Лео Брюс - Дело для трех детективов Страница 2

Реплика заставила нас улыбнуться, хотя и не без неловкости.

— Да, я сказал правду, — закончил он довольно зло. — Написание детективов стало игрой, просто игрой — как шахматы. Хотя в действительности это не игра, а что-то простое и жестокое, в чём содержится столько же тайны, сколько в ножке от рояля. Именно поэтому мне не нравится детективная беллетристика. Она — ложь. Она изображает невозможное.

Ему ответил адвокат Терстона Сэм Уильямс, которого я несколько раз встречал в их в доме. Он был из тех чистеньких, розовеньких мужчин с непременной сигарой, одного из которых вы можете увидеть сидящим в углу купе железнодорожного вагона первого класса и покачивающим ногой в лакированном кожаном ботинке. Уильямс обладал юношеской фигурой и открытым лицом, хорошо одевался и двигался с изяществом, а его жесткие седые волосы были всегда красиво причёсаны. У него была репутация отличного поверенного, и я не раз консультировался с ним.

Теперь же он сказал:

— Может быть и так. Но я наслаждаюсь этой игрой. В последнее время она, как вы говорите, стала намного более тонкой, и никто не может отгадать убийцу до последних страниц. Но, в конце концов, мы ожидаем, что беллетристика шире, чем жизнь, и убийство в книге вполне может быть более таинственным, чем в жизни.

Именно тогда Терстон, который всегда сам смешивал коктейли, позвонил, чтобы принесли ещё джина, и Столл, дворецкий, открыл дверь. Я никогда не любил Столла и, если бы пришлось играть в ту игру, которую Норрис называл «игрой в убийство», Столл был бы моим первым подозреваемым. Действительно, было что-то зловещее в его «постной» лысине, узких глазках и вкрадчивых движениях. Но слугой он был превосходным.

Мэри Терстон остановила его, когда он покидал комнату:

— Скажите Феллоусу, что я хочу с ним поговорить, — сказала она, и добавила, обращаясь к мужу, — это по поводу тех крыс, дорогой. Я уверена, что снова их слышала. Думаю, они в яблочной комнате. Он должен что-то с этим сделать.

— Ну, не позволяй ему разбрасывать яд, а то Танг может его съесть. — Тангом звали пекинеса Мэри Терстон.

— Конечно, нет. Лучше поставить ловушку, — ответила она и вышла в холл, чтобы поговорить с Феллоусом, шофёром.

Дом Терстонов представлял собой прекрасный образчик георгианского стиля и выглядел просто, но величественно, гладкий, без украшений квадратный фасад, ряды удлиненных торжественных окон, высокие перекрытия. Но я был не слишком удивлён, узнав, что миссис Терстон слышала возню крыс. И помню, что посчитал довольно глупым с её стороны упоминать об этом перед гостями.

Не то чтобы интерьер дома производил впечатление, что в нём могут быть крысы или хотя бы мыши, — дом содержался в должном порядке и чистоте, лишь его возраст свидетельствовал, что такое возможно. Светлые комнаты с высокими потолками, центральное отопление, яркие акварели на выкрашенных в кремовый цвет стенах, на паркетном полу — роскошный гарнитур из глубоких диванов и кресел с весёлыми мягкими подушками, отвлекающими взгляд от стилизованной под старину мебели. Я помню ощущение тепла, света и роскоши, как в дорогом отеле. Действительно, всё было именно как в хорошем отеле. Никелированные краны с горячей водой в каждой спальне, настольные лампы, где бы вы ни присели отдохнуть, напитки, когда бы вам ни захотелось выпить. В высшей степени хорошо для уик-энда, но довольно безвкусный фон для более длительного пребывания. Это почти всё, что я могу вспомнить, рисуя портрет дома, — мне кажется, что мы были там давным-давно.

— Ещё по разику! — предложил доктор Терстон, обходя нас с шейкером. — Только по половинке! — И наши бокалы наполнились.

— Вы, кажется, недолюбливаете писателей — авторов детективов, — сказал Уильямс Норрису, стоя по другую сторону от камина, — только потому, что их книги соответствуют нужному типу. А вы сами никогда не думали написать детектив?

Вопрос, казалось, поразил Норриса до глубины души:

— Я? Нет! — ответил он. — Если бы я когда-либо сделал что-то подобное, то это было бы исследованием настроения преступника. Это не было бы пресловутой салонной игрой с уликами, ложными подсказками и алиби, уловками со временем, местом, способом и мотивом, которые не имеют никакого отношения к действительности. Однажды я мог бы попробовать, чтобы изобразить муки человека, когда он настраивает себя на совершение убийства. И его муки впоследствии... — медленно добавил он.

— Но ведь, — заметил Уильямс, — Достоевский сделал это раз и навсегда, не так ли? Я имею в виду — в «Преступлении и наказании».

— Ничто не делается «навсегда», — резко парировал Норрис, — и каждый убийца немного отличается от остальных. Хотя ваши писатели, кажется, этого не понимают.

Точно в этот момент раздался первый гонг, и мы встали, чтобы пойти наверх переодеться. Когда мы покидали комнату, Уильямс и Норрис всё ещё были заняты разговором, но за большей частью их спора я не следил.

Должно быть, я вышел в холл первым из всех. Там я обнаружил Мэри Терстон, заканчивающую свои инструкции шофёру, довольно красивому молодому человеку лет тридцати или около этого. У Феллоуса было одно из тех умных и проницательных лиц с открытым взглядом и чеканным профилем, которые, как мне кажется, достаточно часто попадаются среди людей его класса, склонных к механике. Он был хорошо сложен и, стоя в прекрасно сидящей на нём униформе, заставлял свою хозяйку, несмотря на её умело подобранную одежду, выглядеть несколько обрюзгшей.

При нашем появлении Феллоус оставил её, и, когда Мэри Терстон повернулась к нам, я заметил, что она вспыхнула, и, похоже, пыталась сдержать эмоции. Хотя они едва ли могли возникнуть при обсуждении ловушек для крыс. Однако затем миссис Терстон улыбнулась и пошла впереди нас по широкой лестнице.

ГЛАВА 2

Я уже сказал, что в начале того вечера не произошло ничего зловещего, и это верно. Но был один маленький инцидент, который, как помнится, даже в то время показался мне странным. Хотя он нисколько не был зловещим и в другое время мог выглядеть скорее комичным.

Я одеваюсь очень быстро. Я никогда не был в состоянии держать слугу, заботящегося о моей одежде, и, следовательно, научился заниматься ею сам. Должно быть, я был первым, кто закончил переодеваться и покинул свою комнату, чтобы сойти вниз, — после первого гонга тогда прошло около пятнадцати минут.

Дом, как я сказал, был георгианским и имел настолько простую планировку, что его можно было охватить одним взглядом. На каждом из трёх этажей по всей длине шёл коридор, в который справа и слева выходили двери. Моя комната располагалась в восточном конце коридора, а  комната Мэри Терстон - в западном, за спальней молодого Стрикленда. Напротив была комната её мужа, примыкающая к спальне супруги стеной в торце коридора.

Я достиг верхней площадки лестницы и собирался спуститься, когда заметил, что дверь комнаты Мэри Терстон приоткрылась. Полагая, что и она успела быстро переодеться, я её подождал. Но это был Стрикленд, пытающийся осторожно выйти. Когда он увидел меня, то сделал неловкую попытку вернуться в комнату. Однако, поняв, что я его уже увидел, он, казалось, передумал, и вышел уже совершенно не таясь, а, входя в собственную комнату, даже слегка мне поклонился. Я продолжил путь вниз, жалея, что остановился и в результате меня могут счесть шпионом. Кроме того, меня смущало увиденное. Я задался вопросом, что могло связывать этих двоих: пожилую, дородную женщину — этакую мамашу — с крепеньким молодым игроком и пьянчужкой. Но независимо от того, чем это могло быть, я был уверен, что это не любовная интрижка.

Внизу я обнаружил викария, который, как я понял, был приглашён на обед. Увидев его сидящим у огня в гостиной, я был немного обеспокоен, поскольку понял, что в течение некоторого времени мне придётся находиться с ним наедине. Он сидел, вытянувшись в струнку на стуле с прямой спинкой, его руки покоились на костлявых коленях, а глаза — после того, как он приветствовал меня, — торжественно вспыхнули пламенем, отражённым от камина.

Я, конечно же, и до этого встречался с мистером Райдером, и должен признать, что никогда не обходилось без неловкости. Этот маленький, жилистый человек с пристальным взглядом был совершенно неуместен в весёлом доме Терстонов — гораздо неуместнее, чем скелет на банкете. Неуместным делала его уже сама внешность. Он был лыс, щёки отливали жёлтизной, а воротники его одежды всегда были слишком свободными для его тонкой шеи. Сама одежда всегда была неопрятной и иногда даже грязной, поскольку он был холостяком и в своём насквозь продуваемом домике полностью зависел от деревенской женщины, которая убирала в доме и следила за его одеждой. Но всё-таки чувствовать себя не в своей тарелке меня заставлял его взгляд. У викария была привычка уставиться на какого-нибудь человека, а затем, очевидно, задуматься и уйти в себя, в результате чего в течение пяти или даже десяти минут человек оставался как будто под наблюдением. Глубоко сидящие в глазницах глаза мистера Райдера были тёмными, круглыми и словно удивлёнными.