с Кешки одеяло, швырнув его на пол. Монахов лежал, поджав под себя ноги и закрыв лицо ладонями. А Багаев остервенело топтал одеяло, валяющееся на полу.

– Вот! Вот! Вот что с вами сделают!!!

Обессилев, он вновь присел на табурет и закурил из той же пачки «Беломора». Выкурив папиросу в несколько затяжек, он вновь обратился к заключенному:

– А ведь это ты, мразь, убил часового и подполковника из Хабаровска! – От наносной вежливости не осталось и следа. – И ты, ты будешь за это отвечать! По всей строгости советского закона!

– Я не убивал! – глотая сопли, выдавил из себя Монахов. – Это Соленый!

– Нет никакого Соленого! Ты их убил!

– Нет!!!

– Да!!! – заорал Багаев.

У Кешки началась истерика. Его трясло как в лихорадке, из глаз катились слезы, из горла рвались нечленораздельные звуки.

Глядя на него, Багаев чуть заметно улыбнулся. Он был совершенно спокоен. Пружинисто поднялся на ноги и выглянул из палаты в коридор. Там его ждали начальник колонии и двое старшин-контролеров.

– Забирайте, – в приказном тоне сказал им Иван Иванович, кивком головы указывая на Монахова.

Старшины ворвались в палату и, подхватив Кешку за что ни попадя, поволокли из лазарета в пресс-хату. Уже через несколько минут его там молча и методично избивали металлическими прутьями и пинали ногами, пока он не потерял сознание. Затем обливали ледяной водой и снова били. Так продолжалось почти до самого утра.

– Ну вы мастер, товарищ капитан! – восхищенно произнес майор Загниборода, обращаясь к Багаеву, когда они вдвоем вернулись из лазарета в кабинет начальника колонии. – Думаете, законтачит?

– Не сомневаюсь, – уверенно ответил Иван Иванович. – Он у меня не первый. Главное, чтоб ваши соколики не перестарались. Убьют еще ненароком… И насчет моего… к-хм… мастерства. Гадость все это. И я просто вынужден этой гадостью заниматься. Тошно бывает.

– Что потом с Монаховым делать? – спросил Загниборода.

– С утра я продолжу с ним.

– Как скажете, – согласился майор, – Вам виднее. Только зачем он вам? Он ведь даже не с приблатненными! Какая польза?

– Вы меня недооцениваете! – укоризненно покачал головой Багаев. – Наша служба не даром хлеб ест. Мы из Монахова такого урку вырастим! И в правилки[19] будет допущен, и на пристяже[20] у меня прочно сядет.

– Наша колония одну особенность имеет, – несмело заговорил майор.

– Что за особенность такая? – с полуулыбкой спросил Багаев, словно знал, о чем хочет рассказать Загниборода.

– Лелик.

– А что Лелик?

– В законе он. Зону держит. Его авторитет покрепче нашего с вами будет.

– Нашли чем гордиться. Это называется бардак. Потому и Соленого проморгали. Чистить колонию пора…

– Хотел бы я знать, каким образом?

– Теперь это уже мое дело, – загадочно ответил Багаев. – Побег Соленого показал, что блатные ваши стали неуправляемы. Соленые, Лелики, Барсуки… Внесем в их состав некоторые изменения…

Соленый, отлежавшись в течение дня, всю ночь двигался по тайге в одному ему известном направлении. Уже брезжил рассвет, над сопками поднималось красное дальневосточное солнце, над деревьями и болотами поплыли клубы испарений.

Деревья и кустарник стали реже, и вскоре впереди показалась бескрайняя марь – непроходимое болото. По осени здесь полным-полно морошки и голубики, а сейчас лишь перегнившая жидкая растительность. На самом краю мари уныло глядела на свет Божий единственным подслеповатым оконцем ветхая избушка. Из трубы поднимался в небо сизый дымок, явственно говоря, что обиталище не заброшено.

Под ногой Соленого хрустнула ветка, и тут же из-под крыльца с оглушительным лаем выскочила крупная, дымчатой масти лайка. Она неслась в сторону Соленого с явным намерением разорвать его на части. Тот остановился и, расставив широко ноги, передернул затвор автомата. Он готов был уже нажать на спусковой крючок, когда на крыльце домика появился бородатый человек и басовито крикнул:

– Урман! Ко мне!

Пес встал как вкопанный и, злобно рыкнув, повернул обратно. Опустив ствол, Соленый шагнул к избушке. В руках бородача тоже было оружие – охотничий карабин. Завидев Соленого, человек и не подумал стрелять.

– Утро доброе, хозяин! – поприветствовал его беглый зек.

– Здравкуй, каторжанин! – ответил бородатый. – Коли с миром, ходи сюды.

– С миром, – ответил Соленый и приблизился.

Узнать в Соленом беглого зека особого труда не представляло. Черные ватники вольные люди здесь не носят.

Пес продолжал ворчать, шерсть у него на холке встала дыбом. Хозяин поглаживал его, стараясь успокоить.

– Дашь водицы? – спросил Соленый.

– Проходь, напейся, – ответил бородач, пропуская его в избу. Урман изловчился и хватанул-таки нежданного гостя за голенище кирзового сапога.

– Тить мне! – прикрикнул на него хозяин и вновь загнал под крыльцо.

Усадив Соленого на широкую дубовую лавку, бородач стал накрывать на стол. Шмат сала, неочищенную вяленую тушку горбуши, алюминиевую миску с вареной красной икрой. Эмалированный бидон с самогоном – само собой!

– Хлеба нема, – угрюмо сказал хозяин.

– Без хлеба сойдет, – ответил Соленый, присаживаясь ближе.

Ели молча, следуя непреложному закону тайги: пришлого сначала кормят, а уж потом пристают с расспросами. Выпив добрые две кружки крепчайшего мутного самогона и вычистив деревянной ложкой миску с икрой, Соленый насытился. Хозяин лишь пригубил из своей кружки и символически закусил ломтиком сала, который отрезал здоровенным ножом.

– Чаво побёг-то? – задал первый вопрос бородач.

– Да там, знаешь, не сахар…

– Знаю, – насупился бородач. – Поболе твово знаю. Сам красненькую[21] тянул от звонка до звонка. Берия, сука лупатая.

– Враг народа, что ли? – Соленый посмотрел на него с интересом.

– А чаво, не кажусь?

– Не похож.

– Чем жа?

– Говоришь по-местному. Политики все городские, грамотные.

– А я не городской. С Горошинского лагеря политик сбёг. Перад самой войной было. А я тамо-тить жил аккурат неподалеку, на хуторе. Ну дык, значица, укрыл я его. А чекисты стукали чераз месяц. И его заарестовалы, и меня до кучи. Вот в Соловецкий монастырь и угодил. Патома вышел и сюды Подался. Домишку срубил. С тех пор и живу тута один бобылем.

– А чем живешь-то?

– Зверя в тайге беру. Соболя тута кондовые! Рыбка горбуша опять же на нерест рядом по речке проходит. Это в октябрях. Добываю, в охотхоз сдаю. Тута рядом, три дней пёхом.

– А что, с охотхозяйства они сами к тебе за зверем приходят?

– Не-е. Ко мне никто не приходить. Тута жа болота всюду-тить, не проберешься, коли пути не ведашь. Такось я иду, соболя, белку, рыбу сдаю. Хлеб, соль, спички купляю и – до дому.

– Ну давай еще выпьем! – приободрившись, предложил Соленый. – За знакомство. Тебя как звать-то?

– Платон я, Куваев, – назвался бородач, разливая крепкий брусничный самогон по кружкам.

– Меня Петром зови.

– А по фамилии? – так уж повелось у таежников – каждый должен фамилию назвать, чтоб ясно было, какого роду-племени.

– Петров моя фамилия. Ну, поехали!

Огненная жидкость приятно обожгла желудки. Данил Солонов, назвавшийся Петром Петровым, накинулся на тушу краснорыбицы, тянувшую на добрые пять килограммов. Платон же вновь чуть надкусил сала, хотя выпил в этот раз прилично.

– А ты не боишься, Платон, вот так запросто чужого человека к себе впускать, кормить-поить? Вдруг я тебя того…

– На кой я тебе сдался? – искренне удивился Платон. – Нешто изба моя приглянулась? Дык живи без лихоима[22]. Взять у меня нечего. Соболя нема. Икра тока да краснорыбица. А пошто ёна табе? Грош цена в базарный день. Тока с водкой и едать. А чаво, лихимать будешь? – Платон весело глядел на собеседника: пошутил тот, наверное!

– Да нет, Платон! Это я так, к слову.

– Ешь давай лучша, – широко улыбнулся бородач, довольный тем, что гость не со злом пришел к нему.

Коренные жители таежных земель просты и бесхитростны. С давних пор и по сей день в глубинке, на дальних хуторах, дома не закрываются на замки, а каждому гостю рады как родному брату. Не был исключением и Платон Куваев, принявший радушно беглого каторжанина. Даже автомат в руках пришельца не смутил старого охотника. Пошел человек в сопки – без оружия никак не возможно. Зверя дикого вокруг полно. А то, что люди порой хуже зверя, – так не все ж лихоимы! Сказал же беглый: с миром пришел. Людям верить надо.

И все же насторожился охотник. Что-то кольнуло внутри. Он поднялся с лавки, на которой сидел, и направился к двери, не забыв прихватить свой карабин и сунуть нож, которым резал сало, в ножны.

– Ты куда? – спросил Соленый.

– Собаку кликну. Кормить пора.