Уилки Коллинз - Закон и женщина Страница 24

Утром двадцать первого, в начале седьмого часа, я впервые заметила в состоянии больной перемену к худшему.

Я проснулась от звона колокольчика, стоявшего на ее спальном столе. Я заснула на диване в ее спальне в половине третьего ночи. Миссис Макаллан тогда еще не спала. Она сердилась на меня за то, что я старалась уговорить ее позволить мне убрать с ее стола туалетную шкатулку. Шкатулка занимала очень много места, и мне казалось, что она не будет нужна ей ночью. Но миссис Макаллан настаивала, чтобы я оставила ее. В шкатулке было зеркало, и миссис Макаллан, как ни была она некрасива, никогда не могла наглядеться на себя вдоволь. Я заметила, что она сердится, и уступила ей. Зная, что в таком расположении духа она не будет говорить со мной и не примет из моих рук успокоительное лекарство, я легла на диван и от усталости заснула.

Но лишь только она позвонила, я проснулась и подошла к ней. Я спросила, как она себя чувствует. Она пожаловалась на слабость и на тошноту. Я спросила, не приняла ли она какого-нибудь лекарства или не съела ли она что-нибудь, пока я спала. Она ответила, что муж ее входил около часа тому назад и, увидев, что она все еще не спит, дал ей успокоительное лекарство. В эту минуту присоединился к нам и сам мистер Макаллан, ночевавший в соседней комнате. Он тоже проснулся от звонка. Он слышал, что сказала мне миссис Макаллан о лекарстве и не сделал никакого замечания. Мне показалось, что он был встревожен состоянием жены. Я посоветовала ей выпить немного вина или водки с водой. Она ответила, что не согласится проглотить ничего горячительного, так как и без того чувствует жгучую боль в желудке. Я положила руку на ее желудок, но, как ни осторожно я это сделала, она вскрикнула от боли.

Этот симптом испугал меня. Мы послали в деревню за доктором, лечившим миссис Макаллан.

Мистер Голл, доктор, знал, по-видимому, не более нас о причине перемены к худшему в состоянии здоровья пациентки. Услыхав, что она жалуется на жажду, он дал ей молока. Немного спустя ее стошнило. Это, по-видимому, принесло ей облегчение. Она заснула. Мистер Голл ушел от нас, строго наказав нам послать за ним немедленно, если ей сделается опять хуже.

В продолжение трех следующих часов не заметно было никакой перемены. Она проснулась около половины десятого и спросила о муже. Я сказала, что он ушел в свою комнату, и спросила, не прикажет ли она послать за ним. Она ответила «нет». Я спросила затем, не желает ли она съесть или выпить чего-нибудь. Она ответила опять «нет» и каким-то странным, растерянным тоном послала меня вниз завтракать. На пути в людскую, где я обыкновенно завтракала, я встретилась с экономкой. Она пригласила меня завтракать в свою комнату. Я пробыла у нее недолго, никак не более получаса. Возвращаясь наверх, я встретилась с помощницей горничной, подметавшей лестницу. Она сообщила мне, что миссис Макаллан выпила во время моего отсутствия чашку чая. За чаем приходил слуга мистера Макаллана, по приказанию барина. Девушка сделала чай и снесла чашку наверх. Барин, сказала она, отворил дверь и сам взял чашку из ее рук. Дверь была отворена настолько, что девушка могла заметить, что в комнате не было никого, кроме миссис Макаллан и ее мужа.

Поговорив с девушкой, я вернулась в спальню. Миссис Макаллан была одна. Она лежала совершенно спокойно, повернувшись лицом к стене. Подходя к постели, я наткнулась ногой на осколки разбитой чашки. «Кто это разбил чашку, сударыня?» — спросила я. «Я», — ответила она, не повернувшись ко мне и каким-то странным, глухим голосом. «Прежде чем выпили чай?» — спросила я. «Нет, выпив чай и возвращая чашку мистеру Макаллану». Я задала ей этот вопрос, чтобы узнать, пила ли она чай и не надо ли принести ей еще, если она не пила. Я вполне уверена, что помню хорошо свои вопросы и ее ответы. Затем я спросила, давно ли она одна. Она ответила: «Да, я старалась заснуть». — «Хорошо ли вы себя чувствуете?» — спросила я. Она ответила опять «да». Все это время она лежала, отвернувшись от меня. Подойдя к ней, чтобы поправить простыни, я взглянула на стол. Письменные принадлежности, всегда лежавшие на нем, были теперь разбросаны, и на одном из перьев я заметила невысохшие чернила. Я спросила: «Неужто вы писали, сударыня?» — «Почему же нет? — сказала она. — Я не могла спать». — «Новую поэму?» — спросила я. Она засмеялась горьким, отрывистым смехом. «Да, новую поэму», — сказала она. «Это хороший знак, — продолжала я. — Это показывает, что вы поправляетесь. Нам не понадобится сегодня доктор». Вместо ответа она только нетерпеливо махнула рукой. Я не поняла этого знака. Заметив это, она сказала мне сердито: «Уйдите от меня, я хочу быть одна».

Я принуждена была исполнить ее желание. По-видимому, она не чувствовала ничего особенного и могла обойтись без меня. Я повесила шнурок от звонка так, чтобы она могла достать его, и сошла опять вниз.

Прошло, как мне кажется, около получаса. Я сидела вблизи от звонка, но миссис Макаллан не звонила. Я чувствовала себя не совсем спокойно, сама не зная почему. Глухой голос, которым она говорила со мной в последний раз, не выходил у меня из головы. Я боялась оставить ее надолго одну и боялась рассердить ее, войдя к ней без звонка. Я решилась сойти в нижний этаж, в так называемую утреннюю комнату, где мистер Макаллан обыкновенно проводил утренние часы, и посоветоваться с ним. Однако в этот раз я не нашла его в утренней комнате, но услышала его голос на террасе. Я вошла и застала его разговаривающим с мистером Декстером, его старым другом, гостившим у него. Мистер Декстер сидел у окна своей комнаты наверху (он не владел ногами и возил себя сам в кресле на колесах), а мистер Макаллан говорил с ним, стоя на террасе внизу, «Декстер, — сказал он, — где миссис Болл? Не видали ли вы ее?» Мистер Декстер ответил, что не видал и не знает, где она.

Я выступила вперед и, извинившись, рассказала мистеру Макаллану о своем затруднении и спросила у него, следует ли мне войти без звонка или нет. Не успел он дать мне совет, как вошел слуга и объявил, что миссис Макаллан звонит, и звонит очень сильно.

Было около одиннадцати часов. Я опрометью бросилась наверх.

В коридоре я услышала, что миссис Макаллан стонет. Она страдала ужасно. Она чувствовала жгучую боль в желудке и в горле и опять тошноту. Я не доктор, но по лицу ее я поняла, что этот второй припадок был гораздо серьезнее первого. Я позвонила, чтобы вызвать кого-нибудь и послать к мистеру Макаллану, потом выглянула в дверь, надеясь найти кого-нибудь в коридоре.

Я увидела только миссис Болл. Она, по ее словам, только что вышла из своей комнаты, чтобы узнать о здоровье миссис Макаллан. Я сказала ей: «Миссис Макаллан чувствует себя очень дурно. Будьте так добры, сообщите это мистеру Макаллану и попросите его послать за доктором». Она тотчас же побежала вниз, чтобы исполнить мою просьбу.

Несколько минут спустя в спальню вошли мистер Макаллан и миссис Болл. Больная взглянула на них каким-то странным взглядом, таким взглядом, что я и описать его не могу, и попросила их уйти. Миссис Болл, по-видимому сильно испуганная, удалилась немедленно. Мистер Макаллан приблизился к постели. Жена взглянула на него опять тем же странным взглядом и воскликнула полуугрожающим, полуумоляющим тоном: «Оставь меня с сиделкой! Уйди». Он ушел, шепнув мне мимоходом: «За доктором послано».

До прихода мистера Голла больную стошнило. Рвота была мутная, пенистая и слегка подернутая кровью. Когда мистер Голл увидел это, он, видимо, смутился, и я слышала, как он сказал про себя: «Что это значит?» Он сделал все что мог, чтобы помочь больной, но, по-видимому, безо всякого успеха. Некоторое время ей было полегче, потом началась опять рвота, после рвоты стало опять легче. Но руки и ноги ее были постоянно холодны. Отзыв доктора о ее пульсе был также постоянно один и тот же: очень слаб. Я спросила мистера Голла: «Как же нам быть, сэр?» Он ответил: «Я не могу оставить ответственность на одном себе. Я прошу пригласить доктора из Эдинбурга».

Немедленно запряжена была в кабриолет быстрейшая лошадь из гленингской конюшни, и кучер отправился в Эдинбург за знаменитым доктором Джеромом.

В ожидании доктора мистер Макаллан вошел опять в комнату жены. Как ни была она слаба, но, увидев его, тотчас же подняла руку и сделала ему знак, чтобы он ушел. Он начал упрашивать ее позволить ему остаться. Нет, она настаивала, чтобы он ушел. Такое обращение с ним в присутствии доктора и в такое время сильно огорчило его. Он подошел к жене и, прежде чем она успела заметить его, поцеловал ее в лоб. Она вскрикнула и отшатнулась от него. Мистер Голл решил вмешаться и попросил его выйти из комнаты.

После полудня приехал доктор Джером.

Знаменитый врач вошел в спальню в то самое время, когда с больной сделался новый припадок рвоты. Он глядел на нее долго и молча, потом обратился ко мне и сказал, что желает остаться наедине с мистером Голлом. «Мы позвоним, когда вы будете нужны нам», — прибавил он.