Гастон Леру - Дама в черном Страница 26

Она взяла меня за руки и сказала тоном, который я не забуду никогда в жизни:

— Вы его друг. Скажите же ему, что мы оба уже достаточно страдали.

И добавила с рыданием в голосе:

— Почему он продолжает мне лгать?

Я не ответил. Что я мог ей сказать? Эта женщина была всегда так далека от нас, в том числе и от меня. Я никогда для нее не существовал, а сейчас она плакала передо мной, как перед старым другом.

Да, как перед старым другом. Она рассказала мне все, что скрывал Рультабиль. Игра в прятки не могла дольше продолжаться, они угадывали секреты друг друга. Инстинкт заставил ее выяснить, кто же такой этот Рультабиль, который ее спас и возраст которого совпадал с возрастом другого юноши, и который так походил на этого другого. Уже здесь, в Ментоне, она получила письмо, подтверждавшее, что Рультабиль солгал, — он никогда не учился в пансионе Бордо. Она потребовала от молодого человека объяснений, но он вновь уклонился. А как он был смущен, когда она заговорила о Трепоре, о колледже в Э. и о нашем путешествии в эти места до прибытия в Ментону!

— Как вы узнали об этом? — воскликнул я, тем самым выдавая себя с головой.

Она не торжествовала по поводу моего признания, а просто объяснила, что уже не раз заходила в наши комнаты и случайно заметила мой чемодан со следами багажной квитанции этого городка.

— Почему он не бросился в мои объятия, когда я их открыла ему? — простонала она. — Если он отказывается быть сыном Ларсана, то почему не соглашается быть моим сыном?

Рультабиль вел себя жестоко по отношению к этой женщине, считавшей своего сына умершим, оплакивавшей его долгие годы и неожиданно, посреди ужасного горя, вкусившей радость увидеть сына воскресшим. Несчастный! Накануне вечером он рассмеялся ей в лицо, когда она призналась ему, что имела сына и что этот сын — он. Он, плача, смеялся ей в лицо. Я никогда не предполагал в Рультабиле такую жестокость.

Он вел себя ужасно. Он сказал ей, что не считает себя ничьим сыном, даже сыном вора. Тогда она возвратилась в Четырехугольную башню с твердым желанием умереть. Но ведь не для того же она нашла своего сына, чтобы тотчас вновь его потерять. Я был вне себя. Я целовал ей руки и просил прощения за Рультабиля. Вот каков был результат поведения моего друга. Под предлогом защиты от Ларсана он убивал ее. Я больше не хотел ничего знать и позвал Бернье, который открыл мне двери. Проклиная Рультабиля, я вышел из Четырехугольной башни и отправился в башню Карла Смелого, но там никого не было.

Маттони заступил на свое дежурство у арки около десяти часов. В комнате моего друга я увидел свет и быстро поднялся по лестнице Нового замка. Наконец вот и дверь, я открываю ее и оказываюсь лицом к лицу с Рультабилем.

— Что вам надо, Сэнклер?

Отрывистыми фразами я объяснил ему все, и он видел мой гнев.

— Она вам не все рассказала, — ответил мой друг ледяным тоном, — она умолчала, что запрещает мне прикасаться к этому человеку.

— Да, — растерянно ответил я, — случайно я это слышал.

— Чего же вы явились? — грубо спросил он. — Знаете, что она вчера потребовала? Я получил приказ уехать, так как она предпочитает умереть, но не видеть меня в единоборстве с моим отцом.

И он рассмеялся.

— С моим отцом! Она, конечно, считает, что он сильнее меня.

Он был ужасен, произнося это, но внезапно успокоился, и его лицо вновь стало прекрасным и добрым.

— Что ж, она боится за меня, а я… я боюсь за нее. И я не знаю ни своего отца, ни матери!

В этот момент револьверный выстрел и последовавший за ним предсмертный вопль нарушили тишину ночи. Ах, вновь этот вопль Необъяснимой галереи! Волосы мои встали дыбом. Рультабиль пошатнулся, как будто удар пришелся по его сердцу, но тут же бросился к открытому окну, и отчаянный крик моего друга заполнил весь замок:

— МАМА! МАМА!

XI. Штурм четырехугольной башни

Я бросился за ним и обхватил его руками, опасаясь этого приступа безумия. В его крике было столько отчаяния и призыва о помощи или даже, вернее, обещания этой помощи, превышающего все человеческие силы, что я испугался, как бы он не бросился из окна, позабыв, что является всего лишь человеком, то есть существом, не способным в мгновение ока перенестись из этого окна в ту башню или пересечь, как птица или как стрела, темное пространство, которое отделяло его от преступления и которое он наполнял своим безумным криком.

Внезапно он повернулся, оттолкнул меня и бросился вниз по лестнице, через коридоры, комнаты и двор к этой проклятой башне, откуда раздался в ночи вопль смерти.

Я остался у окна, пригвожденный к месту его призывом, и все еще стоял там, когда дверь Четырехугольной башни распахнулась, и на пороге появилась Дама в черном. На ее бледном лице лежала печать ужаса. Она простерла свои руки к ночи, и ночь подарила ей Рультабиля. Дама в черном сомкнула свои объятия, и я расслышал только глубокий вздох, приглушенное рыдание да эти два слога, повторяемых ночной тишиной вслед за моим другом:

— Мама, мама!

С бьющимся сердцем я спустился во двор. То, что я увидел на пороге Четырехугольной башни, не успокаивало. Напрасно я пытался уговорить себя, повторяя: «В тот момент, когда все казалось потерянным, не изменилось ли все к лучшему? Разве сын не нашел матери? Разве мать наконец не нашла своего ребенка? Но почему, почему этот вопль смерти, если она жива? Почему этот вопль перед тем, как она показалась на пороге башни?»

Удивительная вещь, никого не было во дворе Карла Смелого, когда я его пересекал. Неужели никто не слышал револьверного выстрела и криков? Где был господин Дарзак? Где Старый Боб? Работал ли он все еще в Круглой башне? Это было весьма вероятно, так как из под ее двери по-прежнему пробивался свет. А Маттони? Неужели и Маттони ничего не слышал? Маттони, дежуривший у арки садовника? Не может быть! А Бернье? А его жена? Я их не видел.

Между тем дверь в Четырехугольную башню оставалась открытой, и я слышал тихий шепот:

— Мама.

И я слышал, как сквозь слезы она беспрестанно повторяла:

— Мой мальчик! Мальчик мой!

Они забыли прикрыть дверь гостиной Старого Боба, куда она увлекла или, вернее, забрала своего сына, и оттуда доносились отрывистые обрывки бессмысленных фраз, полных высшего, божественного смысла:

— Мама…

— Мальчик мой…

— Значит, ты не умер!

И они снова плакали, пытаясь наверстать упущенное время. Как он, должно быть, наслаждался теперь ее ароматом — ароматом Дамы в черном!

— Ты знаешь, мама, это не я украл, — сказал Рультабиль, и по тону его голоса можно было подумать, что ему все еще только девять лет.

— Нет, мой мальчик, нет, конечно, ты не украл!

Невольно я стал свидетелем этого разговора, и душа моя была потрясена. Это мать наконец-то обрела своего сына.

Но где Бернье? Я свернул налево в его комнату, так как хотел узнать причину этого ужасного крика смерти и выяснить, кто же в конце концов стрелял.

Матушка Бернье стояла в глубине комнаты, освещенная маленьким светильником. Она, должно быть, лежала в постели, когда раздался выстрел, и, поспешно вскочив, набросила на себя какую-то одежду. Я поднес ночник к ее лицу — оно было искажено страхом.

— Где Бернье? — спросил я.

— Он там, — сказала она, продолжая трястись от ужаса.

— Там? Где там?

Но она не ответила. Я сделал несколько шагов по комнате и споткнулся. Наклонившись, я опустил ночник и увидел, что весь пол был покрыт рассыпавшейся картошкой. Неужели матушка Бернье не подобрала этот картофель, после того как Рультабиль вывернул его из мешка?

— Кто здесь стрелял? — спросил я. — Что здесь произошло?

— Не знаю, — ответила она.

В этот момент я услышал, как кто-то запер дверь башни, и на пороге появился Бернье.

— Это вы, господин Сэнклер?

— Бернье! Что случилось?

— Ничего особенного, господин Сэнклер, успокойтесь, ничего особенного.

Он говорил чересчур громким голосом, чтобы успокоить нас и успокоиться самому.

— Господин Дарзак неосторожно положил свой револьвер на ночной столик, и револьвер выстрелил. Госпожа, конечно, испугалась и закричала. Так как окна их комнат были открыты, то она решила, что господин Рультабиль и вы слышали ее крик, и немедленно вышла, чтобы вас успокоить.

— Значит, господин Дарзак вернулся к себе?

— Да, он пришел почти сразу же после того, как вы покинули башню, господин Сэнклер. А выстрел раздался через мгновение после того, как он вошел в свою комнату. Поверьте, я тоже очень испугался и бросился к нему. Господин Дарзак сам и открыл мне дверь. К счастью, никто не ранен.

— Госпожа Дарзак вернулась к себе сразу после моего ухода?

— Тотчас же. Как раз в это время к башне подошел господин Дарзак, и они вместе ушли к себе в комнаты.