Артур Дойль - Берилловая корона Страница 2

Такова моя прислуга. Семья же моя такая маленькая, что описать ее недолго. Я вдовец; у меня единственный сын, Артур. Он страшно огорчает меня, мистер Холмс. Не сомневаюсь, что во всем виноват я сам. Говорят, я избаловал его. Весьма вероятно, что это правда. Когда умерла моя дорогая жена, я перенес всю свою любовь на этого мальчика. Мне хотелось, чтобы улыбка никогда не сходила с его лица. Я исполнял все его желания. Может быть, для обоих нас было бы лучше, если бы я строже относился к нему, но во всяком случае, я поступал так, желая ему добра.

Весьма естественно, что мне хотелось, чтоб он унаследовал мое дело, но у него не было ни малейшего желания заниматься им. Он человек необузданный, упрямый, и, откровенно говоря, я не могу доверять ему больших денег. Он сделался членом аристократического клуба. Благодаря своим очаровательным манерам, он скоро близко сошелся с богатыми людьми, привыкшими широко жить. Он стал вести азартную игру, тратить деньги на скачках и часто приходил ко мне просить денег в счет получаемого им от меня содержания. Он много раз пытался бросить эту опасную компанию, но всякий раз влияние его друга, сэра Джорджа Бёрнвеля, удерживало его от этого намерения. Я нисколько не удивляюсь тому, что такой человек, как Джордж Бёрнвель, имеет влияние на Артура. Сын часто приводил его к нам, и я сам не мог устоять против его обаяния. Он старше Артура, вполне светский человек, много путешествовавший, много видевший, блестящий собеседник и очень красивый мужчина. Когда я разбираю его хладнокровно, не поддаваясь чарам его присутствия, припоминаю его цинические речи и выражение, появляющееся иногда в его глазах, я чувствую, что этому человеку нельзя доверяться. То же самое думает и моя маленькая Мэри, умеющая определять характеры с инстинктом женщины.

Теперь остается описать только ее. Она — моя племянница, но пять лет тому назад, когда умер мой брат, я удочерил ее. Это — луч солнца в моем доме — милая, любящая, прекрасная, чудесная хозяйка, нежная спокойная девушка. Она — моя правая рука. Я не знаю, что бы я делал без нее. Только в одном она идет против моего желания. Артур два раза делал ей предложение, он горячо любит ее, и оба раза она отказала ему. Я думаю, она одна могла бы воротить его на путь истинный. Этот брак совершенно изменил бы его жизнь. Теперь это — увы! — уже слишком поздно!

Итак, я рассказал вам про всех моих домашних, мистер Холмс, и буду продолжать мою грустную историю.

Вечером, когда мы пили после обеда кофе, я рассказал Артуру и Мэри о странном случае и драгоценной короне, которую привез домой. Я не назвал только имени моего знатного клиента. Я знаю, наверно, что Люси Парр, подав кофе, ушла из комнаты, но не могу поручиться, была ли заперта дверь. Мой рассказ очень заинтересовал Мэри и Артура. Им захотелось взглянуть на знаменитую корону, но я решил лучше не трогать ее.

— Куда вы ее положили? — спросил Артур.

— В бюро.

— Надеюсь, что воры не проберутся ночью в дом, — сказал Артур.

— Бюро заперто, — ответил я.

— О, всякий старый ключ подойдет к этому замку. Когда я был маленьким, я открывал бюро ключом от буфета.

Он часто говорил всякий вздор, и потому я не обратил внимания на его слова. Вечером он вошел ко мне в комнату с очень серьезным лицом.

— Папа, — проговорил он, опуская глаза, — не можешь ли ты дать мне двести фунтов?

— Нет, не могу, — резко ответил я. — Я и то передавал тебе слишком много денег.

— Вы были очень добры ко мне, — сказал он, — но мне необходимы эти деньги. Иначе я не могу показаться в клуб.

— И отлично! — крикнул я.

— Да, но не думаю, чтобы вам было приятно, если я выйду оттуда обесчещенным, — сказал он. — Я не вынесу позора. Мне нужно достать эти деньги во что бы то ни стало. Не дадите вы, придется употребить другие средства.

Я был страшно сердит: в третий раз в этом месяце он обращался ко мне за деньгами.

— Не видать тебе от меня ни одного фартинга! — крикнул я. Он поклонился и, молча, вышел из комнаты.

Когда он ушел, я открыл бюро, убедился, что корона на месте, и снова запер на замок. Потом я обошел весь дом, чтоб убедиться, все ли двери заперты. Обыкновенно это делает Мэри, но в эту ночь я решил исполнить сам эту обязанность. Спускаясь с лестницы, я увидел Мэри у бокового окна передней. Когда я подошел к ней, она закрыла ставни и окно.

— Скажите, папа, — проговорила она, несколько смущенно, — вы отпустили на сегодня Люси?

— Конечно, нет.

— Она только что вернулась домой. Я не сомневалась в том, что она выходила только поболтать с кем-нибудь за воротами, но, во всяком случае, это не годится.

— Поговори с ней об этом завтра утром, или я сам поговорю, если желаешь. Ну, что, все везде заперто?

— Да, папа.

— Спокойной ночи.

Я поцеловал ее, пошел в спальню и вскоре уснул.

Я стараюсь рассказать вам все, что имеет отношение к делу. Пожалуйста, м-р Холмс, предлагайте мне вопросы, если я говорю недостаточно ясно».

— Напротив, ваше показание отличается замечательною ясностью.

— Я перехожу к той части моего рассказа, которая требует особой точности. Я вообще сплю довольно чутко, а в эту ночь мой сон был тревожнее обыкновенного. Около двух часов меня разбудил какой-то шум. Он затих раньше, чем я вполне очнулся, но мне показалось, будто где-то тихо закрылось окно. Я насторожил уши. Вдруг я с ужасом услышал в соседней комнате чьи-то тихие шаги. Я встал с кровати, дрожа от страха, и заглянул в свою уборную.

«— Артур! — вскрикнул я, — негодяй! вор! Как смеешь ты трогать эту корону.

При свете газового рожка я увидел моего несчастного мальчика. Он был в рубашке и брюках и держал в руке корону. Он, казалось, сгибал или выпрямлял ее изо всех сил. При моем восклицании он уронил ее и побледнел, как смерть. Я поднял корону и осмотрел ее. Не хватало одного угла с тремя бериллами.

— Негодяй! — кричал я вне себя от бешенства. — Ты испортил ее! Ты опозорил меня навеки! где бериллы, которые ты украл?

— Украл! — вскрикнул он.

— Да, украл! Вор! — продолжал кричать я, тряся его за плечи.

— Камни все тут. Не может быть, чтоб не хватало, — возразил Артур.

— Не хватает трех, и ты знаешь, где они. Вор и к тому же лжец! Разве я не видел, как ты ломал корону.

— Довольно ругани, — проговорил он, — я не намерен долее терпеть и не скажу ни слова. Утром я покину ваш дом и буду жить самостоятельно.

— Я отдам тебя в руки полиции, — кричал я, не помня себя от горя и бешенства. — Я потребую, что бы это дело было расследовано.

— Вы ничего от меня не узнаете, — отвечал он со страстью, которой я не ожидал от него. — Если призовете полицию, пусть ищет!

Мой крик поднял на ноги всех в доме. Первой в комнату вбежала Мэри. При виде лица Артура и короны у меня в руках, она сразу догадалась в чем дело, громко вскрикнула и упала без чувств. Я послал за полицией и объяснил все. Когда инспектора и констэбли вошли в дом, Артур, стоявший с упрямым видом, сложив на груди руки, спросил меня, намерен ли я обвинять его в краже. Я ответил ему, что теперь это уже не частное, а общественное дело, так как испорченная корона — достояние нации, и потому я предоставляю закону вступить в свои права.

— По крайней мере, не допускайте, чтобы меня арестовали немедленно, — сказал он. — И вам, и мне будет лучше, если бы я мог на пять минут выйти из дома.

— Чтобы убежать или спрятать украденное, — возразил я.

Сознание ужасного положения, в котором я очутился, охватило меня с новой силой. Я умолял его припомнить, что дело идет не только о моей чести, но и о чести личности, стоящей гораздо выше меня. Подобного рода скандал может вызвать взрыв народного негодования. Но можно еще предупредить несчастие, если только он сознается, куда девались недостающие три камня.

— Все равно ты попался на месте преступления, — говорил я. — Признание не ухудшит дела. Если ты скажешь, где находятся бериллы, все будет прощено и забыто.

— Прощайте тех, которые нуждаются в прощении, — отворачиваясь от меня, насмешливо ответил Артур. Я увидел, что никакие слова не могут повлиять на него. Делать было нечего, я позвал полицейского и инспектора и велел арестовать моего сына. Немедленно обыскали и его самого, и его комнату, и все места в доме, куда он мог спрятать бериллы, но нигде не оказалось и следа их, а мой несчастный сын молчал в ответ на все наши уговаривания и угрозы. Сегодня утром его отвезли в тюрьму, а я, выполнив все формальности, бросился к вам, чтобы молить вас помочь раскрытии тайны. В полиции открыто сознаются, что ничего не понимают в этом деле. Не стесняйтесь никакими расходами. Я уже объявил, что даю тысячу фунтов награды. Боже мой, что я буду делать! В одну ночь я потерял честь, бериллы и сына. О, что делать мне?!»

Он схватился обеими руками за голову и начал раскачиваться из стороны в сторону, бормоча что-то, словно ребенок, горе которого слишком велико для того, чтоб выразить его словами. Шерлок Холмс сидел молча, нахмурив брови и устремив глаза на огонь в камине.