Райнов Богомил - Человек из прошлого Страница 20

— Больше ничего, — отвечает Андреев. — Так я и решил — ничего не скрывать, кроме записной книжки.

— Гм… — поглядываю на него вопросительно. — А почему — кроме записной книжки?

— Потому что с помощью этой книжки мы с Верой думали вырвать у Танева признание. Я лично не понял, какие улики скрыты в этом блокноте, но раз Медаров так бережно его хранил — значит, можно предположить, что он все же содержал что-либо, написанное невидимыми чернилами или вложенное изнутри в переплет, словом, не знаю… И мы с Верой решили предложить Таневу обмен, предварительно установив в комнате Веры потайной магнитофон. Я, вообще говоря, разбираюсь в магнитофонах…

— В данном случае нам больше поможет пепельница, — замечаю я, закуривая.

Андреев оглядывается в поисках пепельницы, но сейчас он может мне предложить лишь пустую чашку.

— Значит, магнитофон? — возвращаюсь я к его рассказу. — Хитро придумано…

— Ну да. Все, что расскажет нам Танев в обмен на улику, послужит в дальнейшем ценным материалом для следователя. Запись, которую мы хотели получить, в сущности, была предназначена для вас…

— Очень мило, — киваю, выпуская струю дыма.

— Потому что вы сами ничего бы не добились от Танева. Ведь в ответ на искреннее признание он все равно мог бы ожидать от вас лишь смертный приговор. А мы могли

предложить ему нечто для него важное: "Получишь

записную книжку, если скажешь, кто и как убил Андреева".

— И он тут же закроет лицо руками и зарыдает: "Я, я его убил!" Умно задумано.

Андреев старается не обращать внимания на мои подначивания, но он уже и сам, очевидно, начинает сомневаться в непогрешимости своего замысла. И говорит, как бы оправдываясь перед собой:

— Достаточно было его признания, что он только присутствовал при убийстве, чтобы сделка себя оправдала. А он был вынужден хоть в чем-нибудь признаться: ему нужно было только добраться до записной книжки. А потом он бы легко отрекся от всего, в чем признался…

— А в это время потайной магнитофон ведет свою роковую запись, — дополняю я. Ох уж мне эта самодеятельность! Вы уморите меня вашими сделками с преступным миром. Опишите голос человека, который звонил вам этим вечером.

— Мужской голос, чуть низковатый, но не очень ясный.

— Естественно! Говорил через платок. А если вы его услышите — узнаете?

— Навряд ли…

— Впрочем, не желаю вам его услышать, — добавляю, задумчиво поглядывая на Андреева. — Да, товарищ инженер-электрик, мало нам своих забот, придется еще обеспечивать вашу безопасность.

— Неужели вы думаете…

— А вы разве не думаете?.. Если тот, кто искал, не нашел того, что искал, — а человеку этому пальца в рот не клади, — логично предположить, что поиски будут продолжены… Вы играете в белот?

— Плохо, — бормочет Андреев, немного ошарашенный неожиданным вопросом.

— Тогда будете биты. Но лучше быть битым в карточной игре, чем если случится нечто другое. Так что я пришлю вам на ночь партнера по белоту. А завтра утром вас проводит до места работы другой товарищ, Разрешите, я позвоню?

— Телефон в холле.

— Знаю, — говорю. — В сущности, это была первая ваша ошибка. В другой раз, если будете рассказывать, что кто-то притащился к вам с другого конца города, чтобы сообщить какую-то ерунду, спрячьте сначала телефон, иначе никто вам не поверит. Впрочем, и это не поможет. Ваш номер есть в телефонном справочнике…

После этого назидательного выступления я отправляюсь в холл, а хозяин пробует водворить хоть что-нибудь на место.

— Меня обокрали! — кричит он спустя мгновение. В голосе его звучит облегчение. — Нет моего нового костюма. И денег нет…

— Сколько было?

— Не состояние, конечно, — пятьдесят левов. Но важно, что их нет. И выходит, что это обычная кража.

— Предоставьте делать заключение людям, которые несколько лучше разбираются в технике кражи, — говорю я, подходя к телефону.

Поднимаю трубку. Гудка нет. Машинально дую в трубку, потом кладу ее и дергаю за шнур. Это не требует большого напряжения мышц. Через мгновение оборванный конец — в моей руке.

— У вас оборван шнур, дорогой, — говорю Андрееву, который появляется на пороге спальни.

— То есть как?..

— Очень просто, методом выдергивания, — объясняю я, показывая конец шнура. — Вообще довольно серьезная предохранительная мера для кражи пядитесяти левов.

С этими словами делаю прощальный жест рукой и ухожу, оставив Андреева с неразберихой в комнате и с нечистой совестью.

Звоню в свое управление из первого же Телефона- автомата на бульваре и делаю необходимые распоряжения, чтобы обеспечить инженеру-электрику веселую компанию. Этим мои воскресные служебные обязанности исчерпываются, что вполне своевременно, если принять во внимание, что время близится к одиннадцати.

Улицы почти пусты. И, что для меня важнее, заведения Закрыты. Хорошо, что в центре можно встретить исключения. Направляюсь туда, резюмируя коротко свои версии. Для трехдневной работы результаты нельзя считать обескураживающими. Но все же этого недостаточно, чтобы поставить точку. Какой-нибудь весельчак снова может спросить: "Чего он еще ждет? Почему не хватает Танева за шиворот?"

Спокойно, спокойно. Мы работаем по плану.

Ресторан гостиницы "Рила" еще открыт. Выбираю столик рядом с оркестром не из любви к музыке, а потому, что его обслуживает мой приятель-официант. Приятель быстро берет у меня заказ и столь же быстро переходит к теме сегодняшнего матча. Прерываю его как раз в тот момент, когда он описывает, как "нашим" забивали роковой гол.

— Действительно, дело плохо, — говорю. — Но еще хуже, что я страшно голоден.

— А, извини, — спохватывается приятель и отправляется на кухню, оставляя меня наедине с моими версиями.

Впрочем, не совсем наедине, потому что в эту минуту оркестр начинает греметь над моей головой. Я и вообще небольшой поклонник чардаша, но мой пустой желудок выносит его с большим трудом. Хорошо еще, что я предусмотрительно заказал жаркое, не требующее долгого приготовления.

Съедаю жаркое и заказываю рюмку коньяка на десерт.

— Как, коньяк? — недоумевает мой приятель. — А кофе?

— Ну если нужно, давай и кофе, — отступаю я.

Пить коньяк с кофе, на мой взгляд, значит пить его по более высокой цене, при том, что качество его от этого не повысится. Но мой приятель — официант и, следовательно, лучше разбирается в таких вещах. Да, речь шла о благоухании сирени. У Илиева здорово благоухало. А у Андреева я не ощутил ничего подобного. Но этот нежный весенний аромат навряд ли выдержит конкуренцию с омерзительным запахом парткетина. И вообще, я сыт по горло этими запахами: мастики, сирени, паркетина, а сейчас еще и коньяка.

Приканчиваю и этот последний источник благоухания и прошу счет, дослушав умиротворенно рассказ о последующих событиях в матче.

— Значит, всыпали нам, — сочувственно киваю, хотя, честно говоря, я лично ни за какую команду не болею. Команда… Нужна мне эта команда, если я не сумел стать вратарем мирового класса.

— Всыпали, — соглашается приятель. — Но не так, чтобы…

— В таком случае пиши счет, — говорю. — И не вписывай оркестр. Я не танцую.

Расплачиваюсь, произношу какие-то утешения в том смысле, что "мы им еще покажем", и выхожу.

И был вечер, и было утро: день четвертый, как говорится в Священном писании о подобных случаях.

Этот четвертый день я начинаю в своем служебном кабинете, как и полагается в нормальный понедельник. Хватит таскаться по гостям. Немножко письменной работы. Иначе некоторые коллеги будут надо мной подтрунивать. Будет неудивительно, если даже начнут меня называть "инкассатор” вместо инспектор. Хотя я не думаю, чтобы это изменило мои привычки. Общайся с людьми в привычной для них обстановке — таков мой девиз, или, как говорят журналисты, мой "личный почерк". Привычная обстановка— это не только нагромождение мебели. Это еще и своеобразное кадровое досье. И потом, привычная обстановка иногда издает аромат сирени.

Но сейчас мое внимание поглощено упомянутой письменной и канцелярской работой. Проверка карточек, документов, исследования, экспертизы, получение справок по телефону от различных учреждений — словом, сплошная бюрократия, пока не заполнишь все квадратики своего кроссворда. Не помню, говорил ли я вам об этом, но в нашей работе нет ничего от крылатой романтики заокеанских криминалистов. Там люди работают с размахом: инспектор бросается в водоворот преступного мира, крушит своим железным кулаком носы и челюсти, — бывает, впрочем, что и с него самого сдирают шкуру, как с вареной картофелины, стреляет налево-направо из люгера и, в свою очередь, бывает смертельно ранен, что не мешает ему в конце концов обнаружить всех убийц и доставить их, аккуратно связанных в цепочку, к шефу, который уже подготовил приказ о повышении в должности. Откуда у нас это возьмется?! Вместо единоборства, стрельбы и героизма — канцелярщина…