Жюль Мари - Выстрел. Дело, о котором просили не печатать Страница 16

Памятуя обо всем этом, старый доктор методично искал в состоянии госпожи Гонсолен те симптомы, которые могли бы стать доказательством притворства. Расстройство умственных способностей, как и другие болезни, подчиняется определенным законам. Оно имеет свои степени развития, точно так же, как и бред имеет свою логику. Ход болезни можно предсказать. Словом, помешательство — не такая болезнь, где симптомы проявляются хаотично.

Маньяба надеялся на то, что с помощью наблюдений, которые он планировал вести вместе со своими коллегами, вскоре сможет установить, что никакого расстройства умственных способностей нет. И в самом деле, подозреваемые, притворяющиеся помешанными, не имеют об этой болезни достаточно точного представления, и поэтому доктор полагал, что госпоже Гонсолен, имевшей в своем распоряжении лишь силу воли и ум, будет трудно, если не сказать невозможно, продемонстрировать опытным специалистам последовательное течение болезни.

Маньяба поспешил поделиться своими заключениями с Тюро и Франсуа Горме, ведь тогда ученый доктор, конечно, не мог предвидеть тех трагических событий, которые произойдут в дальнейшем, и не предполагал, что окажется впутанным в хитроумную интригу…

Когда Маньяба спросил мнение Тюро и Франсуа Горме, первый ответил общими замечаниями о здоровье госпожи Гонсолен. Нетрудно было догадаться, что он еще не готов прямо высказать свою точку зрения. Франсуа же, напротив, не стал медлить с заключением.

— Любезный собрат, — обратился он к Маньяба, — позвольте мне заметить, что причины, заставляющие вас считать помешательство госпожи Гонсолен притворным, скорее интуитивного, нежели умозрительного характера. Боюсь, вы поддались влиянию первого впечатления от дознания. Некоторые симптомы действительно могут показаться странными, но из-за этого они не становятся менее убедительными. Я не хочу опровергать ваших первых наблюдений, потому что доверяю вашему опыту и убежден, что это еще не окончательное мнение. Я знаю, что вы не остановитесь на достигнутом и продолжите свои наблюдения. Я, со своей стороны, верю в помешательство госпожи Гонсолен и не усматриваю здесь преступного притворства.

Тюро, до сих пор хранивший молчание, одобрительным кивком поддержал молодого доктора. Маньяба, озабоченный таким поворотом дела, растерянно ответил:

— Может быть, вы и правы, господа. Я распоряжусь, чтобы госпожу Гонсолен перевезли в больницу Сен-Клода. Там ей обеспечат соответствующий уход.

В тот же вечер Мадлен поместили в отдельную палату, а докторам Маньяба и Франсуа Горме суд предписал наблюдать за госпожой Гонсолен, чтобы удостовериться в ее помешательстве.

XIII

Дампьер, допрашивая Томаса Луара, задал ему такой вопрос:

— Вы знаете, в чем вас обвиняют?

— Да.

— Вы убили вашего бывшего хозяина, господина Гонсолена, вступив в сговор с пока еще неизвестным нам сообщником.

Томас, не теряя самообладания, пристально смотрел на Дампьера, который также не спускал с него глаз.

— Я допросил крестьян из Бушу. Они заявляют, что видели вас в парке за час до преступления.

— Это правда.

— Что привело вас в это место в такой поздний час?

— Я возвращался домой.

— Это невозможно, потому что во время совершения убийства вы находились в саду господина Гонсолена. Потом вы кинулись бежать, но сбили с ног лесничего Гиде, который и выстрелил в вас.

Луар не отвечал.

— Вам нечего возразить на это, ведь пуля пробила рукав вашего плаща. Что вы мне на это скажете?

— Ничего.

— Я не могу принять такой ответ. Вы признаетесь в том, что в ту минуту, когда был убит господин Гонсолен, вы находились в саду?

— Да, я там был.

— Но при этом не считаете себя виновным в совершении преступления?

— Нет, не считаю.

— Если вы не имели больше никаких дел с господином Гонсоленом, то по какой причине вы находились в этом месте в такой час? Почему, вместо того чтобы войти в калитку, как друг, вы перелезли через стену у сосновой аллеи, как вор?

— Это я могу объяснить. Как вам известно, я был в парке, но когда услышал выстрел, то бросился к дому, подумав, что, возможно, кому-то понадобилась помощь.

— Для чего же было перелезать через стену?

— Чтобы выиграть время.

— Но почему вы потом сбежали?

— Я подумал, что мое присутствие будет превратно истолковано.

— Что вы видели?

— Ничего. Я успел добежать только до конца аллеи и потом вернулся.

— Вы лжете, ваши следы ведут к самой двери дома.

— Это могли быть и не мои следы, а кого-то другого.

— Итак, как я вижу, вы продолжаете отпираться… Подумайте хорошенько.

— Мне не о чем думать, господин судебный следователь. Я не убивал господина Гонсолена.

Дампьер пожал плечами:

— Томас Луар, в ваших интересах сказать нам правду. Против вас свидетельствует множество улик, и их может оказаться вполне достаточно, чтобы осудить вас. Ваше положение очень шатко, и только признанием и искренним раскаянием вы, вероятно, сумеете добиться некоторого снисхождения.

Томас резко поднял голову.

— Мне не нужно ваше снисхождение, — сказал он. — Ваше дело — установить истину. Может, против меня и есть улики, но я утверждаю, что не виновен. Если бы я убил, то признался бы.

— Объясните, по крайней мере, ваше присутствие в саду ночью…

— Я не могу этого сделать.

— Что ж, мне и так об этом известно, — заметил Дампьер. — Я хотел проверить вашу искренность.

Томас окинул его помутившимися взглядом.

— Я вас не понимаю, — пробормотал он с меньшей уверенностью в голосе.

— Сейчас поймете.

Следователь встал и посмотрел Луару в глаза.

— Вы были любовником госпожи Гонсолен! — заявил он.

— Это ложь. Какая ужасная клевета! — побледнев, пролепетал Томас Луар.

— Вы опять все отрицаете? Тогда я напомню вам содержание письма.

И Дампьер прочел пораженному лесорубу письмо, в котором он назначал Мадлен свидание в ту самую ночь, когда Гонсолен был убит. Как это письмо очутилось в руках Дампьера? Этого Томас не мог знать.

— Вы будете уверять меня, что это письмо не от вас? — спросил следователь.

— Нет, это письмо действительно написал я.

— Вот видите, преступление объясняется достаточно просто. Вы были любовником госпожи Гонсолен…

— Это неправда! — запальчиво перебил его Луар. — Я любил ее, но любовником ее не был.

Дампьер недоверчиво улыбнулся.

— Это письмо, — сказал он, — доказывает, что между вами и госпожой Гонсолен существовали близкие отношения. Вы были ее любовником, повторяю, и это объясняет убийство господина Гонсолена. Он, вероятно, узнал о вашей преступной связи и, желая избежать огласки, довольствовался тем, что прогнал вас. Так как он с тех пор окружил свою жену самым пристальным вниманием, ваше письмо попало ему в руки. Исследования, которые мы с доктором Маньяба провели в гостиной, где было совершено преступление, указывают на то, что вы убили Гонсолена, поддавшись порыву ревности и желанию отомстить. Теперь остается лишь выяснить, кто помогал вам. У вас был сообщник, оставивший следы на снегу. Итак, кто он?

— Я не виновен, и никакого сообщника у меня не было. Вы полагаете, что в саду кто-то был, но это еще не доказывает, что этот человек — убийца. Повторяю вам в последний раз: я не виновен. Я не имею никакого отношения к этому преступлению, и вам следует искать другого подозреваемого. Вы видите, что я говорю с вами очень спокойно. Я признался в том, что было, но я не могу взять на себя преступление, которого не совершал.

— Вы ни в чем не признались, Томас Луар, вы лишь не стали отрицать очевидное. Если даже предположить, что человек, о котором я говорю, не ваш сообщник, вы не могли не видеть его. В одно и то же время вы находились с ним в одном и том же месте. Это следует из показаний Гиде и Жервезы.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду. Я никого не видел. В противном случае я навел бы вас на верный след и помог бы доказать свою невиновность.

— Предупреждаю вас, Томас Луар, что вы пытаетесь опровергать очевидные вещи. Вы не могли не видеть этого человека. Ваш отказ назвать его имя служит лишним доказательством того, что он ваш сообщник и что вы виновны. Прежде чем вы снова отправитесь в тюрьму, я советую вам сказать все и тем самым заслужить снисхождение судей. В последний раз вас спрашиваю, вы будете говорить?

Луар на секунду задумался, но потом сказал очень серьезно:

— Благодарю вас за доброту, господин судебный следователь, но мне нечего прибавить к тому, что я уже вам сообщил.