Дороти Девис - Тень предателя Страница 15

Мазер, не поднимая головы, посмотрел на ангельски невинное личико девушки. Не все в классе могли так искусно, как она, притворяться. Однако все они умели изображать поддельный интерес.

— Думаю, что нет, мисс Адамсон, — вежливо ответил Мазер, — но я хотел бы послушать вас, поскольку это, должно быть, ваш любимый поэт. — Вопреки шумным возражениям аудитории, Мазер открыл книгу, посмотрел оглавление и громко сказал: — Страница сто седьмая, «Адонаи» Перси Биши Шелли. Мисс Адамсон, прошу вас.

Следующие полчаса были агонией не только для мисс Адамсон, но и для всего класса. Для Мазера это был час пустого времяпрепровождения. Обсуждение элегического стихосложения спасало его от унизительного повтора контрольных вопросов.

Отпустив студентов, Мазер на лифте поднялся на верхний этаж, где был физический факультет. Стейнберга и всех студентов, бывших у Бредли на вечеринке, он нашел в конференц-зале факультета.

Они сдержанно, но по-дружески приветствовали его. Взгляд Мазера остановился на доске, где мелом были написаны имена:

Роберт Стейнберг

Митчел Хойт

Элвин Робби

Джеймс Л. О’Рурк

— Это для полиции, чтобы записали фамилии без ошибок, — объяснил один из студентов.

— Они только что ушли, — добавил Стейнберг и указал на небольшую коробку на столе. — Это фильм, который нам не удалось посмотреть вчера.

— Его украли? — осторожно спросил Мазер.

— Он был возвращен вместе с портмоне без денег. Все было брошено в почтовый ящик и найдено там сегодня утром.

— Воры, видимо, испугались, — заметил кто-то из студентов, — узнав, кого обокрали.

Мазер промолчал. Сомнений не было — его план был осуществлен.

— Где Анна?

— Она пошла в полицию для опознания тела, или как это там называется. Возможно, она кого-нибудь узнает.

Мазер воспользовался случаем, что все фамилии были на доске.

Он никогда не помнил фамилии студентов.

— Может, просветишь меня, Робби? Я не смог себя заставить прочитать то, что пишут в газетах, — сказал он, обращаясь наугад к одному из студентов.

— Я О’Рурк, — ответил тот. — Даже и не знаю, что сказать. Просто Анна видела какого-то человека, вошедшего в ее дом, когда она вернулась, чтобы захватить очки. Единственное, что она запомнили, — это запах жевательной резинки, когда он прошел мимо нее. Но ее все же пригласили в полицию.

Мазер, который полез было в карман за сигаретами, стал хлопать себя по карманам, чтобы скрыть свое смятение. Любящий жевать резинку идеалист, добряк Джерри! Пусть никогда больше не будет войн!

Стейнберг, словно очнувшись, от зловещего летаргического забытья, сказал, обращаясь к Мазеру:

— Я пойду туда. Надо кое-что отнести Луизе. Хочешь, пойдем вместе.

— Я должен видеть Джанет, — сказал Мазер. — Спасибо. Охотно пойду с тобой.

Пока они ехали, Стейнберг все время смотрел в окно такси. Увидев полицейские машины у церкви Святого Джона, он попросил таксиста остановиться. Подозвав одного из полицейских детективов, Стейнберг спросил его, не работает ли он над делом Бредли.

— Кто-нибудь из вас должен порасспросить продавца газет на углу Университетской и парка…

Не так-то просто дать наводку полицейскому детективу. Стейнбергу пришлось назвать себя и сообщить, какое он имеет отношение к расследуемому делу. Ему пришлось даже выйти из такси. Это дало шанс таксисту рассказать Мазеру о том, что полиция проверила все такси, побывавшие в этом районе вчера между девятью и одиннадцатью часами вечера.

— Вам не хочется знать, чем они занимаются между убийствами, если на одно выехали всем своим составом?

— Нет, не хочется, — отрезал Мазер, чтобы заставить шофера такси умолкнуть. Он полагал, что у Джерри есть своя машина, люди его профессии имеют в своем распоряжении все.

Но таксиста не так-то легко было заставить замолчать.

— А следовало бы, мистер. Мы часто забываем, что полицейские — слуги общества. А это означает, что они работают на нас. Вы когда-нибудь задумывались над этим? Мы — народ.

Это напомнило Мазеру двух вчерашних детективов, поджидавших его у дома. «Вам лучше показать доктору свой палец. Городские власти несут ответственность за вас…» Они сняли с него ботинки. Зачем? Еще потребуют сделать рентгеновский снимок пальца. Он понял, что вчера на улице они искали нож, должно быть, думали, что его уронили нарочно, чтобы незаметно избавиться от того самого ножа, который был вынут из спины Питера. А на его ботинках они искали следы крови Питера? Мысль об этом причинила почти физическое недомогание, и Мазер открыл окно машины. Наконец вернулся Стейнберг.

— Я уже еду.

Перед домом Бредли Мазер, выйдя из такси, долго смотрел на окна второго этажа.

— Пойдём, — наконец сказал ему Стейнберг.

— Я не знаю, что сказать Джанет.

— Ничего не говори. Или скажи, что соболезнуешь ее горю и готов собственными руками удушить этого ублюдка.

— Если бы он попался нам в руки, Боб, что бы ты с ним сделал?

Стейнберг переместил чемодан Луизы из одной руки в другую.

— Пошли, подобные речи ни к чему не приведут.

Мазер вслед за ним стал подниматься по ступенькам крыльца.

— В первобытные времена все обстояло куда проще, не так ли? Тело убитого съедали всем племенем. И это считалось справедливым. Но человек не должен убивать себе подобного. — В вестибюле, ожидая, когда откроется дверь после сигнала домофона, Мазер добавил: — Это одно из достижений цивилизации, не так ли? Способность убивать себе подобных.

— Глупости, — ответил Стейнберг. — Людям нравится убивать, когда они считают, что так нужно. Иного объяснения войнам и прочему кровавому безобразию нет. Казалось бы, понимание того, что и они смертны, должно останавливать их? Все наоборот.

Замок щелкнул, дверь отворилась, и они стали подниматься вверх по лестнице. Мазер не помнил, чтобы Стейнберг когда-либо разговаривал с ним так откровенно. Луиза сердечно обняла сначала мужа, потом Мазера, ее переполняли чувства, глаза покраснели от слез. Смерть для нее была чем-то личным, как, впрочем, и жизнь: во всем было чувство плоти. Луиза жила всеми своими эмоциями, их пикантностью, радостью и удовольствиями, что неведомо было Мазеру и чего он так никогда и не испытал. Иногда Луиза даже отталкивала его тем, что, как очень немногие, принимала его таким, какой он есть. Сейчас он искренне ответил ей на ее объятия, поборов в себе болезненнее чувство собственного несовершенства.

В гостиной было многолюдно. Прилетели братья Питера из Чикаго, сообщила Мазеру Луиза. Они уедут сразу же после панихиды, Питера кремируют. Из Бриджпорта прибыла семья Джанет. Доктор Бауэр тоже был здесь…

Вышла Джанет. Она протягивала всем руки, но тело ее, казалось, оковано броней. Прикосновение ее холодных рук, словно ищущих тепла в его рукопожатии, глубоко тронуло Мазера. Он попытался растереть ее холодные пальцы, прежде чем поднести их к губам, бесконечно радуясь тому, что вызвал в них чуть заметную пульсацию жизни. Только отняв руки, Джанет отважилась посмотреть ему в глаза. Что бы ни хотела она ему сказать, он все равно не понял бы ее. Глаза его застилал туман.

Джанет коснулась легким поцелуем щеки Стейнберга и поблагодарила его за доброе сердце и за то, что позволил Луизе побыть с нею.

— Я не знаю, что бы я делала без нее.

Все, что было потом, произошло помимо воли Мазера: из его груди непроизвольно вырвался звук, похожий на рыдание, и чем старательнее он попытался замаскировать его покашливанием и другими звуками, тем явственнее он прозвучал. Все оглянулись на него, и их осуждающие лица застыли в его памяти как немая картина, в которой была героическая суровость. Словно все пуританские предки Мазера пригвоздили его к позорному столбу своим укором.

Джанет даже не оглянулась. Ее спина стала еще прямее, когда она медленно направилась к своим близким. Мазер бросился к двери, он действовал быстро и решительно, в страхе, что Луиза последует за ним. С лестницы он сбежал не чуя ног. Он не вынесет сострадания, как не вынесет и любви, если это она поднимается в нем сейчас, заглушая плач. Если Джанет любит его, если она сможет его полюбить, то и он полюбит ее. Что значит просто любить? Не стесняясь этого чувства, не противясь ему, позволив песне сердца взмыть ввысь?

Не Саул[6] ли, стоя на коленях, слепой и нищий, вскричал: — «Я верую!»

Глава 9

Офицер Уолтер Херринг сам не мог понять, чем так его привлекал этот дровяной склад. Не только тем, что ему нравился запах свежей древесины. Он давно мечтал о деревянном доме из новеньких чистых брусьев. Никакой штукатурки, никаких стальных каркасов и тысяч семейств, вселяющихся одновременно в один и тот же дом. Просто деревянный дом и сад. Но здесь что-то еще тревожило его. Чем больше он думал об этом, тем больше убеждался в том, что он знал об этом еще до сегодняшнего утра, только просто забыл. Почему это так беспокоило его, он и сам не знал. Он попытался объяснить Марксу: