Кэролин Харт - Письмо из дома Страница 29

— Я приготовила фруктовый салат. Барб с тетей в доме Татумов, и, думаю, надо отнести его туда. Не знаю, придут ли к ним люди после похорон… — Ее сумочка и перчатки лежали на столе у входной двери.

Гретхен взяла чашу. Убийство все изменило. Убийство превратило Фей Татум из женщины, на которую смотрели подозрительно из-за того, что она художница, в дурного человека. По крайней мере, так на нее смотрел преподобный Баярс. А сколько еще людей в городе думали так же? Бабушка приготовила салат, потому что всегда так делала, когда кто-нибудь умирал. Она готовила еду и приносила скорбящей семье, и после похорон все собирались в доме и ели, разговаривали, смеялись и плакали. А сегодня все было иначе, и даже измученная солнцем Арчер-стрит с двумя чужими машинами на изрезанной колесами дорожке у дома Татумов была другой. Забрызганный грязью зеленый седан уткнулся носом в поленницу. За ним сверкал свежей полировкой еще один, ослепительно черный.

Пылающий зной давил невыносимым грузом. Каждый клочок тени под толстолистыми дубами дарил благословенную передышку от жары. Гретхен одной рукой держала чашу, другой поддерживала за локоть бабушку. Та шла медленно, ей с трудом давался каждый шаг. От дома Татумов до места похорон было еще три квартала. Сможет ли бабушка пройти этот путь пешком? Мысль извивалась в сознании, темная и уродливая, как щитомордник, скользящий по красноватой глади озера. Страх за бабушку обдавал холодом, несмотря на волны обжигающего жара, накатывающие, словно от костра. Бабушка всегда ходила с достоинством и могла дойти куда угодно, даже две мили до фермы кузины Хильды. Сегодня ее ноги налились свинцом, как у старой-престарой женщины.

Ржавая калитка Татумов так и висела на одной петле. Заброшенный двор, казалось, зарос еще больше, а дом еще больше обветшал. Входная дверь была открыта. Гретхен пошла вперед, подняла руку, но дверь распахнулась прежде, чем она успела постучать.

Дверь открыла Барб. Она была так бледна, что ее лицо казалось покрытым белилами, словно у клоуна. На ней тоже было темное платье и шляпка, а в руке она крепко сжимала перчатки. Она не сказала ни слова. Воспаленные глаза ничего не выражали. Казалось, что лицо было вырезано изо льда, твердое, серое, застывшее.

Как ни хотелось Гретхен развернуться и убежать, оставить за спиной боль Барб и эту квадратную комнату с ее грузом воспоминаний, она вошла в дом.

Бабушка поднялась по ступеням, тяжело дыша. Подошла к Барб, крепко обняла и прижала к себе.

По деревянному полу застучали шаги.

— Входите. Я Дарла Мюррей, сестра Фей. Барб, что за манеры! Представь мне наших гостей. — Дарла Мюррей говорила резко. Лицо казалось утяжеленной версией лица Фей, а годы скрыли его тонкую артистическую форму. Она тоже, вероятно, была бы красивой, если бы не холодные неподвижные зеленые глаза. Мелкие, глубокие морщины трещинами пролегли на лице и заключили в скобки плотно сжатые губы.

Бабушка еще раз потрепала Барб по плечу.

— Миссис Мюррей, мы соседи Фей и Клайда. — Она произнесла его имя с вызовом. — Это моя внучка, Гретхен. Она принесла салат.

Миссис Мюррей взмахнула пухлой рукой с ярко-красными ногтями.

— Можете поставить в кухне. Очень мило с вашей стороны. — В тоне не слышалось благодарности. — Не знаю, понадобится ли нам что-либо. Некоторые принесли посуду, но я собираюсь отправиться домой сразу после похорон. — Она метнула взгляд на Барб. — А ты должна все приготовить для переезда в дом священника. Я могу задержаться лишь на несколько минут после того, как все закончится, поэтому если не хочешь оставаться здесь одна, шевелись побыстрее. Одной из нас надо запереть дом. — Она холодно оглядела гостиную. Сейчас везде был порядок, ни бутылок из-под колы, ни разбросанных журналов или крекеров. Все вычищено и расправлено, на ковре ни морщинки. Ничто здесь не напоминало ни о беззаботной жизни, ни о мучительной смерти.

Барб повернула измученное лицо к Гретхен.

— Я отнесу салат. — Она взяла чашку и захромала к кухне.

Миссис Стил с торжественным выражением на милом лице выглянула из-за большого черного начеса Люсиль Уинтерс, чтобы помахать в знак приветствия. В углу незнакомый Гретхен старик разговаривал с миссис Крейн. Та сжимала и прикладывала к глазам платок, но в гостиной не было той толпы друзей и родственников, что обычно собирается на похороны.

Бабушка прошла мимо миссис Мюррей. Гретхен заторопилась к кухне. Не хотелось думать о том, что бабушка стоит сейчас как раз на том месте, где лежала Фей Татум.

Барб стояла в дверном проеме на заднем крыльце, прислонившись к косяку и глядя на груду холстов и мольберт с незаконченной картиной.

— Барб, — мягко позвала Гретхен.

Барб оглянулась так, будто все тело у нее болело. Она безразлично поглядела на Гретхен, лицо ее отяжелело от горя и отчаяния.

— Папа не пришел домой. Они похоронят маму, а его нет. Тетя Дарла говорит, — она глубоко вздохнула, и плечи ее задрожали, — мол, чего мама ожидала, ни один мужчина не станет терпеть… — Она закрыла лицо руками. — Боже, почему я не умерла. Так и папа подумал. Так он и подумал и…

Гретхен бросилась к Барб, едва сдерживая слезы.

У двери кто-то резко хлопнул в ладоши.

Барб вскинула голову. Ее глаза горели.

— Пора идти. — Тетя Барб поправила шляпу и опустила короткую вуаль. — Перчатки у тебя с собой? Пошли, девочка.

Барб пошла было через кухню, но резко повернула и заковыляла обратно к крыльцу.

Миссис Мюррей уперла широкие ладони в бока.

— Что это ты задумала…

Барб прошла в дверь, крепко прижимая к себе кисть для рисования.

— Ты не можешь ее забрать…

— Я ее заберу. — Она решительно пошла к двери, остановилась возле Гретхен. — Вы с бабушкой посидите с нами, да? И поедете в машине? Там есть место, вполне достаточно. — Голос ее дрожал. — Только я и тетя Дарла. Пожалуйста, Гретхен, скажи, что и вы поедете.

Миссис Пек преподавала музыку у себя дома. Когда ученики играли упражнения и гаммы, она включала метроном. Гретхен помнила, как изо всех сил старалась поспевать за ритмом, но все время отставала, и тяжелый звук становился все громче и громче. Когда миссис Пек играла гимны на похоронах, она надевала черную шляпу и платье, и ее полные руки двигались, как клапаны, механические и безжизненные. Сейчас она отбивала «Вперед, христианские солдаты».

Вчетвером — Барб, ее тетя, Гретхен и бабушка — они сидели в комнате для семьи покойного, против скамей. Жара удушала, плотная и тяжелая, как пыльные бархатные шторы по обоим углам часовни. Несколько скорбящих сидели на деревянных скамьях, и лица их казались восковыми в тусклом мрачном свете желтых ламп. Среди них было лишь два молодых человека: Джим Дэн Пульям и солдат. Гретхен ничего не могла понять. Где же друзья Барб? Она пользовалась такой популярностью, и вокруг нее всегда роились мальчики, а девочки, конечно, ревновали. У нее всегда было столько друзей. Но убийство изменило все.

Гретхен переводила глаза с одного лица на другое, чтобы не смотреть на закрытый белый гроб, и порадовалась, что он закрыт. Она нечасто бывала на похоронах, но помнила медленный, шаркающий поток людей и страшную пустую серость мертвого лица. Она не понимала, зачем смотреть на мертвых. Зачем запоминать человека таким? Сидя в душной, зловонной комнате, она с облегчением думала о том, что почти не помнит похорон отца. Она помнила запах цветов и ледяную неподвижность матери, но не гроб. Ей помнилось, как отец идет к ней, подхватывает на руки, подбрасывает в воздух, и лицо его светится любовью. И жизнью. Может, когда-нибудь она вычеркнет из памяти распластанную на полу Фей и вспомнит ее смех летним вечером, когда они играли в «чепуху». Лицо Фей светилось жизнью, а ее глаза художницы видели больше, чем кто-либо мог представить.

Раскрасневшийся преподобный Баярс размахивал наманикюренной рукой и кричал: «… сестра наша, если душа ее раскаивается, найдет прощение и мир. Однажды, братья и сестры, мы тоже…» Гретхен пыталась не слушать его. Она была поглощена тихими рыданиями бабушки, прижавшей платок к лицу, холодностью миссис Мюррей, сидевшей грузно и неподвижно, хотя слезы и текли по ее щекам, и особенно Барб, дрожавшей, словно сорванный бурый лист на ноябрьском ветру.

Гретхен отказывалась слушать преподобного Баярса, хотя его голос становился все громче и громче. Она смотрела в часовню, переводя взгляд с одного знакомого лица на другое…

Марта Крейн теребила нитку жемчуга и не сводила глаз с гроба.

Люсиль Уинтерс открывала и закрывала сумочку, качала головой и хмурилась. В воскресном платье она казалась старше.

Бетти Стил склонила голову, в раздумьях или молитве. В руке она держала четки.

Мистер Деннис сидел, высоко подняв воротник пиджака и скрестив руки на груди. Морщины становились еще заметнее, когда он хмурился. Он казался раздраженным и нетерпеливым, густые брови слились в одну прямую линию, губы были плотно сжаты. Гретхен читала его мысли, словно он произносил их вслух. Будь у него карандаш, он бы исчеркал преподобного Баярса вдоль и поперек.