Кэролин Харт - Письмо из дома Страница 30

Люсиль Уинтерс открывала и закрывала сумочку, качала головой и хмурилась. В воскресном платье она казалась старше.

Бетти Стил склонила голову, в раздумьях или молитве. В руке она держала четки.

Мистер Деннис сидел, высоко подняв воротник пиджака и скрестив руки на груди. Морщины становились еще заметнее, когда он хмурился. Он казался раздраженным и нетерпеливым, густые брови слились в одну прямую линию, губы были плотно сжаты. Гретхен читала его мысли, словно он произносил их вслух. Будь у него карандаш, он бы исчеркал преподобного Баярса вдоль и поперек.

На лицо Джима Дэна Пульяма упала прядь каштановых волос. На нем была белая латаная рубашка и галстук. Время от времени он откидывал волосы изящным движением, которое на секунду открывало его лицо. Он поднял глаза к солнечному свету, что каскадом струился в витражное стекло. Ослепительные лучи заливали светом край гроба, и белая краска блестела, словно жемчуг.

Рядом с Джимом Дэном сидел коренастый молодой солдат в защитной форме, с коротко остриженными каштановыми волосами и с загорелым веснушчатым лицом. Иногда он поглядывал на «семейные места». Руки с крупными костяшками сжимали и беспрестанно теребили фуражку.

Позади них, вытянув ноги и широко раскинув руки, развалился Ральф Кули. Шляпу он сдвинул на затылок. Дряблое лицо, изношенное многолетним недосыпанием, сморщилось в сардонической усмешке, когда преподобный Баярс завершил свою речь, поцеловав Библию на аналое: «…знаем, что ад ждет нас, если мы ступим на тропу проклятья».

В воздухе еще висел последний раскат его голоса, когда миссис Пек забарабанила первую строфу «Старого неровного креста».

На последней скамье, потирая щеку, сидел шеф Фрейзер. Из-за громады его тела скамья казалась маленькой и тесной. Яркие холодные глаза стреляли по комнате, как у старого ворона, ждущего поживы.

На другом конце последнего ряда, как можно дальше от шефа полиции, устроились шериф Мур и окружной прокурор Донни Дарвуд. Мур обратил острое, наблюдательное лицо к Дарвуду, и, наклонившись, что-то шептал ему. Окружной прокурор казался усталым, но внимательно вслушивался, моргал и наконец кивнул.

Дверь в комнату для семьи открылась, и торжественно вошел розоволицый распорядитель похорон в туго обтягивающем грудь опрятном костюме.

— Миссис Мюррей, Барб, если вы желаете подойти к гробу сейчас…

Барб потянулась к Гретхен, больно схватила за руку.

— Не могу… — Судорожно прошептала она.

Миссис Мюррей встала и двинулась к выходу.

Барб продолжала сидеть на мягком стуле, впившись ногтями в руку Гретхен.

Бабушка протянула руки.

— Идите сюда, девочки, — она тихо вздохнула. — Я буду с вами обеими. И помните, что наша любимая Фей не здесь. Она на небесах с Иисусом. «И господь вытрет все слезы из глаз их, и не будет больше ни смерти, ни горя, ни слез, ни боли». — Она взяла Барб за руку.

Миссис Мюррей ждала в холле.

— Пойдем. И покончим с этим.

Барб прижалась к бабушкиной руке и не обратила внимания на тетю. Они медленно зашли в часовню и подошли к гробу. Стоя у гроба, украшенного единственной веткой белых цветов, Гретхен увидела кисть в руке Барб. Барб плотно прижала ее к дереву и задержала на секунду.

— Мама…

Шумела листва тополей. Блики тени от дуба расплескались по могильным плитам. На деревьях носились белки и ссорились голубые сойки. Возле свежей могилы громоздились глыбы земли. Сырой запах потревоженной почвы смешивался с летним ароматом свежескошенной травы. Треск цикад взрывался и затихал.

Крохотный кружок людей, изнемогающих от зноя, удерживал краснолицый священник. Миссис Мюррей украдкой поглядывала на часы. Поношенное фиолетовое платье миссис Крейн висело на ней, как на вешалке, и она казалась маленькой и беззащитной. Люсиль Уинтерс дергала сережку, словно она сдавливала ухо, и нервно переступала на высоких каблуках. Миссис Стил поглаживала лицо кружевным платочком, но выражение лица оставалось таким же спокойным, как на занятиях в ее кухне, где девочки отмеряли, смешивали и готовили. Джим Дэн Пульям и молодой солдат стояли немного поодаль. Волосы Джима Дэна блестели на солнце. Он не был похож на других, Гретхен видела это. Потому ли, что он молод? Или дело в непринужденной и изящной позе, а может, в красивых руках, расслабленных на летнем солнце? Казался ли он ей ни на кого не похожим оттого, что он художник? Или оттого, что она видела его привлекательность и хотела узнать лучше? Солдат тоже был молод, но в нем ничто не казалось примечательным. Согнув массивные плечи, он сгорбился, сжал в руке фуражку и смотрел на Барб, прищурившись от жгучего солнца и плотно сжав губы. Лицо Донни Дарвуда блестело от пота. Он вытер щеку мятым платком. Из рукава его темно-синего костюма выглядывала манжета, и на золотой запонке плясали солнечные блики. Шериф Мур неподвижно стоял рядом с окружным прокурором. Ему было жарко даже в рубашке цвета хаки с короткими рукавами. Ничего нельзя было прочесть на его темном, мрачном лице, но глаза перебегали с одного из собравшихся на другого, и словно исследовали густую аллею деревьев. Из официальных лиц один только шеф Фрейзер смотрел на гроб, подвешенный над могилой. Глубокие морщины прорезали его лицо. Он выглядел изнуренным и печальным. Ральф Кули надвинул мятую шляпу на лоб и что-то строчил. Мистер Деннис распахнул пиджак и нетерпеливо теребил тяжелую цепь часов.

Даже пронзительный треск цикад не заглушал бесстрастную риторику преподобного Баярса. Гретхен пыталась закрыть сознание от потока его слов, но они налетали, резкие и неблагозвучные, как крышка, грохнувшаяся на кухонный пол.

— …адово пламя ожидает грешников. Надо отбросить желания, разрушающие жизнь. Они могут привести к смерти. — Он сцепил руки.

Хорошо бы прочитать мысли мистера Денниса. Насупив жесткие брови, надув щеки и сжав губы, он стоял почти напротив Гретхен, и их разделял темный зев могилы. Думал ли он, как и Гретхен, что речь преподобного Баярса не была ни устрашающей, ни впечатляющей, ни внушительной, как он сам наверняка полагал? Едва различимая в реве цикад, она звучала, как хлюпанье тряпки, брошенной на стол.

— …эта бедная грешница должна сожалеть о тропе, что привела ее к разрушению. Если бы она исполнила торжественные клятвы, данные перед Богом и людьми, она была бы сейчас здесь, женой и матерью. Но она предпочла попрать законы Божьи…

— Нет, нет, нет! — разорвался крик Барб.

Преподобный Баярс раскрыл рот, как попавшая на багор рыба. Какое-то мгновение никто не двигался и не произносил ни слова. Цикады скрежетали, как сталь о бетон.

Вся дрожа, с безумными глазами, Барб отступила от могилы.

— Мама не делала этого. Говорю вам, это ложь. Я не буду стоять здесь и все это слушать. Не буду.

— Барб, закрой рот. — Голос Дарлы Мюррей дрожал от ярости. — Встань на место. Не позорь нас еще больше. Фей уже достаточно добилась.

Барб сгорбила худенькие плечи, сцепила руки. Вдруг она повернулась и прихрамывая побежала к лесу.

— Барб, вернись! — понесся ей вслед резкий и безобразный крик Дарлы Мюррей.

Молодой солдат побежал за Барб, схватил ее на краю леса и показал на дорогу, где было припарковано полдюжины машин.

— Гнев божий покарает того, кто бросает ему вызов! — кричал преподобный Баярс. — Тем, кто не услышит, место в аду. Склоним головы в молитве. Господь, прости тех, кто…

Шум мотора заглушил его слова. На кладбищенской дороге всклубилась пыль.

Машина, заказанная для похорон, заехала на неровную дорожку Татумов.

Гретхен собралась открыть дверцу машины, но Дарла Мюррей раздраженно бросила, что машина может отвезти их домой. Она взглянула на дом.

— Барб, конечно же, нет. — Она фыркнула. — Что же, это ее выбор. Если девочка не умеет себя вести, я ничего не могу поделать. Священник сказал, что приютит ее. На здоровье. Я бы ее взяла к себе, но не могу. Мы с Тедом ютимся в крохотной квартирке рядом с базой, и у нас совсем нет места. Его скоро призовут, а я останусь, потому что у меня хорошая работа на базе. Поэтому скажите ей… — Она тяжело вздохнула. — Впрочем, боюсь, слишком поздно что-либо ей говорить. — И она неуклюже выбралась с заднего сиденья.

Бабушка наклонилась вперед.

— Барб может остаться у нас.

Миссис Мюррей пожала плечами.

— Где-то ей надо оставаться. А священник ее теперь может и не взять. — Когда машина тронулась, она откинула прядь влажных волос. — Скажите ей, что я напишу.

Водитель сдал назад и развернул машину. Дома Гретхен уложила бабушку и стала готовить ужин. Она стояла у кухонной раковины, когда с дорожки Татумов выехал пыльный зеленый седан. Гретхен приготовила салат из тунца, щедро положив в него пикулей, лука, сельдерея и приправ. Потом тонко нарезала помидоры, вымыла зелень, уложила салат на толстый кусок хрустящего белого хлеба и сделала свежий чай со льдом.