Поль-Луи Сулицер - Ориан, или Пятый цвет Страница 25

— Да, но без указания страны, где прошла наша встреча.

— Будьте спокойны, — заверил журналист. — Я знаю свое дело. Начинайте.

Марокканец убедился, что вокруг нет нескромных ушей — старый рефлекс разведчика, — которых могло быть в избытке в подобном месте. Кафе посещали люди из артистической среды, с ностальгией вспоминающие о временах, когда решетки лифтов позволяли рассматривать женские ножки.

— В Габоне очень рассчитывают на досрочные президентские выборы во Франции. Все эти слухи о пятилетнем сроке, уже надоевшие вам, там воспринимаются совсем по-другому. Кому, как не вам, знать африканцев с их извечным чувством колонизированных: когда что-то меняется во Франции, они боятся, что это отразится на их стране. Слава Аллаху, что еще есть нефть. С ней мы — короли. Можно показывать зубы, стращать перекрытием кранов. Посмотрели бы вы на своих избранников, когда они появляются во дворце! Президент хотя и мал ростом, но, клянусь вам, он кажется на голову выше их. Один из самых интересных клиентов — некий Октав Орсони. Знаете эту птицу?

— Да, — ответил Пенсон, — но я слушаю вас… Думаю, об этой птичке вам известно больше, чем мне.

— Пожалуй, птица эта довольно забавная. Если я вам скажу, что Макс Орсони, посол Франции в Габоне, приходится ему двоюродным братом, вы сразу догадаетесь, что все дела здесь киваются по-семейному. Октав Орсони уже почти полгода демонстрирует габонцам свою щедрость. Строит школы в джунглях, новый мост через Огоце. Министерству внутренних дел он подарил оргтехнику, вероятно, чтобы помочь нам лучше Фальсифицировать наши собственные выборы, — я говорю как коренной габонец… сказывается долгое пребывание в стране… Сначала я относился ко всему равнодушно, полагая, что это и ишь мелкие подарки для подкрепления дружбы. Но потом во дворце приняли решение, которое меня немало повеселило. Представьте себе, однажды утром таможенники либревильского порта задержали около тысячи игровых автоматов, прибывших из Лас-Вегаса через Майами. Таможенники, рассчитывавшие найти кокаин, были весьма озадачены. Дело это дошло до президента, который лично неоднократно выступал против азартных игр в своей стране. И тем не менее, к моему большому удивлению, он дал разрешение на ввоз этого хлама. Автоматы месяц пролежали на портовом складе. Потом во всех городах — не только в Либревиле как грибы стали расти игорные дома со световой рекламой. Одним словом, «однорукие бандиты» заполонили всю страну. Я узнал, что управление этими заведениями было доверено братьям Кароли, которые, да будет вам известно, связаны семейными узами с двоюродными братьями Орсони. Я плохо ориентируюсь в дебрях родословных, но, как мне кажется, они родственники по материнской линии. Едва только игорные аппараты обосновались в Габоне, как население узнало о скором открытии букмекерских контор для принятия взаимных пари на лошадей. Бедным габонцам, абсолютно не разбирающимся в лошадях, предстояло играть тьерсе на ипподромах Отейля и Лонгшампа! Это показалось мне странным, тем более что официально президент продолжал резко критиковать тех, кто тратил семейный бюджет на сомнительно-рискованные развлечения. Однажды вечером я прогуливался по улице змеек в Либревиле.

— Улица змеек?

— Улица проституток, если угодно. Когда вы идете по ней, они посвистывают вам, словно змейки. И не говорите, что ни разу не шлялись но ней, когда были настоящим «африканцем»…

— Что-то не припоминаю, — довольно сухо отреагировал Пенсон, мало расположенный к вольным шуткам.

— Не важно. Я остановился перед новым зданием, зеленая вывеска на его фасаде говорила о приеме ставок. Рабочие заканчивали укладывать вокруг него плиты из белого песчаника. Какой-то парень все беспокоился, что лошади будут скользить на них, А другой, смеясь, пытался объяснить ему, что лошади здесь бегать не будут. Примерно в то же время я узнал, что президент Камеруна только что разрешил открыть первое в стране казино. Я наконец сообразил — если запущены насосы для выкачки денег, значит, близится какая-то политическая кампания. Им нужны деньги, и как можно быстрее. В Камеруне тоже заправляли братья Кароли, а денежки текли на счет Орсони.

— Посла?

— Нет, месье Пенсон, его двоюродного братца.

Журналист перестал писать и поскреб подбородок.

— Орсони — «крестный отец», это бесспорно. Но не говорите мне, что он хочет стать президентом Французской республики!

Военный расхохотался.

— Ну конечно же, нет… Этот тип на кого-то работает.

— На кого?

— А это уж вам разгадывать, потому что я ничего не знаю. Орсони слишком хитер, чтобы выставлять себя напоказ. Бывая в президентском дворце Либревиля, он старательно избегает встреч с эмиссарами от различных течений. В его поведении есть нечто от де Голля, который заявлял: «Я стою выше всех партий». Могу заверить вас в одном: Орсони собрал уйму денег. Впрочем, без всякой видимой связи туда наведываются представители разных демократических объединений, партии Жильбера, Жосса, Дандьё, Фронсака… Словом, всех, помышляющих о власти…

Пенсон продолжал быстро писать. Его собеседник прервался, потом продолжил:

— Такая вот обстановка… Перехожу к тому, что мне кажется ценным для вас, я хочу сказать, что может быть использовано журналистом вашего ранга. Случилось это двенадцатого марта этого года в саду посольства Франции в Либревиле. Нашего президента пригласили на небольшое торжество в память о докторе Швейцере: только что вышел фильм, посвященный этому «белому колдуну». Я вместе со всеми присутствовал на сеансе в одном из салонов посольства. Затем посол решил поразмять ноги в компании президента и Октава Орсони, находившегося здесь проездом. Я следовал за ними в двух метрах позади, как того требуют правила приближенной охраны. Его превосходительство казался в прекрасном настроении, но его удовлетворение, похоже, не было связано с довольно карикатурным фильмом, где Швейцер изображался сродни святому, без малейшего намека на жестокость, которую он способен был проявлять по отношению к своим «ближним». Нет, Орсони приводило в хорошее состояние духа совсем другое. «Дело с пронырливым судьей прикрыто, — пробормотал он. — Теперь можно начинать операцию „Габир“». Вначале я не обратил внимания на эти слова. Я больше сосредотачивал его на вершинах деревьев и кустах сада: опасность чаще грозит сверху. «Свидетелей нет?» — спросил другой Орсони, Макс. Его кузен торжествующе отчеканил: «Ни од-но-го. И подозрений нечего бояться: мы создадим ему твердую репутацию извращенца. Полагаю, он не в обиде на нас за это». Наш президент не вмешивался в разговор, только заметил, что теперь все готово для «треугольника». Я подумал, что речь идет о новых предвыборных играх. Позже проанализировал… Люблю это занятие… Хорошее времяпрепровождение, как кроссворд: по вертикали, по горизонтали… И в частности, меня заинтриговало «горизонтальное» положение французского судьи. Я знал, что он прибыл в Габон из Бирмы. Так что слово «Габир» сразу навело меня на мысль о Габоне и Бирме, Вот вам уже две вершины «треугольника». Не хватает еще одной.

— Франция, — произнес Пенсон.

— Браво, месье журналист. Братья Орсони — это Франция, нет?

— Точно, — подтвердил репортер.

— Теперь ваш ход. Что касается моих документов…

— Можете на меня положиться. Меня нельзя назвать неблагодарным. У меня есть друзья в Министерстве внутренних дел. Я найду, что им сказать.

Они расстались после полуночи. Пенсону захотелось пройтись по главной площади Брюсселя, Город засыпал. Навстречу ему попалась парочка, со смехом вышедшая из кафе, но он едва ли заметил ее. Все его мысли поглотил вопрос: кто стоит за Орсони, а вернее, кто находится над ним?

21

Ориан не привыкла к алкоголю. Ее желудок не принимал больше бокала красного вина, да и то при условии хорошей закуски. Вот почему вечер, который она провела после беседы с Ладзано, черным пятном останется в ее воспоминаниях.

Начала она одна — с водки «У Бориса», добросовестно пропуская рюмку за рюмкой — пила залпом. Закуска была хиленькая: всего несколько тартинок с белужьей икрой. Добрела до винного бара, съела приличный сандвич с сыром и запила его бутылкой красного вина под удивленным взглядом хозяина. И тем не менее вышла она оттуда абсолютно прямая и пешком пересекла площадь Пантеон.

Придя домой, Ориан наполнила ванну горячей водой и долго сидела в ней. Рвотные позывы заглушила двумя таблетками «алка-зельцера». Расплакалась — просто так, без причины. Она была одна в этот вечер, как и всегда по вечерам. Мужчину, заставившего биться ее сердце, она с чувством выполненного долга засадила в камеру предварительного заключения. Выйдя из ванны, Ориан остановилась перед зеркалом, занимавшим часть стены, и придирчиво осмотрела себя. Она чувствовала себя еще красивой, молодой: совершенная грудь, упругая кожа, красивые ноги. Она осторожно вытерла полотенцем ноги и чуть было не потеряла равновесие. Какого черта она так напилась? Обхватив ладонями виски, Ориан попыталась унять боль в голове, затем накинула пеньюар и повалилась на диван в гостиной.