Ноэль Рандон - Черная пелерина Страница 28

Все уселись на террасе. Рандо раскачивался на стуле, внимательно рассматривая хозяйку дома, хлопочущую с удивительным усердием. Режиссер вернулся за своей зажигалкой, которую оставил в столовой. Дюверне сменил место, поскольку хотел сидеть на солнце, подставляя лицо его лучам. Он немного кривился и мигал, но истово принимал солнечную ванну. Маккинсли сел на его прежнее место и закурил.

— Что у вас нового? — спросила хозяйка, сделав необходимые приготовления.

— Следствие идет успешно, — сказал Рандо.

— Господи! — сказала Гортензия, спрятав лицо в ладонях. — Как много бы я дала, если бы нашли наконец убийцу Шарля.

— Хотя Фемида и действует с завязанными глазами, но я могу поручиться, мадам, она хорошо видит сквозь повязку. У вашего мужа не было намерения составить завещание? Он делал какие-то приготовления? Ни один из его адвокатов об этом не знает. Его сейф в банке также оказался пуст.

— Шарль? Шарль никогда не думал о смерти. Это был человек, не допускавший подобной мысли в отношении себя.

— Извините, что я вмешиваюсь, — тихо сказал Дюверне. — Мсье Дюмолен, помнится, выразился в том духе, что даст большую сумму на установление памятника в честь жертв последней мировой войны. Об этом и пресса писала.

Гортензия коснулась пальцами виска.

— Что-то похоже он говорил. Но я смутно помню.

— Отлично! — оживился Дюверне. — Как раз по этому поводу я и пришел. Разумеется, прежде, чем спросить об этом, я должен спросить: не нужно ли вам чего? Я собственной персоной и всем своим влиянием — к вашим услугам.

— Нет, спасибо.

— Прошу вас, не стесняйтесь. Моя дружба с Дюмоленом не закончилась с его смертью.

— Нет, спасибо. В данный момент мне ничего не нужно.

— Я всегда к вашим услугам. А теперь мне было бы приятно узнать, готовы ли вы исполнить последнюю волю умершего?

— Конечно, — Гортензия широко раскрыла глаза.

— Речь идет о дотации на памятник. Моя партия потеряла в лице Шарля Дюмолена протеже не только морального, но и финансового. Если бы сейчас город узнал, что, несмотря ни на что, памятник в честь жертв войны украсит его площадь, и это благодаря Шарлю Дюмолену — победа нашей партии была бы делом решенным. В ответ на это партия приложила бы все усилия, чтобы фигура Шарля Дюмолена обрела положенное место в истории От-Мюрей.

— Разумеется, если это было желанием моего мужа…

— Я вас уверяю, мсье Дюмолен пожертвовал двести пятьдесят тысяч франков в качестве вступительного взноса стоимости памятника

Гортензия, не колеблясь, согласилась.

— Я поручу банку выплатить такую сумму.

— Могу ли я сообщить столь радостное известие прессе?

— Ничего не имею против.

Анни внесла приборы для черного кофе. Гортензия подала чашечки мужчинам. Приятный запах расплылся по террасе.

Разговор перешел на нейтральные темы. Немножко трунили над Маккинсли, произведшем фурор в городке. Дюверне подтвердил, что режиссер стал прежде всего любимцем прекрасной половины старшего поколения.

— Хо-хо, уж я-то знаю кое-что, — зашумел он, когда Маккинсли пытался возразить, — сестра комиссара Лепера очень к вам благоволит, а мадам Котар, жена Котара-старшего, вздыхает всякий раз, когда вы проходите мимо их дома. Вы превратились в идола города. Молоденькие девушки тоже ваши, не так ли? Вы здесь у нас сделали карьеру. Кое-кто предполагает, что вы поручите им роль в своем фильме. А что же будет с фильмом?

— Мне недостает главного героя, — сообщил Маккинсли.

В полдень Рандо и Маккинсли были в рабочем кабинете Дюмолена. Инспектор уселся за рабочий стол писателя и ключиком, вынутым из портмоне, отпер ящик стола. Добыв оттуда измятую газету, он разложил ее.

— Вы наверняка знакомились с содержанием этого номера?

— Разумеется, — сказал режиссер.

— И, конечно, обратили внимание на то же, на что и я, — Рандо указал пальцем на заметку посередине полосы. Вот и вот, — он щелкнул пальцем по колонкам сбоку.

Режиссер кивнул.

Инспектор небрежно сунул газету в ящик.

— В истории французской криминалистики на протяжении последних двадцати лет ударом кирпича по затылку было убито четырнадцать человек. В шести случаях газеты были использованы в качестве материала, позволяющего не оставлять следов, избежать крошения кирпича и так далее. В десяти случаях убийцами были люди, которые когда-то умели обращаться с кирпичом. Каменщики, печники, штукатуры. В одном случае преступником был интеллигент, который никогда до этого кирпичей в руках не держал, в другом — вот чудо — женщина, обычная, слабая женщина, а в остальных случаях убийцы, воспользовавшиеся кирпичами, когда-то имели дело с тяжелыми предметами в силу своей профессии. Один, например, был кузнецом, а второй — спортсменом-штангистом. Вообще убийства эти были совершены в состоянии аффекта, и кирпичи явились оружием случайным. Это история. А что касается данного случая, то я исключаю, что садовник Мейер имел что-то общее с убийством Дюмолена.

— Часа два назад я слушал лекцию по истории Франции, сейчас познал кое-что из области криминалистики. Когда я вернусь в Америку, я стану, может быть, профессором университета! — пошутил Маккинсли.

— А теперь мой должок, — сказал инспектор Рандо, вынимая из ящика толстый том. Он ловко раскрыл книгу на нужной странице. Наклонившись немного, инспектор прочел монотонным голосом:

«Таллий — химический элемент, металл. Его следы можно обнаружить в некоторых растениях, например, в шпинате. В повседневной жизни он применяется в качестве отравы для крыс в виде гранул или пасты. В таком виде таллий не имеет ни вкуса, ни запаха и легко может спрятан в пище и питье. Смертельная доза таллия (в виде соединений — азотнокислого или сернокислого таллия) составляет около 1 г. Изменения после смерти не характерны».

— Что вы на это скажете?

Маккинсли развел руками.

— Заметка в энциклопедии о ядах.

— Вы правы, это еще ничего не говорит. Но прошу обратить внимание, что написал Дюмолен на полях: «подает ежедневно с десертом. В конкретном случае — с абрикосовым кремом». В последнее время Дюмолен пользовался зелеными чернилами. И сценарий был написан такими чернилами. Вы тоже это подтвердили. Эта пометка относилась к его последней работе? В сценарии кто-то кого-то должен был отравить, не так ли, мистер Маккинсли? — Рандо впился взглядом в лицо режиссера.

— Великолепно. Не читая сценария, вы знаете то же, что и я.

— Мне бы хотелось, чтобы вы кое-что пояснили.

— Маленький городок. Перед детективом сложное дело. Человек, отравивший другого, скрывается среди нескольких личностей, вызывающих полное доверие. Вот вкратце содержание сценария. Имен, придуманных Дюмоленом, я, разумеется, не помню. И я также не вижу связи с последующей смертью Дюмолена.

— Ну да, вы в лучшем положении, — без обиняков заявил Рандо, — потому что можете придумать какую-то фабулу, а я вынужден в нее верить, поскольку вы единственный, кто знает сценарий. Но я не сомневаюсь в том, что когда-то узнаю его. А теперь возвращаемся к конкретным вещам. Абрикосовый крем и две трубочки с кремом — название сценария вроде так и звучит? Вуазен уже много лет производит отличные трубочки с абрикосовым кремом.

— В городке все едят трубочки с кремом.

— И всегда по две, — заметил инспектор.

— И я тоже, — признался режиссер.

— И я себе не отказал в удовольствии. А вы видели Пуассиньяка, евшего трубочки?

— Нет, только его одного и не видел.

— Куда вы ездите на автомобиле с воспитанницей Дюмоленов?

— Иногда в направлении Канн, иногда в направлении Тулона.

— Вам нравится?

— Она в моем вкусе, — рассмеялся Маккинсли.

— Вы знаете, что Жакоб Калле — симпатичный мужчина?

— В глаза его не видел. Агнесс когда-то наверняка была красивой женщиной.

— Две трубочки с кремом, — сказал инспектор, глядя в потолок, — эффектное название для детективной повести.

— И для фильма, — прибавил Маккинсли.

Кондитерская «Абрикос» была набита битком. В воскресный полдень здесь собирались все солидные обитатели городка, свободные от дел и забот. Но со дня убийства Дюмолена мсье Вуазен вынужден был удвоить производство продукции. Каждый имевший свободную минутку, направлялся в кондитерскую, чтобы порассуждать о том, что нового произошло и как далеко продвинулось следствие. Здесь подробнейшим образом комментировались обычные сплетни, выдвигались самые смелые версии, высмеивалась полиция, которая, по мнению большинства, прошла мимо серьезных вещей при проведении расследования. Естественно, все это подавалось под политической приправой. Неумолимо приближался срок выборов в городской совет, и обе партии безжалостно использовали малейшую возможность. Смерть Шарля Дюмолена и таинственные обстоятельства, при которых было совершено убийство, составляли почву для пропаганды и усиления борьбы.