Поль-Луи Сулицер - Ориан, или Пятый цвет Страница 23

— Мадам следователь, — продолжил Ладзано, не спуская с нее глаз, — вы считаете себя вправе учить меня жить, диктовать мне правила поведения, наставлять меня на путь истинный, насильно заставляя меня признаться в чем-то, о чем я понятия не имею, будто я некий воротила, держащий мир в своих руках, решающий, кому жить, а кому умереть, который должен либо все выиграть, либо все проиграть. Так знайте, что я далек от всего этого. Мой отец был скромным рыбаком, он ежедневно вставал в три утра, чтобы забросить свои сети. Когда рыба не шла, он нанимался на частные траулеры и вкалывал за зарплату, которую мне и назвать-то стыдно: такой она была мизерной. Со временем он изобрел особый способ замораживания рыбы, и это стало началом его взлета. Впоследствии его методы были значительно модернизированы, но в то время, в семидесятых, он был пионером в этой области. С его честными деньгами мы стали жить немного лучше… До того дня, когда к нему стала придираться эпидемиологическая служба. Ни один человек не отравился его рыбой, но вдруг скончалось двое, якобы евшие рыбу, замороженную по его способу. Последовали процессы, бойкот, банкротство. Однажды утром отец убил себя ножом для разделки рыбы в своем ангаре. Два дня спустя его конкурент, имевший связи в министерствах и в Брюсселе, купил все его оборудование. Оно было в превосходном состоянии, и с тех пор смолкли все разговоры об отравлениях. Все это, мадам Казанов, я сказал для того, чтобы вы знали, что не вам учить меня порядочности в делах. Мне же посчастливилось остаться на плаву, потому что я завел друзей во всех кругах. И время, потраченное на меня в вашем кабинете, вы могли бы провести с большей пользой, ловя крупную рыбу, которая минует ваши сети то сверху то снизу. Не в обиду вам будь сказано, мадам Казанов, но вместо того, чтобы терзать почтенных отцов семейств, из кожи вон лезущих, стараясь выжить, вам следовало бы взяться за сильных мира сего. Однако на это у вас не хватит смелости, вы дрожите перед ними…

— Довольно! — властным голосом оборвала его Ориан. — Вся пресса кричит, что я мешаю жить магнатам… Вы не читаете газет на вашей яхте, месье Ладзано. Хотите, я напомню вам, скольких я уже посадила?..

— Я только хотел разъярить вас, — уже спокойно сказал Ладзано, — чтобы вы поняли, что чувствуют другие, когда на них возводят напраслину.

— Ну что ж, вам это удалось. Адвокат вам теперь не нужен. Я заключаю вас под стражу. Эту ночь вы проведете в Санте.

Ладзано побледнел.

— Вы шутите?

— А что, разве похоже?

Б кабинет вошли двое полицейских. Ориан незаметно сделала им знак, что можно обойтись без унизительных наручников.

19

Позвонивший сказал о себе только: «Меня зовут Октав». Советник Маршан записал адрес кафе на Монпарнасе, в котором была назначена встреча, неуверенной рукой, два раза попросив повторить условленное время, «Я приду», — нервно бросил он в трубку и положил ее. Сердце сильно и тревожно билось.

Подумать только, поверил этому бессовестному Лукасу! Еще накануне Маршану показался несколько странным прием, оказанный ему у Томи. Когда он спросил хозяина, не видел ли он русоволосого красавчика, тот осклабился и крикнул мускулистым парням, с шумом потягивавшим через соломинки «Монако» за дальним столиком:

— Месье потерял свою блондинку!

Парни со смехом предложили ему брюнетку в утешение. Маршан через силу улыбнулся, но на душе было тоскливо. Он не знал ни фамилии Лукаса, ни номера его телефона. Лукас как-то сказал, что работает в автомастерской; Маршан обзвонил из своего кабинета все мастерские, однако ни в одной не припомнили молодого блондина по имени Лукас.

Второй удар он получил, когда на следующее утро пришел в «Галерею». На его столе лежал пухлый конверт. Маршану показалось, что он узнал на нем почерк своего дружка. Так оно и оказалось. Он поспешно вскрыл его. Внутри находились три фотографии, сделанные на дне рождения Томи, которые представляли советника в довольно невыгодном свете: на одной он целовался взасос с Лукасом, на другой запустил руку в его брюка, на последней какой-то здоровенный парень ласкал его задницу.

— Черт побери! — сквозь зубы выругался Маршан.

Записка, приложенная к фотографиям, была также написана рукой Лукаса: «Если хочешь избежать скандала на работе (о последствиях ты догадываешься), не говоря уж о твоем семействе (четыре белокурые головки и их мамаша, спокойно живущие в Жиронде), помоги одному человеку, некому Октаву, который скоро позвонит тебе. Тысяча горячих поцелуев. Лукас».

Мгновенная паника. Возникло желание открыть окно и броситься вниз. Но длилось это секунды. Усилием воли он подавил это желание и попытался сосредоточиться. Как его угораздило попасть в такую ловушку? А он еще переживал, что не может подарить что-нибудь этому так называемому автослесарю, Весь день он ждал звонка Октава. Фотографии Маршан спрятал в кожаный дипломат с кодовым замком, опасаясь, как бы кто-то нескромный не проник в его кабинет и не увидел эти компрометирующие улики. Он прислушивался к каждому звуку в коридоре, пытался по лицам коллег угадать, не стало ли им известно о его беспутстве. Двух секретарш, шептавшихся у кофеварки и прыскавших со смеху, он одарил таким подозрительно-беспокойным взглядом, что они ушли, недоуменно оглядываясь на него. Кажется, никто ни о чем не знал. Даже судебный следователь Казанов, бывшая на этот раз в духе, приветливо поздоровалась с ним и спросила, не надо ли ему чего в здании суда, куда она отправлялась. Он пролепетал: «Нет, спасибо», еле ворочая тяжелым языком, сознавая, что такой ответ не улучшит его репутацию замкнутого и скрытного человека.

После обеда никто не видел, что Маршан выходил из своего кабинета. Телефон он не переключил на секретариат и сам отвечал на назойливые звонки анонимных доносчиков и напуганных типов, которые возмущались тем, что на них завели дело. К его великому удивлению, позвонила и жена, которая раньше никогда не тревожила его на работе. Она не сразу узнала его голос и даже представилась: «У телефона мадам Маршан, я хотела бы ноговорнп со своим мужем, следователем Маршалом…» Просьба эта странно прозвучала в ушах Маршана, ему показалось, что говорят о ком-то другом, И тем не менее он машинально ответил бесцветным голосом: «Это я…» Жена рассказала ему о детях, спросила о погоде в Париже, сообщила, что купила два билета на концерт Берлиоза, который состоится на набережной Бордо в ближайший уик-энд, а дирижировать будет их друг Ален Ломбар. После концерта они пойдут ужинать в новый ресторан на площади Марше-де-Гран-Зом. Маршан терпеливо слушал ее, иногда вставляя: «Прекрасно, очень хорошо». Он желал только одного — скорее бы она закончила говорить.

После звонков других просителей, от которых он отделывался без лишних церемоний, в кабинете прозвучал еще один. Он интуитивно почувствовал, что это тот самый. Голос его сразу преобразился, стал мягким и покорным, тогда как всегда был сухим и важным. Тон сделался сладко-просящим, словно у ребенка, пойманного на шалости и просящего прощения. Свидание было назначено.

Когда подошло время, Маршан, убедившись, что ничего не оставил на столе, быстро сбежал по лестнице. Сев в свободное такси, он по дороге пытался просмотреть выпуск «Монд», но почувствовал, что к горлу подступает тошнота. Почитать в машине ему не удалось: предстоящая встреча настолько встревожила его, что у него переворачивались внутренности.

— Думаю, мы поладим, — сказал мужчина, назвавшийся Октавом, предлагая ему сесть на банкетке по другую сторону стола. — О, не подумайте ничего плохого, я вас совсем не осуждаю, — начал он, — хотя некоторых судебных следователей следовало бы судить, но это уже другая история. А мне совершенно безразлично, с кем вы спите. Короче, было бы безразлично, не работай вы рядом с этой праведницей в юбке, которая начинает действовать нам на нервы своими параллельными расследованиями.

Маршан несколько приободрился, поняв, что его собственные действия непосредственно не интересуют собеседника.

— Что за параллельные расследования? Я не в курсе. Работаю я там недавно, и наши отношения со следователем Казанов нельзя назвать идиллическими. Она цепной пес правосудия, кусает до крови, и можно подумать, что карать ей доставляет удовольствие. Не стоило бы вам говорить, но, думается, она иногда превышает свои права во время допросов. Она запугивает, угрожает и кричит — мне бывает слышно из своего кабинета, — чтобы выбить признания. Только что не пытает. По моему мнению, Казанов ведет себя хуже простого полицейского.

Месье Октав улыбнулся.

— Во всяком случае, могу вас заверить — она сует нос не в свои дела… Вы что-нибудь слышали о смерти судьи Леклерка в Либревиле? Довольно темная история… Он покончил с собой, потому что вел безнравственную жизнь… впрочем, это касается только его…