Буало-Нарсежак - Недоразумение (Трагедия ошибок) Страница 25

Теперь я вновь оказался без денег, без имени, мой горизонт ограничен этим окном. Я жалею, да, жалею, что покинул «Свирель», мне приятно вспоминать даже холодность Жильберты, мои споры с Франком. Иногда я представляю себе свое возвращение на виллу. А если бы я сел в поезд сегодня вечером, что произошло бы завтра утром? В конце концов, я для них все еще Поль де Баер, то есть человек непостоянный, привыкший неожиданно отлучаться. Когда у меня будет побольше денег, ничто не помешает мне жить с ними. Конечно, нельзя забывать о презрении Жильберты…

Но если дядюшка умрет в ближайшее время, я буду нужен Франку. Я буду нужен им всем. Они будут умолять меня вернуться. В сущности, я, может быть, был прав, показав им, что я не просто послушный пес. У меня есть возможность выставить свои требования: «Вы хотите, чтобы я поставил свою подпись? Хорошо. Это будет вам стоить четыре миллиона! У меня ангажемент, и причем очень выгодный. Так что мне не так уж нужны ваши деньги!» В общем, сплошной блеф. Я слишком хорошо себя знаю, я не способен говорить с ними таким тоном. Я пишу так, чтобы подбодрить себя, чтобы убедить себя, что могу обойтись без Боше, а также и без них. Во мне по-прежнему живет жажда независимости. Увы!

На всякий случай я лениво копирую подпись Поля де Баера. Чтобы не утратить навык.

ИЗ ОТЧЕТА № 12

… Снова установили контакт, мадам Поль де Баер побывала у Франсуа Боше, импресарио, занимающего очень солидное положение и оказавшегося случайно замешанным в этом деле. Затем она направилась в гостиницу «Роаяль» на улицу Жоффруа, где встретилась с мужем, который живет теперь под именем Жака Кристена. Они покинули отель и поселились в Ла-Сель-Сен-Клу, в меблированных комнатах в жилом квартале Дювиньо. Фон Клаус слегка изменил свою внешность. Следует отметить, что он спокойно гуляет, не выказывая ни малейшего страха. Он явно чувствует себя в безопасности, с тех пор как умер. Он больше не ускользнет от нас. Как только мы лучше узнаем его привычки, мы поступим, как было предусмотрено.

19 августа

Я и сам теперь не знаю, что думать. Меня словно молнией поразило. Я должен сосчитать: четыре дня. Прошло четыре дня! Зазвонил телефон. Было 16 часов 15 минут, я как раз собирался выйти, пройтись немного, подышать воздухом. Здесь трудно дышать. Я снимаю трубку. Наверняка это Боше. Нет. Телефонистка сообщила мне, что меня хочет видеть какая-то дама.

— Пусть поднимется.

Дама? Вероятно, Лили принесла ожидаемое письмо. Я действительно ни о чем не догадывался. Я слушал шелестящий шум поднимающегося лифта и думал: дядюшка умер, Франк приказывает мне вернуться. В дверь постучали. Я отворил. Там стояла она. Жильберта.

— Можно мне войти?

Я записываю все эти мелочи на будущее, дли себя, потому что все это совершенно невероятно, потому что это сплошное безумие. Я был так поражен, что не мог выговорить ни слова. Жильберта вошла, быстро оглядела себя в зеркале платяного шкафа. Никогда еще она не была так хороша!

— Вы приехали за скрипкой? — проговорил я. — Она там.

Жильберта подошла ко мне, положила руки мне на плечи и самым естественным образом вернула мне мой поцелуй, который тогда на вилле, казалось, привел ее в ужас. Теперь уже у меня перехватило дыхание.

— Жильберта.

— Да, как видите, — сказала она. — Я покинула виллу… Мартен умер.

Тогда я обратил внимание на то, что на ней был темный костюм, очень строгий, но удивительно элегантный.

— Сердечный приступ, — пояснила она, — агония длилась всего несколько минут.

Я подвинул ей кресло. Она сняла шляпку, взбила волосы. Я не уставал смотреть на нее, потому что не узнавал ее. Она вела себя так, словно мы расстались с ней накануне добрыми друзьями, верными супругами. В ней не чувствовалось больше холодности. И ни следа враждебности. Немножко грусти, вполне естественной.

— Вы знаете, что я решила продать виллу. Я отпустила Франка. Ничто больше не задерживало меня там. Я хотела покончить с тяжелыми воспоминаниями…

— Но каким образом?..

— Каким образом я узнала ваш адрес? Очень просто. Я побывала у Боше; его не было в конторе, но секретарша сообщила мне все нужные сведения. От нее я узнала… все. Во-первых, ваш адрес. А потом, ваши планы… Ну вы знаете, квартет Кристена. Вы разрешите мне звать вас Жак?.. Мне кажется, вы стали другим человеком.

Она улыбалась с затаенной грустью, нежная, волнующая. А я, я совершенно растерялся. Мне пришлось опуститься на кровать.

— Жак, — сказала она, — от вас одного зависит, чтобы мы больше никогда не говорили о том, что было прежде… Я тоже перечеркнула многое. Я хочу забыть Мартена, Франка и, главное, Поля. А вы, согласны ли вы забыть?..

— Вы прекрасно знаете, Жильберта, что…

— Да, знаю.

Она протянула мне руку, потом скользнула в мои объятия. Неважно, что я сейчас совсем один, наедине с собой, но мне кажется, я бы опошлил последовавшие затем мгновения, если бы попытался рассказать о них словами, которые все оскверняют. Я никогда даже не предполагал, что могу быть так счастлив. Но к моему счастью примешивалась одна навязчивая мысль. В конце концов, есть настолько интимные ситуации, жесты, которые не могут ввести в заблуждение. А мы любили друг друга, радостно, восторженно, исступленно, но мы, конечно, не были мужем и женой. Она должна была неминуемо почувствовать, что я не Поль де Баер. Тогда к чему вся эта ложь? Все утро следующего дня меня преследовала эта мысль. Ночь мы провели вместе. Утром она ушла довольно рано, сославшись на то, что у нее есть неотложные дела, а я еще оставался в постели, так долго, как никогда раньше. Я мог лишь мечтать, возвращаться в мыслях к отдельным картинам и обрывочным фразам. Я был похож на человека, пережившего «потрясение», выбитого из привычной колеи каким-то взрывом, катастрофой сладострастия, если только эти слова имеют смысл. Поскольку Жильберта отнюдь не походила на ту женщину, о которой говорил мне Франк. Разве не утверждал он, что де Баер отдалился от жены, потому что она была холодна. Или он солгал мне, или я пробудил к жизни оцепеневшую Жильберту, в обоих случаях мне было ужасно не по себе. Если Франк солгал мне, то, вероятнее всего, сделал это, чтобы скрыть от меня, что Жильберта его сообщница, а если Жильберта благодаря мне узнала, что такое любовь, значит, теперь она убедилась в моем обмане. Но если судить по тому, как она поцеловала меня перед уходом, последнее предположение оказывалось несостоятельным. А потом, тысячи мелочей доказывали мне, что я ничему не научил ее, ничего не открыл этой пылкой зрелой женщине. Следовательно… Нет, я что-то путаю. Правда была куда проще. Виноваты во всем были Франк и Мартен, они придумали историю больного амнезией, чтобы завладеть дядюшкиным наследством, и вынудили Жильберту действовать по их указке. Вот почему в течение всех этих недель она вела себя по отношению ко мне так странно и повергла меня в отчаяние. Теперь же, когда брат умер, а Франк получил расчет, она сразу же отказалась от наследства, которое никогда не стремилась заполучить. А иначе почему бы она предложила мне начисто забыть прошлое? Она должна была чувствовать себя куда более виноватой, чем я. Этим объяснялся ее порыв, ее страстное желание отдаться мне без остатка, словно она старалась искупить какую-то вину, давая мне больше, чем я был вправе от нее ждать.

Я облекаю теперь в логическую форму то, в чем уже и раньше подсознательно был уверен. И все-таки в сердце моем сразу же воцарилось необычное, согревающее меня и, если так можно сказать, целительное спокойствие. Я знал, что мои опасения беспочвенны. Жильберта полюбила меня с первого взгляда, и ее любовь льстила мне. Глупо писать об этом, но в те дни я страшно боялся ее презрения, и поэтому мысль, что меня сразу признали и выбрали, придала мне огромную уверенность. План Боше стал теперь вполне разумным и даже заманчивым решением нашего будущего. Менялась вся картина моей жизни, подобно тому как в театре за то короткое мгновение, на которое опускается занавес, полностью меняются все декорации на вращающейся сцене. Я проснулся в этой еще теплой и хранящей запах ее духов постели женатым, богатым и почти знаменитым. Накануне еще я считал себя жалким неудачником, а уже на следующее утро чувствовал, что способен под своим настоящим именем, вместе с женщиной, бывшей моей законной женой и в то же время любовницей, достичь вершин успеха. Я встал, посмотрел на себя в зеркало. Для меня было чрезвычайно важно окончательно подружиться с этим своим двойником — с этим своим отражением, — который чуть было не поглотил меня. Был ли я действительно похож на Поля де Баера?.. Мне бы хотелось ответить отрицательно, убедить себя, что это всего лишь грязная махинация Франка, желавшего превратить меня в другого человека, ни в чем не похожего на меня. К несчастью, я видел в «Свирели» картину. Поэтому я решил изменить свой облик; отпущу волосы, буду одеваться по своему вкусу и, главное, постараюсь как можно скорее отделаться от тех привычек, которым научил меня Франк.