Элен Макклой - Две три призрака Страница 24

— Тысяча сто двадцать пять долларов из трех тысяч! — Она со злостью смотрела на Гаса. — Немного, не правда ли? Полторы тысячи — Тони и триста семьдесят пять — вам.

— Таковы условия договора, — твердо сказал Гас.

Красивое лицо Тони превратилось в застывшую маску. Его голубые глаза посуровели.

— Берите или не берите. Ваше дело. Девять тысяч — совсем неплохо для женщины, особенно в первые месяцы вдовства, тем более что у вас есть собственные источники дохода. На мое предложение вы должны ответить сегодня. Может быть, завтра я уже не захочу рисковать. Если у Амоса есть другие наследники, тогда как минимум часть денег должна принадлежать им.

— Почему же вы отдаете их мне? — В голосе Веры, еще не утратившем нежности, послышалось рыдание.

— Потому что вы сидите без гроша, — грубо отрезал Тони. — Может быть, полиции и не удастся найти других наследников. А если они найдутся, я вычту эти девять тысяч из вашей доли доходов от посмертных изданий.

Твердое намерение Тони сделать все, как он сказал, не вызывало сомнений. Вере казалось, что перед ней каменная стена. Ей Даже не пришло в голову задуматься о его великодушии. В Голливуде любая четырехзначная сумма считалась мелочью, недельным заработком, а Гас и Тони предлагали ей на девять тысяч жить несколько месяцев. Придется уехать из отеля, отказать себе в весеннем гардеробе, а ведь ей надо начинать карьеру на Бродвее. В душе Вера бушевала, однако ее лицо оставалось спокойным. Только губы дрогнули. Она ненавидела Тони и Гаса так, как никого и никогда, даже Амоса.

Однако сейчас было не время спорить. И не время бороться. Сейчас надо думать. Вера резко повернулась к Гасу.

— Я думала о том, что будет с книгами Амоса дальше, и вспомнила, как Сэм Карп рассказывал мне о знаменитом писателе, который умер, будучи очень знаменит. Кажется, его звали Фрэнк Эймз, и он написал о капитане Доноване. Сэм говорил мне, что, когда он умер, его вдова и издатель объединились и наняли человека, который еще долго писал книги о капитане Доноване под именем Фрэнка Эймза. Почему бы нам с вами не нанять кого-нибудь, и пусть он пишет под именем Амоса Коттла.

Крутя в пальцах карандаш, Тони вздохнул.

— Потому что Амос в отличие от Фрэнка Эймза настоящий писатель.

— Но Фрэнк Эймз был очень знаменит!

— Правильно, и все же он был литературным поденщиком. Капитан Донован — полицейский. Фрэнк Эймз писал детективы, которые стали модными совершенно случайно благодаря нескольким фильмам. Детектив может написать любой человек. Это такая же работа, как у слесаря или плотника. Я всегда считал, что авторам детективов надо платить жалованье, а не гонорары. Пусть бы получали свое, а остальное — издателю, потому что его дело куда более рискованное. Когда Фрэнк Эймз умер, любой мог писать под его именем. Но, Вера, Амос был настоящим художником, и его искусство умерло вместе с ним. Он был единственным в своем роде. Никто не может писать, как Амос Коттл, потому что нельзя писать, как Толстой или Пруст.

— Я ничего не понимаю. — Вера была смущена. — В Голливуде что писатель, что слесарь — одно и то же. Если во время съемок что-то не ладится, режиссер звонит и говорит: «Пришлите писателя». При этом совершенно наплевать, какого именно писателя ему пришлют.

— Ну, у нас иначе, — с легким смешком сказал Гас. — Нам не все равно, какого писателя издавать. Не думаю, чтобы Тони когда-нибудь позвонил мне и сказал: «Есть возможность издать книгу осенью. Пришли-ка мне писателя».

— Мы старомодные люди, — вставил Тони.

— Вот именно! — Сладкий голос Веры приобрел кислый привкус, как в лимонных леденцах. Она встала и презрительным взглядом обвела комнату.

— Не будете ли вы так добры прислать мне чек в отель?

— Я прослежу, чтобы его отправили немедленно, — сказал Тони и, встав из-за стола, проводил ее до двери.

— До свидания, Гас, — сказала Вера, подарив ему на прощание долгий взгляд. — Не забудьте передать привет вашей очаровательной жене.

Гас покраснел.

Тони заставил себя проводить Веру до лифта. Они посетовали на плохую погоду, поговорили о последних испытаниях атомной бомбы. Это было похоже на перемирие во время войны. Пришел лифт. Нежно улыбаясь, Вера кивнула на прощание, а Тони еще несколько минут смотрел на закрывшуюся дверь, испытывая странное ощущение, что он видит Веру в последний раз.

Вера тоже испытывала странное ощущение, будто ее бросили на произвол судьбы. «Неуправляемый корабль» — так называется одна из книг Амоса. Вера подошла к газетному киоску, но этой книги там не было. В три часа проба на студии. Разве это роль? Долларов сто пятьдесят, не больше. Что же делать?

Она бесцельно побрела по Четвертой авеню, потом по Пятой, где ее внимание привлекли витрины магазинов. Женщины, которые живут в Калифорнии, мечтают попасть в Манхэттен. И вот она здесь, но у нее нет денег, чтобы что-нибудь купить… Заглядевшись на витрины, Вера прошла мимо отеля. Пришлось возвращаться обратно мимо маленьких магазинчиков с соблазнительно выставленными там твидом и кожей, льном и кружевами.

Вдруг на углу она увидела высокого человека, который смотрел на верхние этажи расположенного напротив дома. Она вспомнила, что видела его у Тони. Это был психиатр, работавший в полиции. Бэзил Виллинг.

Вера была уверена, что он ее не заметил. Он стоял совершенно неподвижно, уставясь в небо, как будто в облаках искал ответ на свой вопрос. Мечтатель, подумала про него Вера. И лентяй. Слоняется по улицам, вместо того чтобы работать. Разве такому раскрыть тайну смерти Амоса? В фильмах, которые видела Вера, следствие вели туповатые профессионалы или молодые веселые любители, которые танцевали, обменивались шутками с очаровательными подозреваемыми женского пола. Бэзил не походил ни на тех, Ни на других.

Вера исподтишка наблюдала за ним, пока он не повернулся и не пошел по направлению к Даун-тауну. Бэзил шел медленно, казалось, он просто гулял. Усмехнувшись, Вера подумала: слишком поздно… слишком поздно.

Вера торопливо пошла дальше, и ей вспомнилось, как называли когда-то первого Уолдорфа, владельца отеля, где она остановилась: «Роскошь — в массы». Говорили еще, что стоило выставить вечером туфли за дверь, и утром их можно было получить позолоченными. Она-то этого уже не узнает… Вера направилась было к администратору, чтобы отказаться от номера, как вдруг ее осенила идея. Идея была дерзкой, но… риск — благородное дело, а ей очень хотелось остаться у Уолдорфа. Она резко повернула к лифту.

Горничные уже убрали в номере, и в нем царил идеальный порядок. В любом другом отеле обслуживание наверняка не будет таким быстрым и незаметным. Вера села за письменный стол, придвинула к себе лист бумаги и улыбнулась, вспомнив шутку Сэма Карпа: «Немедленно уезжайте. Все раскрыто». Нет, это слишком грубо. Никакой точной информации у нее нет, значит, попробуем сыграть на необычности ситуации. Блеф! Разве это не забавно — шантажировать шантажистов? И она написала короткую записку.

Дорогой Тони! После того как мы с вами сегодня расстались, узнала всю правду об Амосе и обо всем остальном тоже. Спасибо за девять тысяч. Надеюсь получить еще один чек на такую же сумму. Искренне ваша

Вера.

Даже в полиции вряд ли смогут придраться к такому письму. В нем нет ни слова о том, что ей должны заплатить за молчание. Но Тони не глуп. Он все поймет. Во всяком случае, показывать письмо полицейским не станет.

Такую же записку Вера написала Гасу, требуя прислать ей дополнительный чек на 1825 долларов, потом подумала и решила послать письма на домашние адреса обоих, чтобы любопытные секретарши не сунули в них свой нос.

Довольная собой, она несколько минут сидела, не двигаясь и ни о чем не думая. Неожиданно ей пришла в голову еще одна идея. Вера взяла лист бумаги и написала:

Дорогая Филиппа! Буду рада, если вы навестите меня завтра во второй половине дня. Я пригласила Мориса Лептона.

Ловко. Ни один полицейский ничего не поймет и ничего не докажет. А Филиппе все будет ясно. У нее должны быть свои деньги.

По крайней мере, великолепные изумруды, что были на ней в тот вечер, наверняка ее собственные.

Дорогой мистер Лептон! Буду рада, если вы навестите меня завтра во второй половине дня. Я пригласила Филиппу Кейн.

Литературный талант не входил в число достоинств Веры, поэтому, найдя подходящую фразу, она использовала ее несколько раз.

Покончив с письмами, Вера спустилась в холл, купила марки и бросила конверты в почтовый ящик, после чего впервые за много дней с легким сердцем отправилась в бар, размышляя по дороге, что бы ей выпить перед ланчем.

Вера ошибалась, когда думала, что Бэзил Виллинг не заметил ее, просто в тот момент ему было не до нее. Ему очень не хотелось обмениваться с ней ненужными любезностями.