Рекс Стаут - Когда человек убивает Страница 12

Она потянулась, чтобы раздавить свой окурок в пепельнице, затем быстро повернулась ко мне, глаза её сверкнули:

— Все разговоры о том, что жизнь любого человека священна — пустая болтовня. Священна она только для её владельца. Моя вот для меня. А для Сидни священной была его собственная жизнь, но теперь он умер. Так что мне очень жаль Поля.

Я не уловил связи, но на всякий случай сказал:

— Раз вы так к нему относитесь, вам следует ему помочь.

— Я бы и помогла, если бы имела на то возможность.

— Может быть, мне удастся что-нибудь сделать в этом плане. В прошлую пятницу вы все были на совещании в офисе Джима Бииба. Обри положил одну из своих рекламных карточек на письменный стол Бииба. Вы её забрали, и что вы с ней сделали?

Она какое-то мгновение внимательно смотрела на меня, потом покачала головой:

— Нет, вам все же придётся где-то раздобыть резиновый шланг и клещи, чтобы с их помощью вырвать мне ногти. Но даже в этом случае я могу запираться.

— Вы не брали его карточки?

— Нет.

— Кто же её взял?

— Не имею понятия… если она вообще была.

— Разве вы не помните, как Обри положил её на стол? Вы её там не видели?

— Нет. Но это уже начинает походить на настоящий допрос. Вы ведёте расследование?

Я кивнул:

— Это называется «двойным ложным прессингом». Сначала я заставляю вас отрицать, что вы дотрагивались до карточки, что я и проделал. Затем я предъявляю одну из карточек Обри в целлофановом конвертике, сообщаю вам, что на ней имеются следы чьих-то пальцев, скорее всего ваших, так что не осмелитесь ли вы позволить мне снять ваши отпечатки? Вы боитесь отказать и…

— Покажите же мне, как берут отпечатки пальцев. Я никогда этого не видела.

Сознаюсь, мне стало любопытно. Искала ли она физического контакта потому, что такова была её натура, или же она рассчитывала обольстить меня, или же просто забавлялась от безделья? Чтобы найти ответ, я поднялся, подошёл к ней, положил протянутою ею руку на свою ладонью вверх и наклонился над ней, чтобы рассмотреть кончики пальцев. Казалось, её рука заверяет меня, что не имеет ничего против предстоящей процедуры. Кончиками пальцев левой руки я раздвинул её пальцы. Разумеется, моё внимание было полностью поглощено работой. То ли дверь из наружного холла в фойе открылась совершенно бесшумно, то ли она все же тихонько скрипнула, но я не обратил на это внимания. Так или иначе, моё исследование было прервано тем, что Энн неожиданно крепко сжала мою руку, выпрямилась и завопила:

— Не надо! Вы же делаете мне больно! Ох, Норман, — благодарение Богу!

Я не смог быстро обернуться, потому что она не отпускала мою руку. Для женщины её сложения, она была необыкновенно сильной.

Полагаю, что Норману Хорну, подошедшему сзади, могло показаться, что держу её я, а не она меня. Но даже если так, то все равно было ясно, что я сейчас повернусь и увижу его. Так что ему следовало бы сдержать свой порыв, хотя бы до того момента, как я увижу, с кем имею дело.

Но нет, он нанес мне предательский удар сбоку под челюсть, я потерял равновесие и растянулся на полу. Вместе с прошлыми историческими победами в матчах Йеля против Принстона теперь у него на счету было три!

— Он пытался заставить меня… — жалобно ныла Энн, очевидно, давая выход своему особому чувству юмора. Если бы мне удалось подняться на ноги, я бы ретировался, потому что Вулф не одобрил бы волеизъявление моих чувств при исполнении своих прямых обязанностей.

Но я не мог встать, да и Хорн вёл себя не по-джентельменски. Он с яростью глазел на меня, сжимая кулаки, и я не сомневался, что он пустит их в ход, как только я поднимусь на колени.

Поэтому я дважды перевернулся через бок в противоположном от него направлении и вскочил на ноги, оказавшись к нему лицом. Он бросился на меня, не думая о защите, и дорого заплатил за свою беспечность. Я точно рассчитал и силу своего удара, и место, куда его нанести. У Хорна со свистом вырвался из груди воздух, и он бесформенной кучей рухнул к ногам своей очаровательной супруги. По всей вероятности, так ему было удобнее, чем лежать врастяжку.

Красотка Энн шагнула было к нему, но тут же остановилась. Лицо её приняло насмешливое выражение, и она растерянно протянула.

— Вот это да, будь я проклята!

— И будете, если спросят моё мнение! — изрек я с чувством, повернулся и вышел из комнаты.

Спускаясь вниз на лифте, я прежде всего ощупал свою челюсть, потом с опаской глянул в зеркало и решил, что останусь в живых.

Я вернулся домой как раз вовремя. Часы показывали 7.30 — обеденное время. Теперь разве только землетрясение смогло бы заставить Вулфа прервать приём пищи. В этом доме за столом священнодействовали; строго запрещалось даже вскользь упоминать о делах. Так что мой подробный отчёт о событиях дня само собой был отложен. Конечно, если бы Фриц приготовил что-то вроде гуляша или телячьих мозгов, обвалянных в сухариках, моё увечье вообще осталось бы не замеченным. Но на этот раз на второе были жареные голуби, мясо которых требовалось отгрызать от косточек, так что когда Вулф покончил с шестым, а я едва управился с первым, он недовольно спросил:

— Какого черта! Что с тобой приключилось?

— Ничего особенного. А что?

— Ты же не ешь, а… клюешь.

— Да. Сломана челюсть. С наилучшими пожеланиями от Энн Хорн.

Вулф вытаращил глаза.

— Как? Женщина сломала тебе челюсть?

— Извините, ведь мы не допускаем никаких посторонних разговоров во время еды. Позднее я все вам расскажу.

Я действительно все ему рассказал после обеда в кабинете, а затем занялся одним небольшим дельцем, которое не давало мне покоя. Ещё до ленча Вулф поручил мне позвонить Солу Пензеру и срочно вызвать его к нам. Я это сделал.

Сол обещал приехать в половине третьего. Но к этому времени я уже успел уйти. Позднее, по дороге из столовой в кабинет, я спросил Вулфа, приходил ли Сол, и услышал лаконичное «да», говорящее о том, что все остальное меня не касается. Решив, что дополнительные сведения по данному вопросу мне ни капельки не помешают, я достал из сейфа чековую книжку. Иногда, помимо имени, числа и суммы, Вулф на корешке помечает назначение наших расходов. Но на этот раз он этого не сделал. А последний чек был выписан на кругленькую сумму в тысячу долларов!

Разумеется, это не удовлетворило моё любопытство, наоборот, заставило ещё сильнее ломать голову над тем, что же такое должен был приобрести для Ниро Вулфа Сол, за что можно было выложить такие огромные деньги.

Когда я докладывал о своих дневных похождениях, пересказывая дословно все разговоры, что вовсе не было сложной задачей, когда у тебя такая большая практика и когда ты знаешь, что меньшего с тебя не спросят, Вулф сидел с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла, никак не реагируя на мои слова. Он был излишне спокоен, даже безмятежен, и меня это насторожило. Обычно, когда он отправляет меня с каким-нибудь поручением, а я возвращаюсь ни с чем, он непременно делает несколько язвительных замечаний, хотя частенько понимает, что требовал от меня невозможного. А тут я ничего подобного не услышал. Это означало, что либо ему не по вкусу работа, пусть все провалится в тартарары, либо то, что я в данном деле был всего лишь второстепенной фигурой, несмотря на сломанную челюсть и многочасовые страдания. А центральная роль в партии принадлежала кому-то другому.

Я закончил отчёт, Вулф не задал ни единого вопроса и даже не соизволил раскрыть глаза. Не обидно ли, скажите? Я громко застонал от боли. Напрасные старания. Тогда я заговорил язвительно:

— Мне совершенно ясно, что я впустую потратил пять часов вашего времени. Если я останусь здесь, то смогу ляпнуть нечто такое, что выведет вас из себя. Поэтому, полагаю, мне лучше поехать к доктору Волмеру, пусть он вправит мне челюсть. Возможно, ему придётся наложить шину.

— Нет.

— Что нет?

Вулф открыл глаза.

— Я жду телефонного разговора. Возможно, он состоится не ранее завтрашнего дня, но, может быть, и сегодня до полуночи. В таком случае ты мне понадобишься.

— О-кей, я буду наверху.

Я поднялся к себе на второй этаж, включил свет, подошёл к зеркалу в ванной комнате проверить, не следует ли поставить на челюсть компресс, чтобы согнать опухоль, не обнаружил даже намека на таковую и устроился в кресле с пачкой иллюстрированных журналов. Прошло около двух часов, я безбожно зевал, нетерпеливо посматривая на часы. Но вот через открытую дверь до меня донесся слабый звук: это разговаривал Вулф.

Я подскочил к прикроватной тумбочке и торопливо поднял трубку параллельного аппарата, но в ней не слышалось даже привычного гудения. Безмозглый осел, как это я мог позабыть, уходя из кабинета, воткнуть штекер в розетку? Теперь было бы просто оскорбительным для меня спускаться по лестнице в холл и воспользоваться имеющимся там телефоном. И я ограничился тем, что вышел на площадку. Но, то ли Вулф деликатно приглушил голос, то ли он больше слушал, нежели сам говорил, только я ничего не сумел разобрать.