Агата Кристи - Лощина Страница 23

В комнату вошел Эдвард, но, увидев, что Мидж говорит по телефону, хотел было уйти. Она остановила его:

– Останьтесь, Эдвард. Пожалуйста, прошу вас!

Присутствие Эдварда давало ей силу противостоять ядовитым замечаниям, сыпавшимся ей в ухо. Она убрала руку, которой закрывала трубку.

– Что? Да, извините, мадам. Но, видите ли, это не моя вина…

Противный хриплый голос продолжал сердито кричать:

– Кто эти важи друзья? Что это за люди, езли у них в доме полизия и убийство? Мне вообже хочется, чтобы вы не возвражжализ! Я не могу допузтить, чтобы позтрадала репутазия моего магазина!

Мидж отвечала покорно и уклончиво. Наконец со вздохом облегчения положила трубку. Ее подташнивало и всю трясло.

– Это место, где я работаю, – объяснила она. – Я должна была сообщить, что не могу вернуться до вторника из-за судебного разбирательства и… полиции.

– Что собой представляет этот магазин одежды, где вы работаете? Надеюсь, хозяйка магазина вела себя порядочно? Она симпатичная, приятная женщина?

– Я бы этого не сказала! Она из Уайтчепла[51]. С крашеными волосами и голосом как у коростеля[52].

– Но, Мидж, милая…

Выражение ужаса на лице Эдварда почти заставило Мидж рассмеяться – он выглядел таким озабоченным.

– Дитя мое… вы не должны работать в этом магазине. Если уж работать, надо выбрать место с приятным окружением, чтобы вам были по душе люди, с которыми общаешься.

Мидж мгновение смотрела на него, не отвечая.

«Ну, как ему объяснишь, – думала она, – такому человеку, как Эдвард? Что он знает о рынке труда, о работе?» В душе Мидж внезапно поднялась волна горечи. Люси, Генри, Эдвард… да, даже Генриетта… всех их отделяет от нее непреодолимая пропасть… пропасть, разделяющая праздных людей и работающих. Они не имеют представления о том, как трудно найти работу, а уж если нашел, то чего стоит ее не потерять! Конечно, можно сказать, что ей, собственно говоря, нет надобности зарабатывать на жизнь. Люси и Генри с удовольствием взяли бы ее к себе… или с равным удовольствием могли бы выделить ей содержание. Эдвард охотно сделал бы то же самое. Но что-то не позволяло ей принять легкую жизнь, предлагаемую состоятельными родственниками. Изредка приезжать и погружаться в прекрасно налаженную, роскошную жизнь «Лощины» – само по себе превосходно! Этим Мидж могла наслаждаться. Однако стойкий дух независимости удерживал ее от того, чтобы принять такую жизнь из чьих-то рук. Это же чувство не разрешало Мидж открыть собственное дело – не хотела одалживаться у родственников и друзей. Она вдоволь насмотрелась, чем это кончается.

Мидж не хотела ни брать деньги взаймы, ни пользоваться протекцией. Она сама нашла себе работу на четыре фунта в неделю, и мадам Элфридж, нанявшей ее в надежде, что Мидж направит в ее магазин своих друзей из фешенебельного общества, пришлось разочароваться. Мидж стойко отклоняла подобные попытки всех друзей и знакомых.

Мидж не питала никаких иллюзий в отношении своей работы. Она испытывала отвращение к магазину, к мадам Элфридж, к постоянному раболепству перед раздражительными и дурно воспитанными покупательницами, но она очень сомневалась в том, что сможет найти другое, более приятное место, ведь у нее не было никакой специальности.

Разглагольствования Эдварда о том, что перед ней открыт широкий выбор, невыносимо ее раздражали. Как он мог жить в мирке, настолько оторванном от реальности?

Они – Энкейтллы! Все до одного! А она… она лишь по матери Энкейтлл! Порою, как, например, этим утром, она вообще не чувствовала себя своей в этой семье. Она была дочерью только своего отца.

Воспоминания об отце вызвали в душе острую боль и жалость. Седой, с вечно усталым лицом. Он столько лет старался спасти небольшое семейное предприятие, которое было обречено и, несмотря на все усилия и заботы, медленно разорялось. Не из-за неспособности отца вести дела… Просто оно устарело – наступал прогресс.

Как ни странно, любовь Мидж была отдана не ее блестящей матери из рода Энкейтллов, а тихому усталому отцу. Каждый раз, возвращаясь после визита в Эйнсвик, которым неистово восторгалась всю жизнь, она читала легкое неодобрение на усталом отцовском лице и тогда бросалась ему на шею, повторяя: «Я рада, что вернулась домой… Я рада быть дома!»

Мать умерла, когда Мидж было тринадцать лет. Иногда Мидж сознавала, как мало она знала о своей матери, рассеянной, очаровательной и веселой. Сожалела ли она о своем замужестве, которое поставило ее вне клана Энкейтллов? Этого Мидж не знала.

После ее смерти отец становился все более тихим и на глазах седел. Попытки устоять в борьбе с конкурентами делались все более бесполезными. Он умер тихо и незаметно, когда Мидж было восемнадцать лет.

Мидж жила у многих родственников со стороны Энкейтллов, принимала от них подарки, развлекалась, но от денежной помощи отказывалась. И хотя она любила их, иногда остро чувствовала себя человеком не из их круга.

«Они ничего не знают о жизни», – думала она с затаенной враждебностью.

Эдвард, чуткий, как всегда, озадаченно смотрел на нее.

– Я чем-то вас расстроил? – спросил он мягко.

В комнату вошла Люси. Она была в самой середине одного из своих обычных диалогов.

– …Видите ли, в самом деле неизвестно, предпочтет ли она «Белого оленя» или нас.

Мидж удивленно посмотрела на нее, потом на Эдварда.

– На Эдварда смотреть бесполезно, он все равно не знает, – заявила леди Энкейтлл. – Но ты, Мидж, ты всегда очень практична.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, Люси!

Люси казалась удивленной.

– Судебное заседание, дорогая! Должна приехать Герда. Остановится она у нас или в «Белом олене»? Конечно, здесь все связано с тяжелыми переживаниями… но в «Белом олене» найдутся люди, которые будут глазеть на нее, и, конечно, репортеры. В среду в одиннадцать или в одиннадцать тридцать? – Внезапно улыбка озарила лицо леди Энкейтлл. – Я никогда не была на суде. Думаю, что серый костюм и, конечно, шляпа, как в церкви, но, разумеется, без перчаток!

Люси прошла по комнате и, подняв телефонную трубку, сосредоточенно ее рассматривала.

– Знаете, – продолжала она, – у меня, кажется, вообще теперь нет перчаток, кроме садовых! Ну и, конечно, длинных, вечерних, оставшихся еще со времен губернаторства Генри. Перчатки – это довольно глупо, не правда ли?

– Их единственное назначение – избежать отпечатков пальцев во время преступления, – сказал улыбаясь Эдвард.

– Как интересно, что ты сказал именно это! Очень интересно! А зачем мне эта штука? – Леди Энкейтлл с легким отвращением посмотрела на телефонную трубку, которую держала в руке.

– Может быть, ты хотела кому-нибудь позвонить?

– Не думаю. – Леди Энкейтлл задумчиво покачала головой и бережно положила трубку на место. – Мне кажется, Эдвард, что ты не должен волновать Мидж. Она и так переживает из-за смерти Джона больше, чем мы.

– Дорогая Люси! – воскликнул Эдвард. – Я только выразил беспокойство по поводу места, где работает Мидж. По-моему, оно совершенно неподходящее.

– Эдвард считает, что у меня должен быть восхитительный, полный понимания и сочувствия работодатель, который сможет меня оценить, – сухо сказала Мидж.

– Милый Эдвард, – с полным пониманием улыбнулась Люси и вышла из гостиной.

– Серьезно, Мидж, – обратился к ней Эдвард, – меня беспокоит…

– Она платит мне четыре фунта в неделю, – перебила его Мидж. – В этом все дело!

Она быстро прошла мимо Эдварда и вышла в сад.

Сэр Генри сидел на своем привычном месте – низкой ограде, но Мидж свернула в сторону и направилась к цветочной дорожке. Ее родственники, конечно, очаровательны, но сегодня все их очарование ей ни к чему.

В верхней части дорожки на скамье сидел Дэвид Энкейтлл. Чрезмерным очарованием он не отличался. Мидж направилась прямо к нему и села рядом, отметив про себя со злорадством его замешательство.

«Как невероятно трудно, – подумал Дэвид, – удрать от людей».

Он вынужден был покинуть спальню из-за стремительного нашествия горничных со швабрами и тряпками. Библиотека с «Британикой», на что он уповал с оптимизмом, тоже оказалась ненадежным убежищем. Леди Энкейтлл дважды появлялась и исчезала из библиотеки, ласково обращаясь к нему с вопросами, на которые, кажется, просто невозможно дать разумный ответ.

Он вышел в сад поразмышлять о своем положении. Этот визит, на который он нехотя согласился, теперь затянулся из-за внезапного убийства. Дэвид, предпочитавший созерцательность «Академического прошлого» или серьезные дискуссии относительно «Будущего левого крыла», не привык иметь дело с жестокой реальностью настоящего. Дэвид, как он решительно заявил леди Энкейтлл, никогда не читал «Ньюс оф де уорлд», но случилось так, что происшествие, достойное этой газетенки, само пожаловало в «Лощину».

Убийство! Что подумают его друзья! Как, вообще говоря, следует относиться к убийству? Какую реакцию оно должно вызвать – скуку? Отвращение? Или восприниматься как нечто слегка забавное?