Николае Штефэнеску - Загадка архива Страница 3

На вопрос Аны заведующая читальным залом указала ей на молодую девушку, уткнувшуюся в подшивку, стоящую на высоком пюпитре на одном из последних столиков, и с головой ушедшую в чтение.

— И долго она их продержит? — шёпотом, чтобы не мешать читателям, спросила Ана.

Заведующая пожала плечами.

Ана решила подойти к белокурой, черноглазой девушке и спросить её. Она обратилась к ней шёпотом:

— Извините, пожалуйста…

И споткнулась на полуслове: все газеты, лежавшие на столе девушки, были раскрыты на статьях, посвящённых «делу Беллы Кони». Это совпадение поразило Ану.

Девушка смотрела на неё улыбаясь и ожидая конца фразы.

— Я хотела спросить, долго ли вы продержите эти подшивки, — продолжала Ана, показывая на газеты.

— О, нет! — поспешно ответила девушка. — Самое большее, полчаса, потом мне нужно идти в Институт.

— Вы учитесь в медицинском? — спросила Ана.

— Да! — ответила она, несколько удивлённая догадливостью собеседницы.

Ана решила подождать: за полчаса она всё равно не могла ничего сделать. Но то, что девушка изучала именно газеты, в которых говорилось о «случае Беллы Кони», по-прежнему казалось ей странным. Она улыбнулась, подумав, что смутила свою молодую собеседницу догадкой о том, в каком институте она учится. Догадка была подсказана словами Эмиля о том, что он просматривал эти газеты, когда готовил дипломную работу по судебной медицине.

Ана села за стол. При виде молодых, нарядных студенток, которых было немало в библиотеке, она вспомнила, что сделала по дороге сюда: беспокойство по поводу своего гардероба заставило её зайти в ателье «Искусство моды» и примерить костюм, заказанный месяц тому назад. По этому случаю Ана заметила, что её начали занимать «тряпки», особенно с тех пор, как Эмиль с детской наивностью и божественной искренностью похвалил блузку, которую она надела впервые.

Молодая девушка подошла к ней.

— Я кончила. Хотите, принесу вам подшивки? — спросила она, пытаясь угадать её мысли.

— Нет, нет, не беспокойтесь, — сказала Ана, вставая. — Я прочту их за вашим столом, там уютнее.

— Всего хорошего! — пожелала ей, уходя, студентка.

Ана решила было пойти к заведующей залом и спросить имя молодой девушки, которое должно было быть записано в журнале. Но отказалась от этой мысли. «Если бы на моём месте был Эмиль, он бы тут же разгадал эту загадку, — пожурила она себя. — Впрочем, какая тут может быть тайна? Наверное, просто совпадение».

— Вы нашли все подшивки? — спросила её заведующая, женщина не первой молодости, но довольно хорошо сохранившаяся.

— Да, спасибо! — ответила Ана и снова захотела спросить имя девушки.

Но снова отказалась от своего намерения, тут же с неудовольствием заметив, что эта девушка начала превращаться для неё в навязчивую идею. «Какое неуместное любопытство» — подумала Ана.

На столике, за который уселась Ана, лежали подшивки самых разных газет: «Универсул», «Диминяца», «Моментул» и другие периодические издания того времени. Увидев целую гору подшивок, Ана ужаснулась. И решила начать с самых важных. Начать методически, не спеша: ведь не завтра же конец света! Впрочем, для них — почти завтра! Осталось всего девять дней!

Ана начала с газеты «Универсул». 14 июня на первой странице газеты сообщалось о самоубийстве известной танцовщицы Беллы Кони. Сообщение сопровождалось целым рядом фотографий. На одной танцовщица была изображена во время исполнения своего коронного номера. Следующая фотография воспроизводила столик с двумя кофейными чашечками в комнате жертвы. Наверное, это было последнее выпитое ею кофе, но — вместе с кем? На третьей фотографии была запечатлена постель танцовщицы с брошенным на неё платьем — может быть, тем самым, в котором она вернулась со своего последнего спектакля. И так далее. Газета с большим сочувствием описывала трагический конец танцовщицы и с ультраромантическим пафосом подчёркивала наиболее пикантные подробности из жизни этой королевы бухарестских кабаре, выступавшей в «Альхамбре».

Фотография, изображавшая будильник, упавший на пол, разбившийся и остановившийся на двух часах, сопровождалась набранным крупными буквами сообщением: «В этот час прервался последний пируэт!»

В статье с мельчайшими подробностями описывался момент обнаружения трупа.

«…Ирина Добреску, камеристка актрисы и в то же время нянька её двухлетней дочери. Дойны, провела беспокойную ночь. Малышка, вообще худенькая и хрупкая, заболела. Утром, обнаружив, что у девочки высокая температура, нянька решила известить об этом мать. Она постучалась в дверь спальни. Ответа не было. Постучалась ещё раз. То же тревожное молчание. Наконец, она робко приоткрыла дверь спальни. Белла Кони лежала на полу и, казалось, дремала.

“Мадам!..” — шёпотом позвала камеристка, боясь внезапно прервать её сон, так как артистка этого не любила. Опять — никакого ответа. Ирина Добреску подошла к своей госпоже на цыпочках: её молчание показалось камеристке неестественным. Крик ужаса! Кровавое пятно растеклось по белоснежной ночной рубашке артистки. А в руке, безжизненно согнутой и повёрнутой к сердцу, в судорожно сжатых пальцах — револьвер “Кольт 32”! У камеристки не хватило сил издать новый крик ужаса. Она застыла, словно парализованная. Могла ли она поверить, что её хозяйка, которую она обожала и которая казалась ей вечно молодой, была мертва?

Наконец, она свыклась с ужасным фактом и первой её мыслью было позвать на помощь домашнего врача, Матея Бэлэнеску, симпатичного старика, знавшего танцовщицу ещё с тех пор, как она была маленькой. Тот прибыл очень быстро, так как жил поблизости, но, убедившись, что какая бы то ни было помощь с его стороны бесполезна, сообщил о смерти актрисы комиссару полиции.»

Затем в статье говорилось:

«Так перестало биться горячее сердце и прервались грациозные пируэты, которые столько раз восхищали нас, заставляя с грустью вглядываться в прошлое, смело глядеть в глаза прожитым годам или, просто-напросто, забывать на несколько мгновений о повседневных заботах!»

Далее в том же романтическом тоне шёл своеобразный некролог, посвящённый «самоубийце». Да, самоубийце, потому что вначале всеобщее мнение склонялось к этой мысли, и в первый день ни одна газета не задала ставшего потом обычным вопроса: «самоубийство или преступление?»

Репортёр другой газеты, на этот раз женщина, анализируя причины, заставившие Беллу Кони покончить с собой, писала:

«Не следует забывать, что танцовщице было 38 лет, и рано или поздно должен был прийти момент, когда становится трудно подняться на сцену кабаре с таким… багажом. Окружённая первыми морщинками, адресованная зрителю улыбка теряет часть своего очарования, движение бёдер уже не поражает той кошачьей грацией, без которой нет настоящей танцовщицы. 38 лет — это возраст, способный вызвать отчаяние у женщины, привыкшей к аплодисментам и поклонению мужчин, рабов её капризов.

Звезда Беллы Кони близилась к закату, и она всего лишь ускорила её падение, ещё в полном блеске.

Для этого было необходимо мужество, и она его нашла. Потому что в известных условиях самоубийство — это акт мужества, а не слабости. Молодец!»

Ана остановилась, раздумывая над этой статьёй, в которой доля женского коварства переплеталась с солидной долей истины, сказавшейся в обрисовке психического состояния танцовщицы, и с неудачной попыткой оправдать её поступок.

Третья газета сообщала о событии в четырёх строчках, как о чём-то обычном.

Наконец, четвёртая задавала вопрос: «… Какова причина того, что Белла Кони покончила с собой? Неразделённая любовь? Или, может быть, разделённая, но прерванная по другим причинам, которые трудно вынести на суд общественности? Ведь всем известны отношения танцовщицы с двумя-тремя отпрысками благородных семейств и даже с несколькими… отцами благородных семейств. Во всяком случае, танцовщице было не до шуток и не до самоубийства, иначе ей достаточно было проглотить несколько таблеток аспирина, как это водится у чувствительных “самоубийц”. Пуля не прощает!»…

Ана усмехнулась, подумав о целой серии «Джульетт», при малейшей неприятности прибегающих к таблеткам аспирина, чтобы прославиться и привлечь к себе внимание. Да, говоря, что пуля не прощает, репортёр был прав…

Перед Аной лежали все подшивки. Она терпеливо листала страницу за страницей, останавливаясь на каждой заметке, которая могла подсказать ей какую-нибудь интересную деталь.

Казалось, первой реакцией репортёров было безоговорочное признание версии самоубийства. Никаких сомнений, ни одного вопросительного знака! И всё же — одна вечерняя газета, на первой странице, ставила эту версию под знак вопроса. Автор уголовной хроники, пожилой журналист с большим опытом, который нередко оказывался «правой рукой» полиции, воспроизводил главные пункты заключения судебно-медицинской экспертизы, которое уже стало доступно газетам. Явное стремление подчеркнуть некоторые «тревожные» моменты сказывалось в том, что данные заключения были набраны крупным шрифтом и пронумерованы.