Поль-Луи Сулицер - Ориан, или Пятый цвет Страница 22

— Рембо?

— В точку.

17

Десять пробило на колокольне церкви Сен-Поль. Советник Маршан поужинал в бистро «Ла тартин» — съел несколько порций вареной свинины. Он жил в Париже уже месяц и ни разу не ужинал дома. Ему больше нравилась атмосфера невзыскательных маленьких кабачков, а по пятницам, будучи добрым католиком, он ел рыбу в «Ниццеанце» на площади Сент-Катрин. Жена его, преподаватель естествознания лицея «Монтень» в Бордо, предоставила ему полную свободу. Но на выходные он возвращался в их особняк в Флуараке по ту сторону Гаронны. Четверо ребятишек радовались его приезду, и он проводил с ними время до вечера воскресенья, когда вся семья провожала его до вагона скорого поезда на вокзале Сен-Жан.

По окончании юридического института в начале восьмидесятых жизнь советника Маршана пошла как по нотам. Он без сантиментов, обыденно женился на местной девушке, здоровой и безыскусной, не отличающейся большой сексуальностью, что обычно свойственно преподавателям естественных наук средних школ. Однако детей она рожала ему каждые два года. Мадам решила, что ее муженек транжира, никчемный хозяин и растяпа: может где угодно оставить свою чековую книжку, так что хозяйство она взяла в свои руки. Он не занимался никакими счетами, не имел чековой книжки на свое имя и иногда чувствовал себя кем-то вроде приживалы — без кола без двора. Когда он просил денег, она давала ему на карманные расходы, так что годы Маршана проходили под домашней опекой, которую советник воспринимал как должное.

Парижская жизнь нарушила его безмятежное существование. Квартиру, правда, жена сняла ему на свое имя и оплачивала ее, но, как и прежде, в начале недели она отчисляла ему некоторую сумму наличными, которую он старался не тратить полностью. Очень скоро он понял: для того чтобы жить в Париже, скудными подачками супруги не обойтись. Предприниматели, которых он допрашивал, вероятно, изумились бы, узнав, что вся жизнь следователя зависела от желания левой ноги его жены и что он не мог себе позволить купить даже лишней пачки сигарет. О развлечениях речи быть не могло.

Судебный следователь Маршан, одетый в черную кожаную, чуть великоватую куртку, направился в одно из «голубых» кафе на улице Тампль. Он думал о том, насколько жизнь была бы приятнее, имей он побольше денег. Ему как-то пришла в голову удачная мысль открыть собственный счет, не поставив в известность жену. Но чем пополнить его, раз вся зарплата, включая возмещение транспортных расходов и премиальные, перечислялась в Бордо?

Уже три вечера Маршан общался с молодым рабочим станции техобслуживания. Симпатичного нагловатого паренька с бицепсами, как у Шварценеггера, звали Лукас. Следователь с ума сходил от его тела и бесился оттого, что не может подарить Лукасу даже какую-нибудь мелочь. Заметив в глубине зала сидящего за столом Лукаса — в облегающей торс маечке и с «ежиком» на голове, Маршан испытал сильнейшее волнение. Русые волосы юноши делали его похожим на Золотую Каску, он был красив, как принц Эрик, геройскими и двусмысленными подвигами которого Маршан зачитывался в молодости. До полуночи они пили пиво, потом вышли подышать свежим воздухом. Парочки мужчин нежно обнимались в темноте, некоторые целовались, другие громко смеялись вслед автомобилистам, рискнувшим заехать на эту узенькую улочку, обжитую «голубыми».

— Сегодня Томи отмечает день рождения, — шепнул Лукас на ухо Маршану.

— Томи? Это кто?

— Хозяин кафе.

— Надо было предупредить меня, я бы купил подарок, — смутился следователь.

— Ну вот еще, я просто хотел сказать тебе, что вечером бар будет закрыт для посетителей и мы здорово повеселимся. Шампанское будет и маленькие розовые бисквиты… Вкуснотища разная…

Маршана обрадовало, что его так быстро приняли за своего. Небольшая компания пила и пела. Поцелуи и ласки — это была безумная ночь. Томи опустил железные занавеси на окнах и поднял их только утром, к приходу мусорщиков. Маршан захмелел. Он смутно помнил о фотовспышках и попросил Лукаса достать ему фотографии этого памятного вечера.

— Будь спок, ты их получишь, — пообещал молодой человек, громко смеясь.

Маршан вернулся к себе, принял душ, побрился, переоделся. Тональным кремом замаскировал синие круги под глазами. Вышел и, насвистывая, направился к автобусной остановке. Когда он прибыл в «Финансовую галерею», следователь Ориан Казанов уже работала.

18

— На этот раз, месье Ладзано, можете отказаться от мысли заманить меня на свою яхту.

У следователя были сердитые глаза, хотя она старалась сохранить на лице непроницаемое выражение. Она курила сигарету за сигаретой и беспрестанно перебивала Эдди Ладзано, Пока обвиняемый пытался объяснить ей причины своего пребывания в доме номер 96 по улице Помп, Ориан думала, что получила еще один удар судьбы, но ей некого было в этом винить. В конечном счете она приписала Ладзано свои собственные мысли, в то время как красавец яхтсмен, владелец «Массилии», наверняка не догадывался, что в этом несговорчивом следователе, устроившем ему «сладкую жизнь», трепетало сердце влюбленной. «Такая уж моя судьба, — подумала Ориан, — сохнуть по аморальным красавцам, которые позволяют любить себя таким же красивым и аморальным женщинам…»

Подумала она и о своих родителях, об Александре и Изабелле — обо всех, нашедших свою половину и образовавших одно целое, не впуская никого в свое закрытое на ключ счастье. Как это получалось у Ориан, что всегда она страстно желала невозможного или невероятного, постоянно рискуя напороться на колючие сердца?

Это было сильнее ее. Ей крайне необходимо было знать.

— Вы признаете, что та бирманка — ваша любовница?

— Вовсе нет, мадам следователь. Любовниц, как вы изволили выразиться, у меня нет. Конечно, та женщина восхитительна, но не этим критерием руководствуются мои чувства. Прошу простить, но я нахожу ваш вопрос неуместным, гак как не вижу, какое он имеет отношение к нашему делу. Да будет вам известно — раз уж это вас так интересует, — что в жизни у меня лишь две страсти: море и мотоциклы. Жену я потерял два года назад и с тех пор живу только воспоминаниями о ней. Чудесная была женщина, скромная и великодушная, бесхитростная… Вы понимаете… Женщина до кончиков ногтей, как говорят у нас. Она жила своим садом и, осмелюсь утверждать, мной.

— Простите, — на секунду размякла Ориан. — От чего она скончалась?

— Рак.

Последовало молчание. Ориан Казанов решила вернуться к более конкретной теме следствия. Еще раз она спросила его об отношениях с Октавом Орсони, поинтересовалась, что он знает о фирме «Агев». Спросила и о том, что он делал в день и час, когда машиной была сбита Изабелла Леклерк, а неизвестный мотоциклист выхватил у нее документы, содержащие факты, «компрометирующие некоторых особ», — так по крайней мере представила она развитие событий.

Поставленный в тупик этими вопросами, понимая бесплодность своих попыток соблазнить следователя, Ладзано умолк.

— Я считаю необходимым вызвать адвоката, — сказал он.

— Не сейчас, — отказала Ориан.

— Вы не находите, что наша беседа слишком затянулась? — взорвался он. — Уже целых четыре часа я в вашем кабинете, а вы даже стакан воды мне не предложили, я уж не говорю о кофе или сандвиче. Значит, таковы ваши методы, мадам следователь? Вам, наверное, доставляет огромное удовольствие мучить человека, честно зарабатывающего себе на жизнь? Не моя вина, что вы ничего не смыслите в экономике и видите зло в каждой деловой операции. Жизнь была бы намного проще и преснее, если втиснуть ее в рамки ваших взглядов и напялить на нее строгие одежды старой девы!

Самолюбие Ориан не выдержало.

— Прошу вас воздержаться от малейшей оценки моей манеры одеваться. Я, вероятно, менее вульгарна, чем ваши бирманки, поскольку мы не работаем на одном и том же тротуаре. В этом кабинете вершится правосудие, здесь нет платной любви!

— Перестаньте! — вспылил Ладзано.

Видно было, что эти слова задели его. Сощуренные глаза впились ей в лицо. Она чувствовала, как волнует ее взгляд синих глаз. Ей хотелось бы сказать ему, что она вовсе не считает его мошенником или преступником, что она с удовольствием прогулялась бы с ним по вечернему Парижу, они бы поужинали, потанцевали, поговорили обо всем на свете, и он бы сказал, что хочет ее. Но момент был выбран явно неудачно, и Ориан пришлось выслушивать лишь жесткую правду.

— Мадам следователь, — продолжил Ладзано, не спуская с нее глаз, — вы считаете себя вправе учить меня жить, диктовать мне правила поведения, наставлять меня на путь истинный, насильно заставляя меня признаться в чем-то, о чем я понятия не имею, будто я некий воротила, держащий мир в своих руках, решающий, кому жить, а кому умереть, который должен либо все выиграть, либо все проиграть. Так знайте, что я далек от всего этого. Мой отец был скромным рыбаком, он ежедневно вставал в три утра, чтобы забросить свои сети. Когда рыба не шла, он нанимался на частные траулеры и вкалывал за зарплату, которую мне и назвать-то стыдно: такой она была мизерной. Со временем он изобрел особый способ замораживания рыбы, и это стало началом его взлета. Впоследствии его методы были значительно модернизированы, но в то время, в семидесятых, он был пионером в этой области. С его честными деньгами мы стали жить немного лучше… До того дня, когда к нему стала придираться эпидемиологическая служба. Ни один человек не отравился его рыбой, но вдруг скончалось двое, якобы евшие рыбу, замороженную по его способу. Последовали процессы, бойкот, банкротство. Однажды утром отец убил себя ножом для разделки рыбы в своем ангаре. Два дня спустя его конкурент, имевший связи в министерствах и в Брюсселе, купил все его оборудование. Оно было в превосходном состоянии, и с тех пор смолкли все разговоры об отравлениях. Все это, мадам Казанов, я сказал для того, чтобы вы знали, что не вам учить меня порядочности в делах. Мне же посчастливилось остаться на плаву, потому что я завел друзей во всех кругах. И время, потраченное на меня в вашем кабинете, вы могли бы провести с большей пользой, ловя крупную рыбу, которая минует ваши сети то сверху то снизу. Не в обиду вам будь сказано, мадам Казанов, но вместо того, чтобы терзать почтенных отцов семейств, из кожи вон лезущих, стараясь выжить, вам следовало бы взяться за сильных мира сего. Однако на это у вас не хватит смелости, вы дрожите перед ними…