Израэль Зангвилл - Тайна Биг Боу Страница 11

Дензил задумчиво посмотрел на нее. 

— Не на меня ли вы намекаете, миссис Кроул? — спросил он.

— На кого же я еще могу намекать, мистер Кантеркот? Вы здесь уж семь недель, а я от вас ни пенни не получила…

— Моя дорогая миссис Кроул,— ответил Дензил, вынув сигарету изо рта.— Почему вы упрекаете меня за свое упущение?

— Мое упущение! Ну это уж слишком!

— Вовсе нет,— более резко ответил Дензил.— Если бы вы прислали мне счет, я давно бы вам заплатил. Как можно ожидать, что я буду помнить о таких мелочах?

— Мы не столь состоятельны. Люди платят наличными — и безо всяких счетов,— миссис Кроул вложила в конец своей фразы бесконечное презрение.

Питер начал забивать гвоздь, как бы пытаясь заглушить голос своей супруги.

— Итак, с вас причитается три фунта, четырнадцать шиллингов и восемь пенсов, если вам интересно знать,— подсчитала миссис Кроул.— И на всей Майл-Энд-Роуд не найдется женщины, которая представила бы вам жилье со столом дешевле — за четыре пенса, три фартинга с четвертью. Да и потом, обычно деньги требуют вперед, чтобы оплата была получена в понедельник чуть ли не до рассвета. Ведь хозяйка ради вас с утра на ногах, не одну пару туфель сносила — теперь их разве что вслед невесте бросать [21], а тут еще и Рождество приближается, и семь пенсов в неделю уходит на обучение!..

От последней фразы Питер вздрогнул, хотя и предчувствовал, что все к этому идет. Он расходился с женой во взглядах относительно бесплатного образования. Сам он считал, что раз уж он породил девятерых детей, то должен честно платить по пенсу в неделю за обучение каждого из своих отпрысков, достаточно взрослого для того, чтобы учиться. Его супруга, однако, думала ровно наоборот: раз у них так много детей, то они должны быть освобождены от лишних расходов. Только люди, у которых мало детей, могут найти деньги на их обучение. Но по этому вопросу сапожник-скептик после всех споров с женой настоял-таки на своем. Для него это было дело чести, поэтому миссис Кроул никогда не подавала прошения об освобождении от уплаты, зато, досадуя на это, частенько шлепала своих детей. Впрочем, они привыкли к шлепкам и, когда никто другой не шлепал их, сами принимались колотить друг друга. Эти дети были веселыми, хоть и невоспитанными, донимали своих родителей и доставляли хлопоты школьным учителям — но при всем этом они были безмерно счастливы.

— Волнуешься об учебе! — буркнул Питер.— Мистер Кантеркот не отвечает за твоих детей.

— Надеюсь, что это и в самом деле так, мистер Кроул,— сердито ответила миссис Кроул.— Мне стыдно за вас,— и с этими словами она резко повернулась и вышла из лавки в заднюю комнату.

— Все в порядке,— крикнул ей вслед Питер, чтобы успокоить.— С деньгами все будет в порядке, мать.

В низших кругах принято называть свою жену «матерью», в то время как в высшем свете модно говорить о ней, как о жене, так же, как вы говорите о бирже или Темзе, не пытаясь казаться оригинальным. Люди инстинктивно стыдятся быть моральными и домашними.

Дензил, не стесняясь, дымил своей сигаретой. Питер склонился над своей работой, сосредоточенно и нервно ударяя шилом. Долгое время царило молчание. Где-то снаружи шарманщик играл вальс, но отчаявшись досадить им кому-либо, отправился дальше. Дензил закурил еще одну сигарету. Замызганные часы, висевшие на стене, пробили двенадцать.

— Что вы думаете о республиках? — спросил Кроул.

— Они слабы,— ответил Дензил.— Без монарха нет видимого воплощения власти.

— Что? Вы назвали королеву Викторию видимой?

— Питер, вы хотите выселить меня? Оставьте житейские дела женщинам — они как раз и могут думать лишь о домашних хлопотах. Республики слабы. Платон милостиво изгнал поэтов из своего идеального государства. Республика — не слишком благодатная почва для поэзии.

— Что за чепуха! Что если Англия откажется от этой своей причуды, монархии, и завтра станет республикой,— тогда, вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, что тогда в ней в первую очередь не останется поэтов-лауреатов [22].

— Кто из нас сейчас бездельничает, вы или я, Кантеркот? Но меня нисколько не интересуют поэты, разве что кроме присутствующего здесь. Я всего лишь простой человек, и я хочу знать — в чем смысл того, что один человек властвует над всеми остальными?

— А, вот то, о чем часто говорил Том Мортлейк. «Подождите, вот наберете вес, Питер, будете заведовать профсоюзным фондом, и тогда рабочие поднимут вас в воздух, как свое знамя, и будут кричать "ура!"»

— О, это потому что он на голову выше их,— ответил Кроул с искорками в грустных серых глазах.— Но это не значит, что я говорил бы по-другому на его месте, и ты совершенно зря так к нему относишься. Том — славный малый, мужчина до мозга костей, а это чего-то да стоит. Я не отрицаю, у него есть свои недостатки, например, я помню, как он стоял вот тут, прямо у меня в лавке, и осуждал бедного покойного Константа. «Кроул»,— сказал он,— «от этого человека один только вред. Не люблю этих утонченных филантропов, заводящих споры о том, в чем они совсем не разбираются».

Дензил невольно присвистнул: вот это новость!

— Я думаю,— продолжал Питер,— что он немного завидовал тем, кто мог бы подорвать его влияние. Но все же эта зависть исчезла — ты сам знаешь, что они с покойным стали приятелями, да и все об этом знают. Том — не тот человек, что будет держаться за предрассудки. И все же — это ничего не говорит против республики. Посмотрите на царя и на евреев. Я всего лишь простой человек, но я не стал бы жить в России ни за какие коврижки… да даже за всю кожу для башмаков, что там есть! Англичанин облагается налогами для того, чтобы содержать эту причуду — монархию, то есть, по меньшей мере, короля в его замке, командующего всеми из Виндзора… Простите меня, погодите минутку, меня благоверная зовет…

— Нет уж, простите, это вам придется подождать минутку. Я ухожу и, прежде чем уйти, хочу сказать… я чувствую, что вам следует знать это… после того что произошло сегодня, я уже не смогу чувствовать себя здесь так же, как… как бы это выразить? … как в былые дни.

— Нет, нет, Кантеркот, не говорите так, не говорите! — взмолился маленький сапожник.

— Что же, тогда я выражусь грубо, так?

— Нет, нет, Кантеркот. Не поймите меня неправильно. Просто мать в последнее время перебивается кое-как. Вы видите: у нас такая… подрастающая семья — день ото дня растет. Но не берите этого в голову. Заплатите, когда у вас будут деньги.

Дензил покачал головой.

— Так не может быть. Вы знаете, что я снял вашу верхнюю комнату с тем, чтобы проживать и столоваться здесь. Потом я узнал вас получше. Мы беседовали. О Красоте. И о Пользе. Оказалось, что у вас нет души. Но вы были честны и понравились мне. Я зашел так далеко, что стал обедать с вашей семьей. Я чувствовал себя как дома в вашей задней комнатке. Но ваза была разбита (я говорю образно, не про ту вазу, что на каминной полке), и хоть запах роз продолжает ублажать наше обоняние, осколки не собрать воедино. Никогда.

После этих слов Дензил печально кивнул головой и побрел прочь из лавки. Кроул пошел было за ним, но миссис Кроул продолжала звать его, а в культурном обществе призыв дамы всегда имеет приоритет.

Кантеркот пошел прямо — во всяком случае, настолько прямо, насколько мог — в дом номер сорок шесть по Гловер-стрит и постучал в дверь. Служанка Гродмана открыла дверь. У нее было рябое лицо цвета кирпичной пыли, но вместе с тем кокетливые манеры.

— И вот мы снова здесь! — весело сказала она.

— Не разговаривай как клоун,— оборвал ее Кантеркот.— Мистер Гродман у себя?

— Нет, вы вывели его из себя,— прорычал вышеупомянутый мистер, неожиданно выходя ему навстречу в тапочках.— Входите. Какого черта вы делали после дознания? Снова пили?

— Я дал зарок: и не притронусь к спиртному после…

— Убийства?

— А? — вздрогнул Дензил Кантеркот.— Что вы имеете в виду?

— Только то, что сказал. С четвертого декабря я расследую это убийство, как другие рассчитывают долготу Гринвича.

— Вот как… — начал было Дензил Кантеркот.

— Дайте подумать… Почти две недели. Довольно долго вы держались подальше от выпивки — и от меня.

— Даже не знаю, что хуже,— раздраженно буркнул Дензил.— От вас обоих я теряю голову.

— Правда? — расплылся в довольной улыбке Гродман.— Ну, это всего лишь мелкая кража, в конце-то концов. Что насыпало соль на ваши раны?

— Двадцать четвертое издание моей книги.

— Чьей книги?

— Ну хорошо, вашей книги. Вы должно быть получили кучу денег за «Преступников, которых я поймал».